– Брэнстон.

– Я.

– Холланд.

– Я.

– Кри. Холланд?

– Здесь.

Холланд с ангельской шейкой?

– Кершо.

Холланд с ангельской шейкой у меня на поле?

– Здесь.

Эта ангельская шейка будет бегать под мой свисток?

– Канис.

Ангельская шейка будет носиться по полю и дудеть на моей свирели?

– Я.

Ангельская шейка.

Я выстроил мальчишек на краю поля. Десять ярдов шагом. Десять ярдов прыжками. Потом попрыгали на четвереньках. Потом побежали. Ангельская шейка шел, прыгал, скакал и бежал вместе со всеми. Ах, какой способный! Прямо божество. Я прислонился к штанге и наблюдал, как эти эпилептики носятся по полю. После пятнадцати минут разминки я бросил им мяч, свистнул в свисток и вышел на центр поля, прикидываясь, что мне есть до них дело. Но дело у меня было только одно – наблюдать за Ангельской шейкой. Вот он кинулся на перехват, промазал и упал – внутри у меня все оборвалось. Он тут же вскочил на ноги – цел и невредим, – только вывозил грязью лицо и бок. Ничего страшного, вымоется.

Я знал, что в душе надо быть осторожным. Они не любят, когда на них кто-то смотрит, но я смотрел только на него – на него одного. Раньше вообще не было отдельных душевых кабинок, все мылись вместе, но однажды губернаторского сына схватила чья-то намыленная рука, и он доложил папочке, что ему это жуть как понравилось; зато это не понравилось папочке, и общим омовениям был положен конец – теперь пощупать кого-нибудь, даже из простого любопытства, было почти невозможно.

Тристрам держался скромно. Он вошел в душевую кабинку, аккуратно обмотав бедра полотенцем. Заняв место ближе к краю, он повернулся лицом к стене. Я видел лишь его круглые розовенькие ягодицы, но по ним что-то себе представить трудно. Поворачиваться он не желал… не могу же я просто так пройти мимо, склониться ему через плечо, глянуть вниз, вздохнуть и отойти. Он выключил воду… ну, повернись же! Но рука его метнулась к полотенцу, и самое сокровенное опять надежно укрыто. В следующий раз сам вызовусь провести с ними тренировку.

ГЛАВА 4

Мама явно была не в настроении, отец спокойно поглаживал усы. Мое появление в гостиной осталось незамеченным.

– Но это очень важный клиент, дорогая, – сказал он ей.

– Мне плевать, кто он на работе, но в нашем доме это самый обычный человек, и устраивать в его честь прием я не собираюсь – тем более, ты мне говоришь об этом за час.

– Я и не прошу тебя закатывать прием – просто накормить его и его жену. Ничего смертельного. Еды в доме, как мне известно, хватает.

– Неужели нельзя было предупредить пораньше? А то за час!

Чуть поведя плечами, словно в испанском танце, мама скрылась в кухне, а отец мне подмигнул – никогда не знаешь, как реагировать на его подмигивания. Он любил говорить, что, когда мне исполнится восемнадцать лет, мы с ним пойдем в бар и как следует выпьем, – и при этом подмигивал. Я улыбался, а он подмигивал снова.

– А кто вечером придет? – спросил я.

– Всего лишь клиент. Отнюдь не королева. А твоей матушке лишь бы шум поднять. Он консультант по бизнесу, его компания выпихнула его в Кентербери и арендовала ему жилище, но какое-то жуткое, вот он и собирается купить дом, рядом с Траншанами. Пришлось пригласить его на обед – пусть посмотрит, как мы наш дом оборудовали, а твоя матушка взяла и завелась. Со слабым полом, мальчик мой, надо быть начеку. Верно? Как дела в школе?

Я испустил стон.

– Вот и молодец. Когда все дается без труда, тут и жди беды. Но твои старания окупятся, увидишь. Верно?

От обязанности сидеть с ними за обедом я открутился. У меня, как всегда, было много работы, и отец еще раз сказал, что я молодец, и подмигнул, взяв с меня обещание спуститься вниз попозже. Мама что-то пробурчала, сунула мне печеные бобы и пару яиц, после чего я метнулся наверх и сразу выглянул в окно… но в соседском саду никого не было.

Когда позвонили в дверь, и снизу понеслись приветственные охи и ахи, я не стал дергаться и продолжал спокойно заниматься. Через два часа мой нос учуял запах сигар – значит, обеденная церемония завершилась, и сейчас явится матушка и объявит мой выход. Я решил опередить ее и сам вышел из комнаты – мама как раз ставила ногу на первую ступеньку лестницы.

– Вот и ты. Мы как раз о тебе говорили. Мистер Холланд хочет расспросить тебя о школе. Там теперь учится его сынишка.

Холланд? Опять эта фамилия. Холланд? Бегающий, прыгающий и скачущий Холланд? Переезжает на нашу улицу? Вот это номер. Не может такого быть.

Чете Холландов было под сорок, может, чуть больше сорока. Оба светловолосые, стройные, она была в длинном, каком-то летучем брючном костюме из бархата – я заметил, как моя мама с любопытством разглядывала его. Волосы мистера Холланда чуть поредели спереди, зато сзади их было с избытком, он вырядился во все синее – синий костюм, синяя рубашка, синий галстук. Ее рукопожатие было слабым, ладонь – влажной. Он пожал мне руку крепко и по-мужски – мол, будем приятелями. И он, и она – уж слишком красивенькие, уж слишком в себе уверенные.

– Я и не знала, что в вашей школе есть такие взрослые ребята.

В ее голосе слышался какой-то акцент, какое-то подвывание. Она ждала ответа. Они все ждали ответа. Но что я мог ответить? Сын Джорджа Эпплби – тихоня.

– Диана. Ну, что ты, право.

Это был глубокий и мелодичный голос культурного человека, он решил выступить в мою защиту и незаметно для других подмигнул мне. Еще один?

– Вот уж не думаю, что я его смутила, правда же..?

– Келвин. Келвин Эпплби, – услужливо подсказала моя матушка.

– Ничуть не смутила. – Теперь пришел на помощь папочка. – Он продолжает учиться в школе, чтобы заработать себе стипендию для Кембриджа.

– В самом деле? – Мистер Холланд улыбнулся мне. – И много ли парней из вашей школы претендуют на стипендию?

– В этом году – только Келвин. Это опять-таки отец.

– Единственный из всей школы, – подхватила матушка.

Холланды понимающе переглянулись. А катитесь вы куда подальше.

– Ну, и что у вас за школа? Тристрам – ты его, конечно, не знаешь, он вдвое меньше тебя, – мой сын.

– Наш сын, – вставила его жена.

– …наш сын туда только перешел. Для него это нелегкое испытание – привыкать после Лондона, – и он нам мало что рассказывает. Но он освоится, это точно. Ты ведь его не знаешь?

– Там сотни мальчиков учатся. – Это матушка.

– Пусть парень сам ответит. – Это отец.

Я знаю Тристрама, мистер Холланд. Знаю вашего мальчика. Знаю каждую складочку на его розовой шейке. Хотел бы узнать его поближе.

– Блондин? – спросил я.

– Он самый.

– Мы вместе ходим на физкультуру. Сегодня я проводил с их классом тренировку по футболу.

– Как чудесно. – Это уже мать Тристрама. Бедняга Тристрам. Родители, похоже, рвут его на части. – По-моему, в играх с мячом он не силен, да? – спросила она, и мне показалось, что ее муж снова мне подмигнул.

– Не хуже других. Многие из них вообще в первый раз футбольный мяч потрогали. – А уж о моих шариках и говорить нечего. Ладно, хватит умничать. Поскорее, что ли, отпустил бы меня с миром.

Но они продержали меня еще целый час, выпытывая насчет школы, моих успехов, пели про будущие успехи Тристрама и про то, какой здесь чудесный уголок Кентербери. Вообще-то весь Кентербери – просто чудо, но этот его уголок особенно прекрасен. Да, конечно, жилье здесь дорогое, зато двух одинаковых домов не сыщешь, и от одного до другого никак не меньше пятидесяти ярдов. В один голос они сообщили, что около каждого дома стоят две машины, а возле некоторых – даже три. Здесь самое место для синих рубашек, синих костюмов и галстуков, а также брючных костюмов из бархата. А если я установлю на крыше платформу и поставлю на нее телескоп, я, вполне возможно, буду видеть и тот дом, и другой, и ту спальню, и другую. Так что, Холланды, поселяйтесь на нашей Малберри-роу. На прощанье я пожал им руки: одно рукопожатие – слабое и влажное, другое – крепкое и по-приятельски мужское.

Выйдя из гостиной, я попрыгал на первой ступеньке лестницы, чтобы они услышали – я ушел спать. Сам же подкрался к их двери, опустился на колени и прислушался. Разговор велся негромко, и я улавливал лишь отдельные слова, но все равно стоял на коленях и вслушивался – очень хотелось узнать, что же они обо мне говорят. До моего слуха донеслось «воспитанный», «приятный»… это что же, черт подери, обо мне? Да о чем угодно. Вот мерзавцы, хоть бы одно предложение произнесли громко… наверняка это все обо мне, о том, какой я обаятельный и зрелый человек. «Воспитанный». «Приятный».

Я пошел спать, и волны сна понесли меня Бог знает куда: я стал всезнающим гуру Малберри-роу, и мир сидит у моих ног и внимает моей мудрости. Отец отрастил висячие усы, а мать побрилась наголо. По бокам от меня устроились Тристрам и Дженни, они преданно смотрят мне в глаза и поглаживают мои ноги. Самое заветное их желание – дождаться моей улыбки. Они ждут ее неделями, и когда, наконец, лицо мое расплывается в улыбке, вместе со мной расплывается весь мир, и вокруг его глаз вспыхивают лучики морщинок. Руки Тристрама и Дженни тянутся выше, к Большому Джону, он величественно покачивается между ними, они по очереди его целуют. Окаменевшие ступни слегка поистерлись от пылких прикосновений паломников, но Большой Джон неизменно силен и крепок. Моя рука стискивает его. Увы, всего лишь моя.

На следующее утро я проснулся поздно – мама суетилась вокруг меня, отец же возражал: иногда человеку невредно и отоспаться, а в школу он меня подвезет. Мама: так я совсем разленюсь, отец – ничего, я это заслужил. Интересно, чем же? И за что?

Когда мы забрались в машину, отец сунул мне пятерку и похлопал по колену.

– Ты их заслужил сполна.

– За что? То есть спасибо.

– Можно не благодарить, а за что – разве не ясно. Этих Холландов ты смел, как ураган. Мало того, что они переезжают в дом девятнадцать, все свои юридические дела она будут вести через мою фирму – и только через нее. А это – немалый фронт работы. Верно?