— Что же мне делать? — заплакала Полли. — У меня самой душа разрывается, но как я могу выйти за него замуж, если у меня нет документа о смерти Джимми.

— Это единственное препятствие? — обрадовалась Кассандра. — Сколько лет прошло, как Джимми пропал?

— Уже двенадцать, — всхлипнула Полли.

— Значит, он либо погиб, либо давно женился на другой женщине.

— Да как же можно жениться, если он венчался со мной. Да и не мог Джимми это сделать, я уж точно знаю, какой он был богобоязненный.

— Но в чем же тогда дело? — вздохнула Кассандра.

— Как же мне венчаться, когда у меня нет документа, что я — вдова? — вновь зарыдала Полли.

— Ох, тетушка. Вы сами уверены, что Джимми нет в живых? — спросила расстроенная ее слезами Кассандра.

— Уверена, — всхлипнула Полли.

— Если бы вы приняли предложение за дона Эстебана и уезжали в Испанию, перешли бы в католическую веру? Ведь вы молились вместе со мной в католических храмах.

— Конечно, ведь в Испании нет других церквей, кроме католических. Я не хотела бы жить там белой вороной, — подтвердила Полли.

— Ну, вот вы и ответили на свой вопрос. Католическая церковь признает только те браки, которые заключены по ее обряду. Поэтому, перейдя католицизм, вы в глазах церкви будете выходить замуж впервые. Вам больше не нужно никаких бумаг.

— Правда? — изумилась Полли, и робкая улыбка появилась на ее лице.

— Конечно, тетушка, — обняла женщину Кассандра, — идите к нашему защитнику и верните ему надежду.

Второй раз ей повторять не пришлось. Через полчаса счастливый дон Эстебан объявил о помолвке.

Полли прожила почти месяц в женском монастыре Химмельпфорте, где приняла католическую веру. Там же, в часовне в честь Девы Марии она обвенчалась с доном Эстебаном, став доньей Паулиной Гомес де Лусиентес. Кассандра дала за своей «тетушкой» приданое в пятьдесят тысяч золотых франков. И еще через неделю Печерские проводили новую семью в Испанию. Рыдающая Полли никак не могла оторваться от своей любимицы. Наконец, муж обнял ее и посадил в карету. Кассандра тоже заплакала. Почему-то молодую женщину очень расстроило, что еще одна страница ее жизни была перевернута.

Глава 23

Июль в Санкт-Петербурге шутя называли «благословением небес», и в этом году это название оправдало себя полностью. Теплые, солнечные дни без ветров и дождей, но и без изнуряющей жары стояли уже почти месяц. Радуясь прекрасной погоде, императорская семья, перебравшаяся на лето в Царское Село, устраивала почти ежедневные праздники на природе. Маскарады, концерты, шарады, музыкальные вечера в разных уголках дворцовых парков радовали гостей и развлекали императрицу-мать Марию Федоровну, постоянно хандрившую из-за разлуки с дочерьми. Великая княгиня Екатерина Павловна, ставшая женой Фридриха-Вильгельма, принца Вюртембергского уже отбыла с мужем в Штутгарт. А любимица матери Анна, в феврале обвенчавшаяся с наследником престола Нидерландов Виллемом, готовилась к отъезду в это новое королевство, созданное во многом волею ее старшего брата на Венском конгрессе.

Сегодня был задуман музыкальный вечер. В павильоне, построенном на острове в центре Большого пруда Екатерининского парка, должна была петь новая оперная певица Кассандра Молибрани, снискавшая огромный успех в Вене и Милане. Перед гастролями в Москве она прибыла в столицу по личному приглашению императора Александра. Сегодня примадонна должна была петь арии из опер Россини. Публика особенно жаждала услышать в ее исполнении отрывки из новой оперы маэстро «Севильский цирюльник», с огромным успехом поставленной в театрах Европы. При дворе шушукались, что примадонна не только очень талантлива, но и ослепительно красива, и все с любопытством ожидали выступления этой «райской птицы».

Действительный статский советник Вольский, лучше всех при дворе осведомленный об этом новом европейском чуде, сидел на изящной белой скамеечке в парке. Он назначил встречу племяннику около недавно открытого романтического фонтана, изображавшего девушку, разбившую кувшин. Дела, о которых он собирался поговорить с Мишелем, не хотелось бы придавать огласке. Поэтому, встретив племянника и его молодую жену у Александровского дворца, где примадонне отвели зал для репетиции и комнату для отдыха, Николай Александрович договорился о встрече с Михаилом через полтора часа в этом уединенном месте.

О жизни племянника и его женитьбе на оперной певице Вольский знал из его письма, присланного из Вены сразу после свадьбы. То, что Кассандра оказалась дочерью герцога, к тому же очень богатой, приятно удивило старого дипломата, но даже если бы это было и не так, Николай Александрович все равно порадовался бы за молодых. После того, что Вольский пережил, пока ничего не знал о судьбе Мишеля, и потом, когда узнал о его ранении и слепоте, старый философ еще сильнее укрепился в своем мнении, что человек должен быть в своей жизни счастлив. Если Мишель выбрал эту девушку, значит, этого захотел Бог. А уж его мальчик как никто заслужил счастье, пройдя через суровые испытания.

Михаил задерживался, видно репетиция, начала которой он ожидал, чтобы покинуть на время жену, запаздывала. Мимо Вольского прошли два молодых человека в мундирах Царскосельского Лицея. Невысокий смуглый юноша с шапкой густых черных кудрей вежливо поздоровался с Вольским. Николай Александрович ответил, вспомнив, что это — племянник его доброго знакомого Василия Львовича Пушкина, которого тот на днях представил ему у Карамзина. Второго высокого русоволосого юношу дипломат не знал, но тот тоже вслед за своим другом вежливо поздоровался, и Николай Александрович, улыбнувшись, ответил. Лицеисты были так молоды и задорны, полны жизни, что на них было приятно смотреть. Высокий юноша старательно прятал за спину объемистый пакет в плотной бумаге.

«Похоже, бутылку вина несут, — подумал Вольский, — не дай Бог их застукают, вот шуму-то будет».

Царскосельский Лицей был известен суровым режимом, поэтому Николай Александрович мысленно пожелал молодым людям удачи, но тут, наконец, на повороте дорожки появился Михаил. Вольский радостно поднялся навстречу племяннику, а тот быстро подошел и обнял дядю.

— Ах, Мишель, я даже не верю, что вижу тебя! Год и три месяца! Я ведь мог и не дожить! — растроганно сказал Вольский. — Но я никогда не терял надежды, что ты вернешься.

— Спасибо, дядя, может быть, вашими молитвами я и выжил, — ответил Печерский.

— А что мне оставалось делать, кроме как молиться, — кивнул Николай Александрович. — Столько времени о тебе ничего не было известно, а когда пришло письмо князя Черкасского, я был в отъезде — Каподистрия отправил меня в Бессарабию. Но расскажи о себе, о своей жене, я ведь знаю только то, что ты написал мне в письме.

— Вы знаете, что мы поженились в Вене. Кассандра пела в королевской опере, имела там оглушительный успех. Мы договорились, что не будем пока сильно афишировать наш брак, и она будет выступать под тем псевдонимом, под которым пела раньше. Чтобы быть уверенной, что на ее спектакли приходят из-за ее голоса и таланта, она и раньше скрывала свой титул, а о ее богатстве вообще знает только ее прежний опекун и я. Мы с женой договорились, что она выступает, пока не забеременеет. Два месяц назад стало ясно, что у нас будет ребенок. Поэтому мы приехали в Россию, чтобы обвенчаться по православному обряду.

— Это — правильное решение, — одобрил Вольский, — права ребенка должны быть защищены православным браком родителей.

— Да, граф фон Штакельберг, посланник в Вене, объяснил мне наши законы. Я хотел сразу поехать в Москву, обвенчаться и жить в московском доме, а летом в подмосковных имениях. В Санкт-Петербурге все слишком чинно, а потом, Кассандра теперь стала такой известной, что простой частной жизни в столице не будет. А я не хочу, чтобы графиню Печерскую связывали с Кассандрой Молибрани. Пока я хочу жену только для себя.

— Не знаю, мой мальчик, получится ли это у тебя, — возразил Вольский, — попробуй, но если поймешь, что прятать жену от мира слишком сложно, постарайся найти компромиссный вариант ваших отношений. Это — совет дипломата. Никто еще никогда не получил все и сразу.

Это напомнило статскому советнику о тех делах, которые он хотел обсудить с племянником. Старый дипломат вздохнул и сказал:

— Я должен рассказать тебе о том, что случилось с твоей мачехой и ее сыном. Как только я получил письмо Черкасского, я сразу собрался ехать в Пересветово, чтобы обвинить Саломею и ее любовника в покушении на тебя. Но накануне отъезда я должен был присутствовать на официальном приеме в министерстве, и там статс-секретарь Каподистрия представил мне молодого графа Печерского. Представь себе мое отвращение, когда я увидел на пальце Вано то кольцо, которое передал тебе в Вене. Граф Каподистрия явно покровительствовал молодому человеку. Поэтому я был вынужден предупредить его, что собираюсь встретиться с Вано и объяснить тому, что с тобой случилось и откуда взялось кольцо, которое он носит на пальце. Но еще до нашей с ним встречи молодой человек успел навлечь на себя большие неприятности.

Вольский, которому было неприятно вспоминать о разговоре с Вано, вздохнул, но продолжил:

— Я ушел с приема и сам не видел случившегося скандала, но потом множество людей рассказали мне историю пребывания этого юноши в столице. Вано каким-то образом понравился статс-секретарю, и тот стал ему покровительствовать. Каподистрия несколько раз пытался вывести молодого человека в свет, но тот отличался полным отсутствием понятия, как следует себя вести в светском обществе, пыжился, сам того не понимая, оскорблял людей, и статс-секретарь каждый раз отказывался от своей идеи. Как видно, на этом злосчастном приеме граф сделал последнюю попытку. Пока Каподистрия разговаривал со мной, Вано в группе молодых офицеров, походя, осудил поступки героя войны генерала Милорадовича, фактически назвав того слабохарактерным, а потом вызвал на дуэль графа Шувалова, будущего жениха царской дочери, осадившего его. Конечно, Шувалов в оскорбительной форме отказался с ним драться.