— А, узнала, узнала платьице! — с детской радостью захлопала в ладоши Ванда. — Теперь-то веришь: тебе не почудилось, именно я была с Зигмунтом!

Чертовка! Она насквозь видела Юлию! Нет, нельзя ей подчиняться, как прежде, нельзя дать сбить себя с толку!

— Верю, верю, — махнула рукой Юлия. — Однако какая жалость, что у тебя осталось всего одно платье, и ты гоняешь его и в хвост и в гриву! Неужто в одной рубашонке где-нибудь сидела, зубами клацая, пока Баська отнимала у твоих же подручных это платье?

Если Юлия надеялась уязвить Ванду своей догадливостью, то ничего не вышло. Та с удовольствием расхохоталась:

— Зачем же в рубашонке? Я была одета вполне прилично, чисто… да разве ты не помнишь мое платье? Серенькое такое, миткалевое… и передничек при нем.

И, комкая край воображаемого передника, скособочив голову, она косноязычно проблеяла:

— Ой, пани, ясная пани! Ой, пани! А кабы вы… кабы вы…

Юлия стояла, онемев от изумления, и Ванда сердито крикнула ей своим звонким голосом:

— Реплику! Ну!

— Да полно тебе солому жевать! — слово в слово, как тогда, в тот вечер, воскликнула Юлия. — Если бы да кабы — во рту бы выросли грибы! Говори толком!

Ванда несколько раз перекрестилась, с ужасом глядя на Юлию, и та отчетливо вспомнила, как думала тогда, а что могло бы случиться, если бы она и впрямь отведала сего вина…

Покачала сокрушенно головой:

— Значит, ты? Ты — Баська?

— Конечно, я! — радостно согласилась Ванда. — Разве я могла кому-то другому доставить удовольствие тебя дурачить!

— И убить фельдмаршала, — добавила Юлия.

— Ну да, высокопоставленные лица не могут умирать скоропостижно, подобно другим смертным, — криво усмехнулась Ванда. — А если это случается, то все стараются непременно отыскать совершенно невероятные причины!

— Невероятные?! — с издевкой повторила Юлия. — Чего ж невероятного в нечистой, зараженной воде, которую ты подсунула фельдмаршалу?

— О! — с искренним изумлением воскликнула Ванда. — Кто же это такой догадливый?

— Граф Толь.

— Голова-астый, пся крев! — с отвращением пробормотала Ванда. — Ну и что там, с этой водой? Ее ведь мог налить кто угодно, а вовсе даже не Баська.

— Конечно, — согласилась Юлия. — Но из всей прислуги почему-то сбежала только Баська.

— Послушай, — печально шепнула Ванда, — неужто ты пришла только из-за смерти Дибича?

Юлия глянула непонимающе.

— Неужели только это событие, которое не имеет к тебе никакого отношения, заставило тебя наконец-то связать концы с концами? Я-то думала, ты бросишься на розыски еще вчера ночью, в крайнем случае — утром. Я же знала, что ты увидела платье!

Юлия только и могла, что зубами скрипнула.

— Я намеревалась побеседовать с тобой здесь при лунном свете. Мельница ночью — очень эффектная сценическая площадка! А какой таинственной сделал бы нашу мизансцену бледный звездный свет… Впрочем, если я не ошибаюсь, гроза — тоже прекрасный фон для нашего спектакля.

Ванда воздела руки к небу, и Юлия невольно подняла глаза.

Только что царил душный день, жаркое небо полыхало солнцем, но теперь надвинулись густые облака. Последний луч, прорвавшись меж ними, осветил самую страшную тучу, набрякшую ливнем до черноты, — и скрылся за нею.

Дубы внезапно зашумели, заскрипели сучьями — и стихли. Тишина сделалась такая, что слышен стал шелест травы. И тут над головой ударило — Юлия невольно пригнулась, — и в то же мгновение с новым страшным треском пробежала по небу зигзагом огненная стрела, озарила стоящий на самом берегу столетний дуб и ударила в него. В небесах так грохотало, что треск расколотого дерева был не слышен… видно было только, как дуб внезапно запылал. И первые тяжелые капли дождя медленно упали на землю.

— Бежим! — крикнула Ванда, хватая Юлию за руку. — Сейчас грянет ливень! — И потащила ее за собой так стремительно, что оглушенная, потрясенная Юлия только через минуту сообразила, что надо бежать не с Вандой, а от нее.

Они успели заскочить на мельницу и стали, запыхавшись, а дождь все медлил, и только редкие капли били в крошечное окошко.

— Пойдем лучше наверх, — сказала Ванда, — там окна, там светлее.

И снова Юлия пошла за ней как пришитая, стыдясь показать смутный страх, зародившийся в душе.

Наверху и впрямь было светлее. В открытое окно вливались потоки свежего воздуха; дуб пылал, озаряя окрестности.

Юлия почувствовала, что грязный, усыпанный мукою пол под ее ногами гудит и дрожит.

— Что это? — прошептала она.

Ванда не расслышала, но поняла по губам:

— Мельница-то работает.

Да, это крутились жернова — пока впустую, потому что никто не сыпал в воронку зерно, и с малой силой, потому что ослаблен был напор воды, но все-таки они ворочали своими каменными челюстями, сотрясая все вокруг, и приходилось говорить слишком громко, чтобы перекрыть этот неумолчный гул.

Юлия мрачно усмехнулась. Подходящее местечко для финальной сцены этой драмы! Или трагедии? Кажется, об этом знает только Ванда… И судьба.

— Так зачем ты хотела, чтобы я тебя нашла? — спросила она раздраженно, следя за каждым движением Ванды, и та, заметив это, перестала беспокойно метаться от окна к воронке и прислонилась к стене, скрестив на груди руки. Это почему-то доставило Юлии мгновенное удовольствие: а, так и она может вынудить Ванду сделать по-своему!

— Чтобы открыть тебе все, что ты хочешь, — улыбнулась Ванда. — Я знаю наперечет все твои вопросы и отвечу на них с охотою, даже еще прежде, чем ты их задашь. Мне всегда нравились монологи — разумеется, не длинные, а такие, чтобы держать зрителя в напряжении! Посмотрим, удастся ли мне это!

Она помолчала, безошибочно выдержав паузу, и ласково улыбнулась Юлии:

— Моя глупенькая Незапоминайка! Когда в Цветочном театре Адам открыл мне, кто ты, я даже не сразу поверила в удачу. Он хотел сообщить в газеты о том, что дочь русского полковника промышляет в борделе, но мне этого было мало, слишком мало! Честь твоего отца принадлежала ему одному, а вот фельдмаршал… Словом, я мгновенно поняла, что лучшей возможности проникнуть к русским у меня не будет. Ты должна была стать тем пропуском, с которым я смогу беспрепятственно добраться до Дибича.

Юлия прикусила губу, вспомнив, как графиня Эльжбета мыслила ее «пропуском» для Тодора. Ванда, видимо, тоже вспомнила это.

— Вот-вот! — кивнула она. — Я еще прежде Эльжбеты поняла, на какие фокусы ты способна, но все-таки мне удалось извлечь из тебя кое-какую пользу. Помнишь русский отряд, уничтоженный в Бэз? Именно потому, что ты назвала меня подругой, я беспрепятственно прошла ночью через посты, чтобы добраться до поляков… Нет, не прерывай! — предостерегающе вскинула она руку, заметив возмущенное движение Юлии. — Я, да, это я навела их на русских. И с моего же благословения тебя поили зулой. Разумеется, меня никто взаперти не держал, не насиловал… Я просто тянула время, чтобы сломить тебя, превратить в тряпку, в игрушку, подчинить тебя своей воле — чтобы наверняка не разлучиться с тобой, когда мы окажемся среди русских, и, может, твоими руками убивать русских!

У нее прервался голос, и Юлии наконец удалось задать вопрос, который занимал ее с той самой первой минуты, как она увидела Ванду сегодня:

— А в своем ли ты уме?

Бог весть, что должна была сделать Ванда: облить ее презрением, закричать возмущенно… Однако она только улыбнулась неуверенно и пробормотала скороговоркой:

— Иногда и мне кажется, что нет… а потом приходит Она и говорит, что я все делаю как надо…

Юлия невольно оглянулась, и холодок коснулся ее плеч:

— Кто?!

— Она, — таинственно прошептала Ванда. — Ванда из Могилы!

* * *

Глаза ее были по-детски испуганны, она глядела на Юлию неуверенно, бормотала что-то невнятное, однако в следующее мгновение вдруг темный пламень вспыхнул в них, плечи распрямились, голова вскинулась. Похоже было, словно и впрямь некая сила осенила ее… и прежним, звучным голосом Ванда продолжила:

— Могла бы сейчас держать пари на огромную сумму, что одно словечко бьется сейчас в твоей глупой головке, будто перепуганная птичка, и это слово — «Зигмунт»! Ведь так?

— Так, — сказала Юлия, изо всех сил пытаясь говорить ровно, однако даже это короткое слово далось ей нелегко.

Ванда глядела на нее задумчиво.

— Ну хорошо, знай мое великодушие! — усмехнулась она. — Все равно… что уж теперь! Успокойся и перестань меня ненавидеть! Я впервые услышала про Сокольского от Адама, а потом от Ржевусского. Он вовсе не хозяин Цветочного театра — старый Шимон просто шпионил для него. То, что Зигмунт, оказывается, тоже шпион — русский шпион, мне сказал Адам, и, вливая яд в твою душу, я мстила и ему, предателю, и тебе.

Юлия смотрела на нее молча, прижав руки к груди.

Да неужели вся тоска, и ревность, и горе, и муки сердца, и слезы — все попусту, ни из чего, лишь по злой воле Ванды?! И они с Зигмунтом терзали, отталкивали друг друга — потому же?!

— И ты ему не жена? — с трудом проговорила она.

— Нет, не жена, — преувеличенно-ласково, будто успокаивая ребенка, ответила Ванда. — И тетушку в Кракове он не убивал, потому что и не было у него никакой тетушки в Кракове. И, конечно, не предавал русских. И, разумеется, спал как убитый, пока я прыгала на нем верхом, — так спал, что мне не удалось даже капельки удовольствия от него получить, как я ни старалась! Увы, он великолепный мужчина… Но мое вино было слишком крепким!

Юлия схватилась за сердце. Ненависть к Ванде была такова, что еще миг — и она бросилась бы к ней, схватила за горло — а там будь что будет! Но, словно свет небесный, снизошло вдруг прозрение: «Да ведь Зигмунт теперь мой, отныне и вовеки, нет между нами никаких призраков!» — и она едва не засмеялась от счастья. Право же, Ванда была из тех, кто поднесет вам яду — и сама же будет бегать за противоядием. Она повержена — стоит ли ее ненавидеть?