Олег Кудрин - Кармелита. Роковая любовь

И только кузнец Халадо с женой Грушей чуть поодаль разместились. Так ведь он другой немного, мастер-жестянщик, кузнец, целыми днями стучит по железу, мастерит чего-то, чинит. Оттого и жить приятнее на отшибе. Чего зря людей шумной работой беспокоить? Хорошо кузнецу — работай себе спокойно. А вот Груше плохо. Скучно — с Халадо-то сильно не повеселишься. Бегать к друзьям и подружкам далеко приходится. Да и на работу — не близкий свет ходить. Трудилась-то Груша в доме Зарецкого — помогала Баро с Кармелитой по хозяйству. А как иначе?..

Ведь жена Зарецкого — Рада — умерла при родах. Погоревав, Баро закрыл свое сердце наглухо. С трудом, но закрыл. С трудом, потому что откуда-то из самых потаенных уголков души всплыла старая любовь, которая, как серебряная уздечка, не ржавеет. Но нет, нет, справился Баро с собой, справился! Осталась в сердце лишь любовь к дочке.

Тростиночка Кармелита тем временем выросла в красавицу, глазастую, гибкую, непокорную и неуловимую, как огонек или ручеек. В школе отучилась. Там десять лет просидела за одной партой со Светкой Форс. Та (хоть и гаджо) стала ее лучшей подружкой. Благо и дом Форсов рядом со слободой. А вслед за дочками отцы подружились. Баро даже предлагал Форсу перейти в его бизнес помощником. Но Форс сказал, что не может бросить своего босса Астахова, хорошо известного в деловых кругах Управска. После таких слов Зарецкий зауважал его еще большей если что и заслуживает в этом мире уважения, так это верность!

В общении, кстати, нашли Баро и Форс много общих качеств. Скажем, оба своих имен не любили. Зарецкий вот тоже по-настоящему Рамиром звался, но предпочитал, чтоб его назвали Баро, по-цыгански значит — главный. А Форс был Леонидом. (Но форсу, честно говоря, в нем все же было намного больше…)

И вот однажды весной пришла к Баро весточка: мол, старый друг его Бейбут очень хочет этим летом со своим театром-табором в Управске поработать. И заодно решить другие важные вопросы. Что за «важные вопросы», Баро сразу понял. Кармелита совсем уж большая — восемнадцать лет, можно сказать, переросток. Пора, пора к свадьбе готовиться, дрэвца от сватов принимать. Оттого велел отец дочери выкинуть куда подальше эти ужасные гаджовские джинсы (по цыганским законам, для девушки совершенно неприличные) и сидеть дома. Ждать.

Но тут нестыковочка вышла. У Светки день рождения. И не где-нибудь, а в «Волге», в лучшем на всей реке (а может, и во всей России) ресторане. Лучшим он был, конечно же, не по кухне (хотя кухня тоже неплоха). А по виду, открывавшемуся из его окон. В обе стороны — Волга (и уже без кавычек) с ее рукавами да лесистыми островами.

Кармелита быстренько собралась. Оделась так, чтобы Рыч, сидевший у ворот, не заподозрил, что она на торжество, в ресторан едет. Но с другой стороны, так, чтобы в ресторане этом не стыдно показаться было. И только девушка собралась вырулить на своей малолитражке за ворота, как показалась солидная машина отца. Вот черт! Не успела!

Баро резко тормознул, так что пыль поднялась столбом, и показал Рычу жестом, чтоб тот закрывал ворота. Его походка не предвещала Кармелите ничего хорошего. Рамир молча открыл дверь ее машины, схватил дочку за локоть и не грубо, но по-отцовски решительно повел ее в дом. Довел до спальни и, толкнув в центр комнаты, грозно сказал:

— Снимай штаны!

Кармелита вспыхнула возмущением: «Неужто хлестнуть хочет, как ребенка-несмышленыша?»

— Папа! Да ты что! Я просто хотела сходить с друзьями в «Волгу». У меня… у Светки… у нас… день рождения!

Ничего не ответив, Баро полез в комод, начал рыться в ящиках.

«Нет, ну нормально? Роется в личных вещах взрослой женщины!»

— Папа! Что ты делаешь?

— Я сказал, снимай штаны, — строго повторил Баро.

Он открыл очередной ящик комода и наконец-то нашел в нем цветную цыганскую юбку, достал ее и запустил ею в Кармелиту.

— Надевай юбку. Сегодня вечером у нас будут гости, из табора. Я хочу, чтоб ты оказала им уважение. Мне стыдно будет, если ты появишься перед ними в таком безобразном виде, как сейчас.

— Вечером? Сегодня? Но ты не говорил, что они приедут именно сейчас.

— Я сказал тебе быть дома — этого достаточно.

— Ну уж нет, папа. Меня друзья ждут в ресторане, Света… Ты понимаешь, что у нее день рождения? Ну почему я должна встречать каких-то твоих гостей? Я к ним чуть позже приеду. И окажу уважение.

— Ай? Чячё? — с издевательским смехом переспросил Баро. — Какое одолжение! Она к ним позже приедет… Да это твой жених и его отец!

— Кто?! — Кармелите показалось, что она ослышалась.

— Жених! Миро! И Бейбут — отец его!

Кармелита рассмеялась, но, в отличие от отца, не издевательски, а совершенно искренне:

— Какой жених?! Сопливый пацаненок, катавший меня на лошади? Он был моим женихом в детстве! Я… я… даже не знаю, как он выглядит!

— Это неважно. Я тоже до свадьбы не знал, как твоя мать выглядит, а потом полюбил ее всем сердцем. — При воспоминании о Раде Рамир смягчился, успокоился, гнев сменился грустной усталостью. — Главное, что он твой жених. И хватит разговоров. Я просто хочу, чтобы ты встретила его, как положено.

— Но папа… — сказала Кармелита тоже уже без прежнего напора.

— Все. Прекрати. Ты останешься здесь, со мной, в нормальной цыганской одежде. А Свету мы потом вместе поздравим. Так, что стыдно не будет! Да, и вот еще что…

Баро достал из кармана браслет. Он показался девушке ужасно знакомым, но она не могла вспомнить, где и когда его видела…

— Это браслет твоей прабабушки. Мать умерла, поносить его не успела. Я хочу, чтобы он был на тебе.

Ты представляешь, что значит для меня эта вещь? Береги его, это святыня, — и надел браслет на руку Кармелиты. — Переодевайся и сиди в своей комнате…

— А…

— Выйдешь тогда, когда гости приедут.

Баро вышел из комнаты, закрыв дверь на ключ.

Кармелита скомкала юбку, хотела в сердцах бросить на пол. Потом передумала и пошла к зеркалу примерять ее, прямо поверх джинсов. И подбирать к ней бусы, заколки, браслеты…

Эх, цыганская кровь!.. Через полчаса трудно было поверить, что эта девушка может носить что-то еще, кроме цыганской одежды. Какие джинсы, какие кроссовки?! Точены туфельки, цветаста юбка, блузка, украшенья в тон. От Кармелиты нельзя было отвести глаз, как от костра. И берегись каждый, кого обожжет этот огонь!

Девушка смотрела на себя в зеркало. И такая нравилась себе все больше. Нет, отец все же в чем-то прав. Цыганка должна быть цыганкой.

Вот только — сидеть взаперти…

Кармелита гордо вскинула голову. Со словами «Извините, друзья» сбросила с кровати горку плюшевых игрушек. Сорвала покрывало, простынь, достала из пододеяльника одеяло. И начала из всего этого подручного материала мастерить веревочную лестницу.

Через десять минут все было готово. Кармелита вышла на балкон. Хорошо-то как, что ее комната не с фасадной стороны, а выходит на задний двор. Тут и на лес полюбоваться можно, и из дому сбежать при случае…

Кармелита привязала веревку к перилам балкона. Ловко спустилась по ней (вот где пригодилось почти что мальчишеское детство!) и, таясь, побежала в конюшню. Опять же зашла с тыла. У входа в конюшню послышался какой-то шум. Это, наверно, Сашка зашел, да похоже, не один. Ничего, не страшно — похозяйничают да уйдут.

Кармелита залезла в конюшню через оконце. Звездочка обрадовалась — забеспокоилась, зафырчала.

— Тс-с-с! Тихе! Звездочка, хорошая моя, тихо, подожди немного.

Но прошла минута, вторая, третья, десятая… А шум только усиливался. Да что ж там можно делать у входа?

И вдруг совершенно отчетливо послышалось:

— Помоги мне раздеться.

Голос женский. Но чей?

Груша! Жена кузнеца-жестянщика. И она к Сашке бегает!

«Ну, это надолго, — подумала Кармелита. — Ждать нечего. Они, да еще и в таком виде, мне не преграда!»

Девушка вывела Звездочку из стойла и решительно пошла к выходу.

Сашка и Груша так увлеклись друг другом, что заметили ее в самый последний момент.

— Вы чего это тут? — с самым невинным видом спросила Кармелита.

— Мы? Ничего, — невинно ответил Сашка, привычно ловко застегивая пуговицы обеими руками. — А ты чего здесь?

— Мне лошадь нужна. Покататься хочу. Да вы не волнуйтесь. Сидите, сидите. Я сама все сделаю.

Груша тем временем спряталась за Сашкину спину. Цыган почесал в затылке:

— А… А отец тебе разрешил?

— Какая разница?

— Как — какая? Без его разрешения нельзя. Он сказал.

— Это моя лошадь, папа мне ее сам подарил. И никакого разрешения мне не нужно. Ты, Сашка, просто считай, что меня не видел. И я буду считать, что не видела — ни тебя, ни Грушу, — сказала Кармелита и задними дворами вывела Звездочку в переулок. И уж там ловко вскочила на нее.

А дальше — только их и видели. И отец, и Рыч, и Сашка с Грушей…

Табор собрался в дорогу. Люцита села в «газельку». Мамы все не было. Миро тоже где-то черти носили. И тут Люцита разревелась. Она давно так не плакала. Последний раз — в детстве, когда до кости порезала ногу о разбитую бутылку. Эх, найти бы сейчас ту бутылку и резать себя, резать, резать. Может, тогда стало бы легче. Хоть чуть-чуть.

Объявилась мама, присела рядышком. Помолчала. А когда дочь немного проплакалась, спросила:

— Что случилось? Миро?

Люцита молча кивнула головой, утирая последние слезы.

— Что говорит?

— Говорит, не хочет на ней жениться.

— Милая, глупая… Так что ж ты плачешь?

— А то, что Бейбут его все равно заставит!

— Э-э. В закрытый рот муха не влетит и змея не вползет. Если упрется — не заставит. Он эту девчонку и не видел еще, а ты уже с ума сходишь. Может, она вообще уродина! Помню я ее в детстве — ничего особенного…