Ксения Беленкова - Каникулы для двоих

– А что у тебя с Ириной на самом деле? – спросила, страшась услышать ответ.

– Ничего, – просто ответил Люк. – Теперь ничего.

– Правда? – выдохнула я. – В смысле… это хорошо. С Женей нельзя так поступать…

Люк нахмурился, я чем-то расстроила его.

– Знаешь, насчет Жени… – сказал он. – Мне кажется, она неправильно понимает наши отношения.

– Что значит «неправильно»? – удивилась я.

– По-моему, она считает, что мы встречаемся.

– А это не так? – Все становилось совсем интересно.

– Я хорошо отношусь к Жене. Но лишь как к подруге. – Люк задумался. – Если все зашло так далеко, что она послала тебя следить за мной, думаю, нам с ней пора объясниться. Я все не решался, не знал, как сделать это потактичнее. Но уверяю, никаких поводов я не давал. Она проявляла интерес к тому, чем я занимаюсь, а мне всегда приятно, если людей интересует мир, в котором они живут, а не только личные проблемы.

Какие уж тут поводы! Такому как Люк и поводов давать не надо, когда есть такие глаза… такой голос… Я задумалась о мире – интересует ли он меня достаточно, чтобы Люк это одобрил? А потом до меня наконец дошло: Люк не встречается с Женей! И с Ириной тоже. Вероятно, он свободен. Сначала стало очень легко – того гряди взлечу в небо и пойду пинать облака носками сапог. Но потом неутомимое сердце напомнило мне про чувства Женьки. Каково ей будет узнать, что Люк относится к ней лишь как к подруге? Тогда на моих ногах повисли гири, и я тут же приземлилась. Мы все шли и шли вперед. Люк почему-то не отпускал мою руку, и я чувствовала себя как Собакин на поводке. И убежать в кусты хочется, и от родного хозяина – ни ногой!..

Я сказала Женьке лишь о том, что у Люка с Ириной ничего нет. По сути, это было полуправдой. Но я чувствовала себя при этом как последняя врушка. Мне вспомнилась песня, которую пел Люк: «Если хочешь попасть в палачи – промолчи, промолчи, промолчи». Как будто сейчас на гильотину была возложена Женькина голова, а я, закрывая чернотой фигуры солнце, готовилась запустить смертоносный механизм. Подруга в смятении смотрела на меня, кажется, догадываясь, что я не выкладываю всей истины.

– Сонь, надо поговорить начистоту, – сказала она дрожащим голосом.

И я уже готова была скинуть свой плащ палача, выдать Женьке всю правду про свои чувства к Люку, покаяться, освободиться. Признать ее правоту – вечно я влюбляюсь без разбора! Но Женька продолжила еще до того, как мой отяжелевший язык смог пошевелиться.

– Я тут встретила Иванова, – произнесла она так, будто встреча с Игорьком была каким-то откровением. – Он вроде как клеился ко мне…

– Ты об этом хотела поговорить? – В легкие снова стал поступать воздух. – Про Иванова?

– Ну да… – Женька была чем-то смущена. – Как думаешь, он ко мне стал приставать, чтобы к тебе ближе быть?

Я даже растерялась: как можно было говорить сейчас про какого-то Иванова? Да черт с ним, с этим Ивановым! Какого лешего он влез к нам на эшафот, где и без него тесно?

– Не, я ему теперь не нравлюсь, – отмахнулась, чтобы побыстрее закончить этот разговор. – У него вроде как вкус появился. Ты, кстати, это заметила?

– Что я должна была заметить? Я сейчас с Люком, к другим ребятам не присматриваюсь, – будто бы оправдывалась Женька. – Неужели Игорь больше не сохнет по тебе?

– Говорю же, все в прошлом. Почему тебе это так важно?

– Я не рассказывала, он раньше мне нравился. Очень. – Женька продолжала удивлять, она раскраснелась, наверное оттого, что, дергая свой бессменный бант, слишком туго затянула его на шее. – Игорь все время за тобой хвостом носился, меня и не замечал. А сейчас, когда у меня появился Люк, он тоже вроде как… ну…

– …втюрился! – закончила я за Женьку. – Почему ты ничего мне не говорила про чувства к Иванову? Как могла скрывать?

– Боялась, ты решишь, что я предательница. Отбиваю у тебя кавалера, – призналась Женька, рывком развязывая бант и белея. – Ты же сама сохла по нему в тринадцать.

Женька копалась в моем прошлом, как в забытом сундуке, вытаскивая на свет такое старое тряпье, что его и бедным отдать стыдно. Невероятно, как сейчас все перевернулось – теперь я вынуждена молчать о чувствах к парню, которого любит подруга.

– Ты простишь меня? – спросила Женька. – Я ругала тебя за неразборчивость, хотя неразборчивой была сама. Вот и злилась на себя, что не могу ни с кем встречаться из-за проклятой любви к Иванову. Злилась на тебя, не понимая, как ты можешь отшивать Игоря. Как позволяешь ему унижаться, бегать за тобой…

Женька стояла передо мной растерянная, уязвимая. Она вовсе не была строгой святошей, которая искала свой идеал. Просто ее сердце было занято. А я была слепой, раз не замечала этого! Мне стало стыдно, очень стыдно… Кем я была? Кем стала? Что творю?

– Женька, прости меня, – просипела я, так как горло сильно сдавило.

– Ты не виновата. Я только теперь это поняла, когда оказалась на твоем месте. – Женька шмыгала носом. – Как только отшила Иванова, так сразу и поняла…

Я вытирала ей слезы, проводя пальцами по щекам. Я видела, как Женька становится свободной. Меня же накрывала невыносимая тяжесть. И слезы никак не текли, лишь все сильнее и сильнее давило в груди…

Мысли о родителях позволяли мне хоть как-то волочить ноги. Тем же вечером я сидела в компании двух «Биг-Маков» и ждала папу с мамой. Конечно, они не подозревали о моем плане воссоединения семьи, но каждый чувствовал порядочную вину перед дочерью, что не позволяло отказать в такой детской прихоти, как совместный поход в «Макдак». Даже мама, которая в последнее время питалась как котенок, обещала выпить со мной молочного коктейля. Она и пришла первая, хотя никогда раньше пунктуальность не была ее сильной стороной. Мама выглядела отменно, помолодевшей и легкой. Теперь она часто одевалась в светлое, и порой казалось, вот-вот ее унесет ветер: мама полетит вверх, к зеленеющей листве, к небу, что заблудилось в ветках, как тополиный пух – воздушный, невесомый.

– Привет, малышка! – Мама поцеловала меня в лоб и провалилась в стул напротив. – Зачем ты взяла мне этот небоскреб?

– Папа рассказывал, что ты заказала себе «Биг-Мак» на первом свидании. Помнишь?

Мама посмотрела на меня внимательно.

– Так-так-так, – сказала она. – Чую, дело нечисто…

Но не успела мама как следует принюхаться, как возле нашего стола вырос сам папа.

– Соня, что происходит? – спросил он, даже не поздоровавшись. – Почему ты не сказала, что будет мама?

Я поняла, что надо идти в наступление, иначе проиграю.

– Вы все время молчите, ничего мне не рассказываете! – взорвалась я. – Вот и я не стала болтать лишнего. У вас научилась!

– Тише!

– Спокуха! – зацыкали на меня мама с папой. Так как на наш столик уже стали оглядываться люди.

– Не хотите говорить со мной. Ладно, переживу, – сказала уже тише, но все так же напористо, чтобы родители не вздумали расслабляться. – Но, будьте добреньки, поговорите друг с другом! А то как дети малые, честное слово!

Я схватила папу за рукав и буквально силой завалила на стул рядом с мамой.

– Ты посмотри на нее! – жалобно взвыл папа. – Кидается родным отцом!

Мама усмехнулась:

– Эмансипация, акселерация…

Кажется, мама с папой вновь находили общий язык. Все это было очень похоже на наши обычные семейные кухонные разговоры.

– Пап, а ты помнишь, как мама была одета на первом свидании в «Макдаке»? – Я старалась задеть сокровенные струны, окунуть родителей в воспоминания раньше, чем они соберутся с мыслями. – Мам, а ты помнишь, что было тогда на папе?

– У меня с памятью все в порядке. Он был в вареных джинсах, – припомнила мама, испепеляя отца огненным взором, под которым он должен был немедленно покраснеть и свариться, точно рак. – А еще он ходил в китайском пуховике и шелковой рубашке, похожей на наматрасник.

– Я тоже на память не жалуюсь: ты носила салатовые лосины, которые дрались током! – не остался в долгу папа. – И ангорскую кофту, из которой нещадно лезла шерсть. Кажется, твоя подруга Надя настругала себе из этой кофты беретов и носит до сих пор!

Мама вспыхнула, она подбирала слова, чтобы продолжить пикировку. Папа уставился на нее, выкатив глаза, и вдруг сказал:

– Прошло около двадцати лет, – он разглядывал маму, которую уже несколько месяцев не видел вот так близко, – теперь ты еще красивее, чем тогда…

И мама проглотила язык – такого она не ожидала. Тогда я потихоньку вышла из-за стола, мне хотелось оставить родителей наедине, как тогда, на первом свидании.

– Сейчас вернусь! Всем оставаться на своих местах!

Я поднесла указательный и средний пальцы к глазам, а потом развернула их козой к родителям: пусть знают, что я наблюдаю за ними. И потопала заказать себе пирожок с вишней.

Если бы я знала, что случится дальше, то ни за что не откусила бы от этого пирожка. Я пристроилась у стойки в уголке рядом со входом и наблюдала за тем, как родители разговаривают, не делая попыток побега. Кажется, все шло неплохо. И тут кусок чуть не застрял у меня в горле, сзади кто-то окрикнул:

– Соня, здравствуй! – Рядом сиял белозубой улыбкой Вадим. – А где же мама?

– Что вы здесь делаете? – спросила я и закашлялась.

Вадим любезно лупанул меня по спине.

– Твоя мама сказала, что сегодня вечером ужинает здесь с тобой. Я взял на себя смелость присоединиться.

– Лучше бы вы оказались трусом!

Вадим захихикал.

– Мама еще не подошла?

– Мама? А… Это… Она не придет. Передумала. Плохо себя почувствовала!

Я покосилась на родительский стол, где папа как раз сидел перед смеющейся мамой с высунутым языком – скорее всего, он изображал последние выходки Собакина.

– Кажется, с самочувствием у твоей мамы все в порядке! – Вадим явно проследил за моим взглядом.

– Я не хотела вас расстраивать, – широко улыбнулась я, изображая участие. – Я передам маме, что вы брали на себя смелость…