— И их тоже, — закивал Паша, шагнув в проход своей комнаты, схватившись за ручку, но очнувшаяся в миг Кира, не дала ему это сделать, задержав дверь рукой, хищно оглядев его с ног до головы, отчего как-то стало не по себе.

— Тортик мне купи, — заявила она, а затем, подумав, брякнула, — и прокладки. А то у меня кажется, заканчиваются. Те самые. Голубые с крылышками, много капелек, где еще забавные облачка и василечки. Ты же помнишь? — вновь с давлением в голосе поинтересовалась она, и Кенар осторожно убрал ее руку, улыбаясь во все тридцать два:

— Помню. Я все помню, львенок. Ну давай, у нас там масленица на носу. Блины, джем, яблоки, чао, — он послал ей воздушный поцелуй и захлопнув двери, выдохнул, слыша как девушка потоптавшись, двинулась на кухню, а из-за кресла выглянула морда перепуганного Сникерса с большими-большими глазами от страха.

— Да, мужик. Настали тяжелые времена. Но ничего, мы справимся, — подняв кулак в воздух, Паша сбросил полотенце, двинувшись к своему шкафу.

Из дому убегал буквально на цыпочках. Осторожно, молча и пробираясь, как Штирлиц в кустах, слыша, как гремит чем-то на кухне Кира, ругаясь то на сковородку, которая не хотела жарить, то тут же шмыгая носом под какую-то слезливую историю по ТВ. Идея вообще где-нибудь потерять в эти дни, как он делал первые месяцы, сейчас вновь посетила его голову, но Паша ее решительно отмел. Во-первых, потому что обычно стабильно спокойная Кира бывала такой всего раз в месяц. Во-вторых, такая сильная эмоциональная качка бывала только первый день. Дальше все проходило гораздо легче и порыв то убить, то поплакать уже не было. Просто оставлять ее в таком состоянии было бы как-то неправильно, тем более, это тоже часть их общего быта. Пусть и не самая приятная.

Паша, сунув в рот сигарету, двинулся в сторону ближайшего супермаркета через пару улиц, где можно было достать все и сразу, а не бегать, выискивая нужное по мелким точкам. Ветер приятно трепал волосы, ранняя по всем весна в этом году уже радовала погодой. Повсюду таял намерзший на лужах от растаявшего снега лед. Люди, уже перебравшиеся в весеннюю одежду и обувь, сновали туда-сюда этим ранним субботним утром: дамы в сапожках на шпильках, мужчины в кроссовках и ботинках. Пачкая подошвы, они перепрыгивали через грязь и лужи, а также местами залежавшийся и не успевший растаять снег. Кто-то ругался под нос, кто-то наоборот не пренебрегал тем, что может промочить ноги, решительно шагая по своему маршруту, заданному на сегодня.

Звонок смартфона прервал Пашины размышления, и парень выудил его из кармана пальто, глянув на номер звонящего, проведя пальцем по экрану. Чтобы ответить на звонок.

— Ты жив? А то Тасманов там что-то мне утром в трубку промычал и кажется, я слышал женский голос позади, — Кенар усмехнулся, привычно обходя прохожих и стараясь никого лишний раз не касаться, держа телефон у уха.

— И тебе привет, Радов. Я жив, точнее относительно жив и иду в магазин, — хмыкнул Павел, перепрыгивая широкую лужу, занявшую почти весь тротуар по сухим участкам, недовольно зыркнув на прыгавшего по ней школьника. Который от его взора едва не пропахал носом асфальт. — Надо купить сметану и прочую фигню. У меня тут масленица намечается.

— Она ж закончилась давно уже, — удивился Сергей и Паша закатил глаза, обгоняя по бордюру ползущих впереди старушек, тоже занявшись всю дорогу, отодвинув трубку и рявкнув недовольно:

— Живее можно?! Что как обмороженные кильки на перевалочном пункте Уссурийск-Суйфэньхэ?!

— Хамло! Еще и матерится!

Паша удовлетворенно шагнул вперед, не обращая внимания на пыхтение позади себя, рассеянно разглядывая вывески магазинов и кафешек, вновь сунув телефон к уху.

— Это у тебя закончилась, а у Киры только началась, — хмыкнул он и тут же услышал в трубке гробовую тишину, — Серый? — озадаченно поинтересовался, и наконец, на том конце мрачно спросили:

— Кенар, ты, что ее простил?

Паша тяжело вздохнул, слыша этот отеческий недовольный тон своего лучшего друга Сергея Радова, обводя взглядом улицу и прикидывая, где бы лучше перейти дорогу.

— Да. И прежде, чем начнешь читать нотации я был не против, — отозвался Павел, решительно пресекая любые попытки наезда на Киру. Не сейчас точно, даже не завтра. Да и вообще не в ближайшее время. Не хочет он пока об этом думать и о том, что между ними сейчас происходит. Пока она в таком состоянии и пока они даже не добрались нормально до целостных отношений со свистоплясками в постели, романтикой и розовыми соплями, о чем можно еще рассуждать.

— Я просто не хочу повторения того же самого. Ты мое мнение знаешь, Кенар. Мужик ты взрослый, умный, вот только из-за этой бабы твои умные мозги набекрень стоят и извилины поперек, — пробурчал Сергей и Канарейкин хмыкнув, шагнул на пешеходный переход с остальной толпой.

— Сейчас мне все равно не до этого. Меня нужда выгнала в магазин. Сильная, безжалостная нужда выгуляться, — потянул он и на том конце снова замолчали, а затем раздался тихий смех, перерастающий в гомерический хохот. Да, умный Сергей тоже все понял сразу и даже быстрее, чем паша с бодуна.

— Ну, что Паша, — ехидно ответил Радов, смакуя эту новость, — иди, погуляй. Пока еще можно. Женщи-и-ины они такие, да. — Хохотнул он в очередной раз и Павлик, тяжело вздохнул, приметив яркую вывеску супермаркета, видневшуюся между домами. Вот прав все же Радов. Женщины такие женщины и имя им — коварство и суровая жизнь с перерывами на боевые действия раз в месяцок.

Глава 8 — Выпусти пар — стоять жарко

Кира понимала, что ведет себя, как конченная стерва, но ничего поделать не могла. Это все чертовы гормоны и бунтующая матка, которая вспомнила, что она у нее есть. И именно тогда, когда они только помирились, достигнув первого за месяц соглашения. А ведь она надеялась поговорить с Пашей, а не заниматься дурацкими блинами и нести какую-то чушь про масленицу!

Все началось с раннего утра, когда Леонова проснулась в благодушном настроении, готовая на подвиги и даже английский завтрак, которым собралась их побаловать в это субботнее утро. На часах было семь утра, Сникерс сонно моргал и даже не просил, есть (видимо убравшийся уже под утро Паша его покормил), потому можно было спокойно понежиться в душе. Квартира благоухала запахом морского бриза, сияла чистотой и стерильностью, как в операционной. Никаких яблок, никаких разбросанных вещей, не считая вчерашних джинсов, небрежно брошенных ею на дверцу своего шкафа. За которые, к слову, стало чуть-чуть стыдно, потому пришлось убрать. И вот уже будучи в душе, девушка стянула пижаму, отбросила ее в сторону и включила воду, покрутив вентили до нужной температуры, потянула снять белье, как почувствовала неладное.

Спазм скрутил живот. Слишком знакомый, чтобы не понять его значение и слишком не вовремя появившийся, потому что, откровенно говоря, Кира совсем забыла об этой важной ежемесячной детали. А ведь в прошлом месяце ее цикл тоже скакал, но скорей всего из-за переживаний, внутренних и внешних. Вот и в этом месяце стоило бы вспомнить об этом.

— Боже, какой кошмар, — вздохнула она. Слыша, как прокрался Паша и тихонько захлопнул входную дверь, исчезая из квартиры точно напуганное привидение. Стало чуть-чуть стыдно. Хотя нет. Ей было очень стыдно. Во-первых, за утреннюю сцену и тот факт, что она его разбудила с утра, хотя он почти не спал. И, во-вторых, за упоминание прокладок. Вот уж настоящая стыдоба. Сколько лет они знакомы, она никак не может к этому привыкнуть, и каждый раз выдает подобный финт.

Хотя, пожалуй, было еще, в-третьих — поцелуй, который заставил ее потерять всякую связь со вселенной. Паша поступил именно так, как поступают во всех крутых романах или фильмах — заткнул ее поцелуем, который полностью сорвал крышу сознания.

Начисто. На корню. Вместе с кровлей.

Она горела, как Нотр Дам. Хотя немного кощунски сравнивать себя с великим собором, но ничего не могла поделать. Поцелуй выжег внутри головы все мысли, оставив раздрай и пустоту, пустыню, безжизненную и опасную. А что было бы, если бы они зашли дальше?

— Все, не могу больше, — выдохнула Кира, покачав головой и переворачивая очередной блинчик. Она неуверенно покосилась на свое отражение в одной из стеклянных дверцей навесного кухонного шкафа и невольно оценила свой внешний вид.

Волосы растрепанны после того, как она позволила им высохнуть без фена и расчески, с левой стороны на щеке уже назревает пара небольших воспалений (и кто говорил, что после тридцати они исчезают?), бледное лицо, темные круги. Кошмар, сплошной ужас. Может ей подкраситься? Или замазать прыщи?

Вот Паша будто бы и не пил вчера, проснулся в прекрасном виде, даже не помят, только волосы немного торчали, отчего хотелось пригладить их рукой, а она, опять же, напала на него с дурацким веничком. Мужчинам гораздо проще выглядеть с утра хорошо, особенно, если они от природы красивы и харизматичны. Про себя Кира такого сказать не могла.

— И чего он во мне нашел? — в очередной раз задалась она вопросом и тут же нахмурилась, отчего между бровей пролегла складка. Что бы не нашел, он простил побег. Вряд ли конечно до конца. Кира знала, что им еще предстоит обсудить все произошедшее, когда они оба будут готовы к разговору. Во всяком случае, именно это им было нужно, чтобы дальше строить что-то.

Или может не стоит строить, и она все придумала? Может Кенар, таким образом, ей мстит?

Размышления прервал мяукнувший кот, потеревшийся о ноги, смотрящий на нее внимательным взором. На его мордочке будто читалось: прекрати так много думать.

— Я знаю, но это само собой выходит, — вздохнула девушка, взяв в руки крупное красное яблоко из тех, что уже успела помыть, принявшись отчищать его от кожуры, дабы приготовить домашний джем. Тоже сама себе мороку создала, но раз уж взялась, то стоило бы закончить. Тем более это отвлекало, пока таблетка обезболивающего действовала, притупляя боль внизу живота.