– Дело в том, что я не знакома с Лулу Коллинз, – проговорила я. – Она почему-то думает, что мы подруги. Все время называла меня Никки. Мам, что происходит?

Мама покусывала губу: верный признак того, что она сильно расстроена. (Например, когда папа не успевал прилететь в Нью-Йорк на кларнетный концерт Фриды или на техническую выставку, где участвовала я.)

– Доктор, не пора ли нам...

– Нет, не пора. Еще рано. – Доктор Холкомб готовил шприц. – Эмерсон нужен отдых.

– Но, доктор...

– Для нее сейчас...

В этом месте я вырубилась. Доктор Холкомб, наверное, ввел какое-то лекарство. Внезапно навалившаяся усталость помешала мне дослушать их беседу до конца. Жаль, тогда я еще не знала, что это будет мой последний шанс по-настоящему выспаться и отдохнуть. А то поспала бы подольше.

Глава шестая

Когда я в очередной раз проснулась, была ночь. Рядом сидела Фрида. Она рассматривала меня с таким лицом, будто видела какого-нибудь бомжа, захлебнувшегося в собственной рвоте. Обнаружив, что я уже не сплю, она отскочила в другой угол палаты. Я не преувеличиваю: Фрида выглядела так, будто у нее поехала крыша.

– Ты чего? – спросила я. Мой голос до сих пор звучал непривычно: такой, знаете ли, пискляво-детский тембр. – У меня что-то на лице?

Я провела руками по лицу, но ничего, кроме идеально гладкой кожи, не обнаружила. Странно. После месяца в больнице моя внешность существенно улучшилась. Причем совершенно безболезненно. Просто чудо какое-то.

– Фрида... – начала я и осеклась. Что же у меня с голосом? Видимо, все дело в том, что я целую вечность ничего не пила. Так и помереть можно. Теперь ясно, нужно просто смочить горло. – Воды дашь?

– В-воды? – начала заикаться Фрида. – Тебе п-при-нести воды?

– Ну да, – ответила я, пытаясь сесть.

Ну вот! Электроника начала громко сигналить. Кроме того, провода, которыми я была буквально опутана, тянули обратно на подушку. И что самое странное: стоило приподнять голову, как я тут же почувствовала пульсирующую боль.

– Тебе, наверное, еще рано садиться, – пролепетала испуганная Фрида.

– Судя по всему, да. – Я нащупала на лбу один из датчиков, приклеенных пластырем. А что, если воспользоваться моими новыми накладными ногтями и отодрать датчик вместе с пластырем? Никакого писка. Интересно.

– Ты зря это делаешь, – проговорила Фрида, глядя на меня расширенными от ужаса глазами.

– Да ладно, ничего не будет, – заверила я, продолжая отковыривать датчики. На самом деле я не имела ни малейшего представления, что вообще будет или не будет. Зачем мне эта опостылевшая паутина из проводов, ведь я себя нормально чувствую? (Если не считать пульсирующей боли, прострелившей голову при попытке сесть, и странного тембра голоса.)

– Ну так как насчет воды? Кстати, тебе не кажется, что у меня что-то не то с голосом?

Фрида стояла как вкопанная; казалось, она вот-вот разревется. Я заметила, что она впервые в жизни не сделала укладку. Всклокоченные волосы падали на бледное заплаканное лицо. Никакой косметики. Вместо привычной ультрамодной среди подростков одежды – старый мамин свитер и самые невзрачные джинсы. Все это, наряду с розами Габриеля, изрядно поникшими, но совершенно реальными, и загадочным визитом Лулу Коллинз, начинало меня не на шутку беспокоить. Сколько я ее помню, Фрида всегда тщательно следила за своей внешностью. Какие она закатывала истерики, если, не дай бог, обнаруживала прыщик на лице! Фрида запросто могла перевести всю тушь для ресниц в доме. А теперь стоит передо мной – краше в гроб кладут.

– Да что с тобой? – удивилась я. – Узнала, что звездой поп-музыки можно стать только за взятку? В чем, кстати, лично я не сомневаюсь.

– Я... –  Фрида замялась. По ее щеке скатилась самая настоящая слеза. – Я просто никак не могу поверить, что это действительно ты.

С моей сестрой явно что-то происходит. Я всегда говорила, что она проводит слишком много времени перед зеркалом, вместо того чтобы почитать: хотя бы немного, хотя бы комиксы. Нет, тут что-то посерьезнее. Фрида выглядела, как сказала бы Лулу, просто «отстойно».

– Конечно, я, а кто ж еще? – ответила я. Почему-то после моей последней фразы сестра всхлипнула, а потом вообще разрыдалась.

– Боже ты мой, Фрида, что случилось?

– Так, очень хорошо! Ты уже не спишь! – загудел голос из коридора, и мы обе вздрогнули от неожиданности. В палату вошел доктор Холкомб в сопровождении моих родителей.

– Она... она сказала, что хочет пить, – пролепетала Фрида, глядя на меня, как кролик на удава.

– Ну что же, не вижу ничего предосудительного в ее просьбе, – ободряюще заметил доктор Холкомб. – Фрида, попроси, пожалуйста, у медсестер кувшин с водой и стакан.

Воспользовавшись предлогом, она поспешила покинуть палату. Заметив, что я сорвала с себя несколько датчиков, доктор Холкомб укоризненно поцокал языком и аккуратно приклеил их обратно.

– Я очень рад, что ты поправляешься, только давай не будем опережать события, договорились? Тебе еще далеко до полного выздоровления.

– Но я нормально себя чувствую, – возразила я. – Только вот голова побаливает. Совсем чуть-чуть.

– Еще бы, – ответил доктор, снова опутывая меня проводами. – Тебе нужен отдых.

Я взглянула на родителей в надежде на их поддержку. Доктор Холкомб явно преувеличивал. Я себя чувствовала более-менее нормально. Если бы я и вправду болела, мне бы наверняка было гораздо хуже. Увы, мама и папа не разделяли моего оптимизма.

– Слушайся доктора Холкомба, детка, – сказала мама, похлопывая меня по руке. – Он знает, что говорит.

Кто бы сомневался. Однако многое было все-таки непонятно.

– Объясните, пожалуйста, что со мной случилось? Чем я заболела?

– Тебе дают очень сильные лекарства, – проговорил папа фальшиво бодрым тоном. Не потому, что он чему-то радовался, а потому, что его попросили говорить со мной именно таким тоном. Меня не оставляло ощущение какой-то наигранности.

– Да-да, – не менее радостно закивал доктор Холкомб. – Причем мы планируем отменить некоторые препараты. В ближайшее время.

Так вот в чем дело. Меня накачали какой-то дрянью. Теперь все ясно. Я и сама начинала это подозревать, понимая, что не зря меня постоянно клонит в сон, не говоря уже о странных галлюцинациях.

Взглянув на подоконник, я убедилась в том, что кое-какие события все же не были плодом моего воспаленного воображения. Заметив, что розы сильно увяли, я захотела прояснить еще один момент.

– Неужели так долго? – вырвалось у меня.

– Ты об отмене курса лекарств? Ну, прямо сейчас мне трудно что-либо прогнозировать, – начал доктор Холкомб, проверяя показания приборов в изголовье кровати.

– Нет, – перебила я. – Сколько я тут торчу? Много уроков пропустила?

– Эм, не переживай, – вмешался папа деланно веселым тоном. – Мы уже договорились с учителями.

Родители говорили с учителями? Они ходили в школу? Ничего себе! Ну почему нельзя сделать так, чтобы именно это было галлюцинацией, а не Лулу Коллинз, которая вообразила, что она моя лучшая подруга?

– Мне нужно знать, – повторила я слегка дрожащим голосом, – сколько я тут?

– Совсем недолго, – ответил доктор Холкомб. – Всего-то чуть больше месяца.

– Что?! – Я рывком села в кровати, но, как и в прошлый раз, вся электроника яростно запищала. Особенно неистовствовал кардиомонитор, сигнализируя о моем бешеном сердцебиении. Еще бы! При одной мысли о том, сколько придется наверстывать, у меня чуть инфаркт не случился. Я почувствовала головокружение, которое уже не имело никакого отношения к горам домашних заданий.

В этот момент вошла Фрида с водой. Услышав громкие предупредительные сигналы мониторов, она застыла в полной уверенности, что у меня какой-то приступ.

– А что, а что... – заикаясь от волнения, начала Фрида.

– Ничего не случилось, – ответила мама, ласково помогая мне снова улечься на подушку. – Эм, ложись, пожалуйста. Школа сейчас не самое важное на свете.

Она что, смеется надо мной? Что может быть важнее школы?

– Мам, я же отстану! – паниковала я. – Меня оставят на второй год.

– Не оставят, – ответила мама. – Эм, успокойся. Доктор, как вы думаете, может, ей стоит что-то дать?

– Ну уж нет! Я не желаю, чтобы меня снова вырубили! – взорвалась я. – Принесите мой ноутбук! Пусть кто-нибудь заберет его из дома, чтобы я могла заниматься. Здесь есть Интернет?

– Вот развоевалась-то, – рассмеялся доктор Холкомб. – Не забывай, дружочек: тише едешь – дальше будешь. Фрида, неси-ка сюда воду.

– В-вот. – Глядя на меня, как на инопланетное существо, сестренка дрожащей рукой протянула стакан воды.

Принимая стакан, я снова обратили внимание на свои потрясающие ногти, которые. Фрида налепила поверх моих обгрызенных.

– Спасибо тебе, и за маникюр тоже, – поблагодарила я.

– Какой маникюр? Это не я, – сказала Фрида срывающимся голосом.

– Да? Странно, – задумчиво проговорила я.

Садиться мне не разрешали, а лежа пить было неудобно. В итоге я облилась, и холодная струйка побежала по подбородку на шею и ворот больничной рубашки.

– Черт! – окончательно разозлилась я.

– Тихо, тихо, – успокаивал доктор Холкомб, вытирая меня своим носовым платком. – Вот об этом я тебе и говорил: тише едешь – дальше будешь. Никуда твоя школа не убежит. Попробуем еще разок?

Мне до смерти хотелось пить. Я кивнула. На этот раз помогала мама. Наконец-то самая прохладная, самая вкусная на свете вода полилась ко мне в рот, а не на подушку.

– Совсем другое дело, – одобрил доктор Холкомб. – А поесть не хочешь?

При одном только упоминании еды желудок требовательно заурчал. Я кивнула в ответ, а доктор Холкомб улыбнулся с довольным видом.