— Хорошо, Кентон. Я всегда уважала твои решения. — Она прошла по комнате, открыла бюро и достала сделанную на заказ шкатулку — точную копию шкатулки мужа. — Место для твоего ключа только здесь, в моей шкатулке, — сказала она, ощупывая заднюю панель деревянной коробки, где в специальном желобке был спрятан ключ. Улыбнувшись, она извлекла свой ключ, открыла шкатулку и спрятала обе вещи, переданные Кентоном, под ожерелье с изумрудами и бриллиантами. — К тому же это идеальный тайник. Я храню здесь свои драгоценности, поэтому никто, кроме меня, не дотрагивается до шкатулки. И ни одна живая душа, если не считать Бранди, не знает, где спрятан ключ. — Памела обреченно вздохнула. — Я предложила Бранди пользоваться моими украшениями, надеясь, что перспектива покрасоваться в них заставит ее чаще бывать на балах, которые она так ненавидит. К сожалению, мой план полностью провалился. — Опустив крышку шкатулки, Памела тщательно заперла ее и спрятала ключ в желобке. — Как бы там ни было, здесь все будет в полной сохранности. — Она аккуратно вернула шкатулку на свое место в бюро, затем обернулась к мужу. — А теперь?

— А теперь будем ждать.

Две недели спустя Кентон с решительным видом вошел в гостиную жены.

— Памела, я уезжаю в Лондон.

Она медленно отложила пяльцы, встретив напряженный взгляд мужа.

— Ты что-то узнал.

— Да. Я только что отправил послание, которое, надеюсь, предупредит беду. А пока я получил записку от Гаррети. Сегодня днем у меня с ним назначена встреча. Ардсли поедет со мной.

— Ардсли? Зачем?

— Затем, что я попросил его об этом. Дело касается и его тоже.

Памела поднялась с места.

— Тогда почему он не участвовал в твоем разговоре с Эллардом?

— Потому что Ардсли не знал о своей причастности. И сейчас не знает. Фактически ему известно даже меньше, чем тебе. — Кентон решительно выпятил подбородок. — Теперь мне предстоит посвятить его в кое-какие детали — для его же пользы. В конце концов, он мой старейший и ближайший друг.

— Довольно. — Памела проявила непривычное для нее упрямство. — Я еду с тобой.

Не успела она договорить, а Кентон уже затряс головой:

— Нет.

— Прошу тебя, Кентон, не отказывай мне, — тихо взмолилась жена. — Что бы это ни было, я ведь не настолько глупа, чтобы не понять, как это серьезно. Я не собираюсь ни во что вмешиваться. Но я хочу быть рядом с тобой, помочь, если смогу.

— Мне и Ардсли нужно поговорить с Гаррети без посторонних. Наша встреча должна оставаться в тайне, по крайней мере сейчас.

— Прекрасно. Пока вы будете беседовать с мистером Гаррети, я сделаю покупки. Я хоть проедусь с тобой в карете до Лондона и обратно. А если ты задержишься, мы сможем остановиться на ночь в городской гостинице.

Кентон чуть смягчился:

— Разве ты не предпочла бы провести день в Изумрудном домике вместе с Бранди?

— Нет. — Памела покачала головой. — Бранди всю неделю помогает Герберту переделывать альпийскую горку. Она даже не заметит моего отсутствия. Кроме того, я предпочитаю быть рядом с мужем.

Кентон улыбнулся:

— Я польщен. Мне казалось, твой сад для тебя самое дорогое.

Она вернула ему улыбку:

— Почти самое дорогое. Кентон понял, что сдается.

— Сколько времени тебе понадобится на сборы?

— Самое большее полчаса. — Памела ждала, с любовью и мольбой глядя на мужа.

— Ладно, — вздохнул он, поднеся к губам ее руку. — Ты меня убедила. — Однако его кольнуло новое сомнение. — А как же Бранди? Ты думаешь, с ней будет все в порядке, когда она останется одна?

— Она не будет одна. За ней ухаживают три команды слуг: в Таунзбурне, в Изумрудном домике и здесь. Кроме того… — в глазах Памелы сверкнул пророческий блеск, — в Бранди сейчас пробуждается что-то очень важное. Мне кажется, ей пойдет на пользу побыть одной.

Кентон вопросительно приподнял брови:

— Что же такое пробуждается в нашей Бранди?

— Она сама. Ее будущее. Каким оно станет, когда вернется Квентин.

— Когда вернется Квентин? — ничего не понимая, повторил Кентон.

— Ей, бедняжке, не хватает его. Ты не можешь не помнить, что Бранди оживляется только в присутствии нашего сына.

— Да, они всегда хорошо понимали друг друга, — согласился Кентон. — Но я не понимаю, какое это имеет отношение к…

— Прямое, Кентон. Ты, должно быть, заметил, как она померкла после его отъезда, не говоря уже о том, как ей ненавистны ее первые три сезона.

— И ты полагаешь, что возвращение Квентина поднимет ей настроение?

— А ты разве сомневаешься? Если кто и может повлиять на нее, то это он.

— Они не виделись четыре года, Памела. Бранди была ребенком, когда Квентин уехал на войну.

— Разве? — Памела рассмеялась. — Я так не думаю. — Она с любовью сжала локоть мужа. — Пойду-ка я лучше собирать вещи.

Кентон взглянул на часы и кивнул:

— Ардсли приедет с минуты на минуту.

— Пусть Бентли принесет ему выпить. Я скоро буду готова.

Кентона охватило странное чувство тревоги.

— Памела… — Он невольно протянул руку, как бы защищая ее, но от чего — сам не знал. — Может, будет лучше, если ты останешься в Колвертоне?

— Нет. — Памела обхватила его руку ладонями. — Будет лучше, если я поеду с тобой. Видишь ли, дорогой, я только недавно объясняла Бранди, что люблю тебя. И что бы ни уготовила нам судьба, мы встретим это вместе.

Тревога покинула Кентона так же быстро, как пришла, уничтоженная железной волей рока.

Через сорок минут внушительная карета, украшенная семейным гербом Стилов, свернула с извилистой аллеи перед Колвертонским замком и исчезла в густом лесу, окружавшем поместье.

И только один человек, наблюдавший за каретой из тенистых зарослей возле дороги, знал, что герцог и герцогиня Колвертон, а также виконт Денерли никогда не приедут в Лондон.

Глава 2

Квентин замер у заросшего травой входа на тихое и пустынное Колвертонское кладбище. Дождь безжалостно хлестал по лицу, но он едва замечал это. Все его мысли занимало только одно — через секунду он предстанет перед неизбежностью. Неизбежностью, с которой так и не смирился.

Родители ушли из жизни.

Он медленно двинулся вперед, пружиня на влажной почве, ноги сами несли его. Шагов через пятьдесят он заметил блестящую головку, склоненную точно так же, как в день его отъезда. Перед могилой Кентона и Памелы, закрыв лицо руками, преклонила колени девушка, она сотрясалась от рыданий под непрерывным дождем.

Должно быть, она услышала его приближение, потому что вся напряглась и резко обернулась на звук шагов незваного пришельца, потревожившего ее боль.

— Квентин…

Она вскочила, порывисто шагнула к нему, затем остановилась. По ее красивому лицу было видно, что в ней борются противоположные чувства — радость от встречи с ним, неуверенность в том, как вести себя, мучительная догадка, почему он вернулся. Квентин сразу понял, откуда такая нерешительность: как ей приветствовать его после четырех лет разлуки — с подобающей церемонностью или былой импульсивной живостью?

Протянув руку, он решил эту проблему за нее:

— Привет, солнышко.

— Слава Богу, ты дома. — Она пролетела оставшееся между ними расстояние и, схватив его руку, посмотрела ему в лицо потерянным, загнанным взглядом темных глаз. — Их больше нет, Квентин.

Ни секунды не колеблясь, Квентин обнял Бранди и прижал к себе, чтобы не только утешить ее, но и самому успокоиться.

— Я знаю, дорогая, — произнес он и почувствовал, как худенькое тельце начало сотрясаться от подавляемых рыданий.

— Их карету вынесло с дороги… на резком повороте возле Оксфорда… По словам семейной пары, которая их нашла, они умерли мгновенно… — поведала Бранди, уткнувшись в военный мундир Квентина и всхлипывая.

— В письме мне сообщили только, что произошла дорожная катастрофа, — ответил он, оставив многочисленные вопросы на потом, — и что в живых никого не осталось.

— Папа разбился о камни, — продолжала Бранди, отчаянно пытаясь взять себя в руки, — а Памела и Кентон были раздавлены каретой. Дезмонд старался не посвящать меня в подробности. Но мне не нужна была такая защита. Я хотела понять. И все же никак не могу свыкнуться с тем, что никогда больше их не увижу. Квентин, я знаю, грешно думать в такой момент о себе, но мне так невыносимо одиноко.

— Ты не одна. — Сцепив зубы, Квентин искал в себе силы, чтобы успокоить ее. — Я здесь.

— Слава Богу, — вновь прошептала она, так и не оторвавшись от его мундира.

— Когда я узнал обо всем, то бросился на первый же корабль, отплывавший в Англию. — Он проглотил ком в горле. — Но на похороны не успел.

Услышав муку в его голосе, Бранди подняла голову.

— Не важно. Церковь была так переполнена, что ты все равно не сумел бы как следует попрощаться. А вот сейчас можно. — Она беспомощно показала на могильный холм. — Я только что положила на могилу свежие цветы. Герань. Любимые цветы Памелы. Я вчера сорвала их в Изумрудном саду. Они очень красивые. Такие красивые, что, покидая сегодня утром Таунзбурн, я положила несколько штук на могилу папы. — У нее задрожали губы. — И на мамину тоже. Знаешь, о чем я подумала?

— Нет, — тихо ответил Квентин. — О чем же ты подумала?

— Что папа наконец нашел свое счастье. После двадцати лет он и мама снова вместе.

Квентин задумчиво отвел со лба Бранди мокрые пряди волос.

— Чудесная мысль. И очень точная. После смерти твоей матери Ардсли не было ни до кого дела. Кроме тебя. — Он ласково провел пальцами по щеке девушки. — Мне не нужно напоминать, как твой отец обожал тебя. И не выносил, когда ты грустила. — Квентин едва заметно улыбнулся, затосковав по прошлому. — Я до сих пор помню, как он вышел из себя, когда Посейдон впервые сбросил тебя на землю.

— Он ужасно расстроился, — согласилась Бранди сдавленным шепотом.

— Расстроился? Да мне просто повезло, что он в ту же секунду не пристрелил моего коня. А ведь ты даже не ушиблась.