Бетани посмотрела на Трейса, но тот упрямо хранил молчание. Она почувствовала очередной приступ досады на него. Господи, неужто он не может быть достаточно любезным и великодушным, чтобы принять извинения гостеприимного хозяина?

Но Трейс молча продолжал разглядывать итальянца, как будто видел его впервые. Его мысли никак не отражались на его лице; потом он с подчеркнутой вежливостью пожелал всем спокойной ночи и покинул залу, даже не оглянувшись.

Бетани, сглаживая неловкость, сказала:

— Все мы устали за последние месяцы.

— Понимаю. Я все прекрасно понимаю, синьорина. — Он сжал ладонями ее руку. Его взгляд словно проникал ей в душу, пока он говорил: — Мне очень нравился ваш отец. И мне нравится ваша решимость обессмертить его имя. Если я могу что-нибудь сделать…

— Нет, вы и так сделали слишком много, синьор Бертолли. Очень любезно с вашей стороны предлагать нам гостеприимство, учитывая, что мы довольно колючие собеседники. Постараемся не слишком долго докучать вам. Как только мы уладим все с перуанскими властями, мы уедем.

— Я буду более чем счастлив сделать это за вас, — немедленно предложил Бертолли. — Пожалуйста, — продолжал он, рукой останавливая готовые вырваться у нее слова протеста, — это самое меньшее, чем я могу загладить свою сегодняшнюю бестактность. Мне следовало бы сообразить, что мои слабые попытки отговорить вас и примирить с синьором Тейлором будут иметь такие последствия. Вы позволите мне позаботиться обо всех формальностях?

— Я буду в долгу перед вами, — кивнула она.

— Нет, это я в долгу перед вами, — заверил ее Бертолли, улыбаясь.

Так приятно ощущать, думала Бетани, устроившись между прохладными простынями в кровати, которую приготовили для нее, что такой могущественный человек, как синьор Бертолли, на их стороне. Бентворту он не симпатизировал. Несмотря на очевидное коварство Спенсера Бентворта и его чрезмерную скупость, ей было непросто думать о нем плохо. Она не понимала почему. Не было никаких сомнений, что Трейс не любит его и не доверяет ему, но думать так же у нее не получалось.

Трейс как-то заметил, что женщины обычно попадают под влияние краснобайствующих мужчин, и она сразу же с ним согласилась.

— Да, — коротко сказала она. — Я несомненно под твоим влиянием!

Это возымело действие: он прищурился, губы его сжались, превратившись в тонкую ниточку, и больше он этого не повторял. Теперь же во время путешествия он говорил совсем мало, и она была ему благодарна за это. У нее в сердце возникала странная пустота, когда она думала о том, словно частичка его была похищена. Она приходила в страшное беспокойство при малейших признаках потепления с его стороны, и даже не осмеливалась поддержать случайную беседу. Она старалась оградить себя.

Бетани не забывала об этом и на следующее утро, когда ее сердце неожиданно заколотилось при виде обнаженного до пояса Трейса. Его мускулы гладко перекатывались, когда он лениво потягивался. Ей следовало бы поинтересоваться у Мартины или синьора Бертолли, не будет ли кого-нибудь в бане в этот ранний утренний час, но ей это почему-то не пришло в голову. И когда, завернув за угол и намереваясь в одиночестве принять ванну, она увидела его, натягивающего брюки на узкую талию, у нее перехватило дыхание.

Он поднял темноволосую голову, еще влажную, и глаза их встретились. Легкая насмешливая улыбка тронула его губы, он даже не предпринял попытки застегнуться. Он просто стоял и смотрел на нее.

Бетани старалась не обращать внимания на то, каким возмутительно мужественным выглядел он, стоя слегка расставив ноги и поставив руки на бедра. Расстегнутые брюки не позволяли видеть нижнюю часть его тела, но оставляли открытыми тренированные мышцы его упругого живота. Бетани вспомнила ощущения от их прикосновения.

— Мне казалось, я встал достаточно рано, чтобы победить в утреннем состязании, — наконец проговорил Трейс. Он заметил и легкий румянец на ее щеках, и ее отчаянные попытки смотреть только на лицо. Все это вызвало у него желание разрушить с трудом сохраняемое ею самообладание. За шесть месяцев у нее выработалась способность оказывать ему внутреннее сопротивление, ни разу она даже не намекнула на возможность возобновления их былой близости. Трейс и сам был отнюдь не уверен в том, что этого хочет.

Но теперь, когда она, явно ощущая неловкость, стояла перед ним и глядела на него так, будто никогда не видела его раздетым, Трейса вдруг охватило мальчишеское желание разбить вдребезги эту невозмутимость. Она была похожа, черт ее побери, на падшего ангела, с соблазнительными локонами, нервными губами и оценивающим блеском в огромных фиалковых глазах, который она не сумела скрыть под стремительно опущенными ресницами.

Трейс, так и не взяв на себя труд застегнуть брюки, лениво наклонился, поднял рубашку и пошел к Бетани. Он почувствовал острое удовлетворение, увидев, как она непроизвольно отступила на шаг, а глаза ее еще больше расширились.

— Вода теплая, принцесса, — тихо произнес он. — Примерно такая же, как была в бассейне инков, в котором мы купались. Помнишь?

Бетани молча кивнула, думая лишь о том, как сбежать, не роняя достоинства. Голос его понизился до хрипловатого шепота.

— Конечно, у Бертолли куча современных удобств, зато там мы были одни.

Спазм сжал ей горло, и Бетани почувствовала разливающуюся по лицу и шее горячую волну. Для чего ему понадобилось напоминать ей о той ночи? Она была таким чудесным, таким сладостным воспоминанием.

— Я помню, — сдавленным голосом ответила Бетани, когда стало очевидно, что он рассчитывает на ответ. Зачем он стоит так близко? Она почти различала стук его сердца. Она чувствовала свежий аромат, источаемый его гладкой бронзовой кожей. Капля воды, скатившись с пряди его волос, упала ей на руку; Бетани вздрогнула. Она уже горела в разливающемся у нее внутри огне страстного томления, и, казалось, капля эта могла зашипеть. Он знал об этом.

Ее решимость окрепла, и она холодно-безразличным тоном заметила:

— С тех пор я научилась не купаться с малознакомыми людьми.

— Вот как? Какой же скучной стала ваша жизнь.

— Но безопасной.

— Безопасность нужна очень старым и очень молодым, но не всем остальным.

— Будьте добры, не включайте меня в число этих оставшихся, — отрезала Бетани.

Он прошел мимо, Бетани смотрела ему вслед. Если бы только время могло идти быстрее, если бы только она могла осуществить то, что наметила, и возвратиться назад, прочь от Трейса Тейлора и той неразберихи в мыслях и чувствах, причиной которой он был.

До Вилькапампы теперь оставалось всего несколько дней пути, а потом все будет позади. Она сделает фотографии, напишет подробные комментарии и привезет назад столько находок, сколько сможет, во славу Горацио Т. Брэсфилда. Тем самым она исполнит последний долг перед отцом.

Трейс не выказал никакого желания принимать помощь от итальянского торговца. Бетани была одновременно сбита с толку и рассержена, когда он присоединился к ней в столовой, застав ее за чашкой утреннего кофе.

— Почему? — набросилась она на него, когда он официальным тоном сообщил ей, что не намерен позволять Бертолли ходатайствовать за них перед перуанскими властями. — Это все сильно затянет, притом, что…

— Я плевал на проволочки, — перебил Трейс. — Я хочу позаботиться о себе сам.

— Вы опоздали, — резко сказала Бетани. — Он уже обо всем позаботился.

Трейс нахмурился.

— А вам не приходило в голову сначала посоветоваться со мной?

— А с какой стати? Вы всего-навсего проводник, не забывайте.

— Чудесно. Тогда добирайтесь туда самостоятельно.

Бетани досадливо посмотрела на него.

— Трейс, ну почему ты такой упрямый? В конце концов, это ты предложил, чтобы мы приехали сюда, так ведь? Синьор Бертолли — твой приятель.

Впервые, с тех пор как они прибыли в Перу, он казался смущенным.

— Не знаю, — честно признался он. — Не знаю, почему я испытываю то, что испытываю сейчас. Думаю, дело не в Бертолли, а в моем неприятном чувстве.

— Каком чувстве?

— Будто кто-то постоянно подслушивает, поджидает, пока мы вернемся в Вилькапампу. Бетани, тут что-то не так, и будь я проклят, если не пойму, что это.

— Не кажется тебе, что эта чрезмерная подозрительность вызвана теми… несчастьями, которые случилось в прошлый раз? — Ее голос на мгновение сорвался, но она выдержала и не отвела глаз.

— Возможно. — Он пожал плечами. — А, может, и нет. Я обычно доверяю своим инстинктам. Они много раз спасали мне жизнь.

С этим трудно спорить, и Бетани не стала и пытаться. Она поднялась со стула, подошла к нему и, понизив голос, спросила:

— Ты хочешь сказать, что не доверяешь синьору Бертолли?

— Я хочу сказать, что не доверяю никому, — вздохнул Трейс.

— Ясно.

— Хотелось бы, чтобы это было не так.

Бетани пожала плечами.

— В действительности, это не имеет значения. Имеет значение только то, достигнем ли мы успеха.

— А если нет? Что тогда? Что, если на этот раз мы не сможем туда добраться, если на дорогах окажется чересчур много камней или стрелков? Что ты будешь делать тогда, если не останется никаких мотивов, заставляющих тебя ехать дальше?

Бетани отвела глаза, не выдержав его потемневшего взгляда.

— Мне не нужны мотивы…

— Нет, нужны. До того, как ты решила, что на мне лежит ответственность за смерть твоего отца, ты решила, что на тебе лежит ответственность за его жизнь. Свою жизнь ты организовала так, чтобы она полностью соответствовала его планам, вне зависимости от того, совпадало это с твоими желаниями или нет. Теперь ты делаешь то же самое, только мучаешь себя уже ради мертвеца.

Разъяренная, Бетани занесла было руку, чтобы дать ему пощечину, но он оказался проворнее. Он крепко схватил ее за запястье пальцами, будто стальными обручами, сдавив ее хрупкую кисть.