Порез. 

Порез.

Ещё раз.

Порез. 

Порез.

Ещё раз. 

Грязная. Девчонка. 

Ты. Не. Чистая. 

Ты. Никогда. Не. Будешь. Достаточно. Чистой.

Мысли играют в пинг-понг в моей голове, ударяясь о стены моего разума с резонирующей ясностью. Моя грудь сжимается, сердцебиение ускоряется, и я начинаю задыхаться, зажмуриваясь, чтобы ничего не видеть перед собой. Один из навыков преодоления трудностей, о котором я узнала в клинике, тут же вступает в игру, и я цепляюсь за него изо всех сил, вытягиваю свои руки перед собой и упираюсь в стену из белого кафеля перед собой. С опущенной головой и открытым ртом, я держу свои глаза закрытыми и начинаю обратный отсчёт от ста. Каждая цифра сопровождается горячим влажным воздухом, который достигает лёгких. Постепенно зуд отступает назад в лабиринты моего сознания, и здравомыслие занимает его место. Ну… моя версия здравомыслия. И, несмотря на то, что сейчас становится немного спокойнее, стук моего сердца продолжает биться с той же скоростью. Надоедливый звук, похожий на бум, бум, бум, бум, который настолько громкий, что слышен в ушах.

А затем я слышу: «Время вышло, Эйли!». И следующее, что я слышу, это стук, исходящий от двери ванной. Я не готова уходить отсюда, ещё нет. Я не готова отказаться от этих нескольких заветных минут уединения, но я прекрасно знаю, что произойдёт, если я этого не сделаю, поэтому поднимаю руку к серебристому крану и выключить его. Любая проблема с моим участием, последнее, что мне нужно. Вся мокрая, я выхожу из ванной и тянусь к большому белому полотенцу, висящему на вешалке. Оно слишком большое, наверное, в два раза больше меня, но оно мягкое и хорошо впитывает влагу. Свежий, чистый запах мягкой ткани возвращает меня в реальность, пока я вытираю себя. Нет необходимости задерживаться надолго. Нет необходимости, чтобы полотенце прикасалось к тем местам, о существовании которых я хочу забыть. Когда с вытиранием покончено, я обматываю полотенце вокруг тела, и нагибаюсь, чтобы подобрать свою грязную одежду, которая валяется на полу. Выходя из комнаты, я бросаю её в бежевую плетеную корзину, которая служит для сбора грязного белья. По привычке высовываю голову и смотрю в сторону двери, убеждаясь, что серебряный замок находится в вертикальном положении. Тот факт, что она надёжно заперта, даёт мне чувство свободы, поэтому я спокойно перемещаюсь по комнате, которая является моей вот уже как девять лет. Тут ничего особо и не поменялось с тех пор, как Беннеты впервые привели меня сюда, чтобы я жила с ними.

Стены по-прежнему окрашены в светло-персиковый цвет, который выбрала для меня моя приёмная мать Рейчел. Она сказала мне, что выбрала этот цвет для меня, потому что была уверена, что это именно мой цвет. Всё совсем не так. Этот цвет никогда мне не подходил, но в тот первый день, как и в ту первую неделю, и несколько месяцев, а затем лет после этого, я соглашалась с ней. Мне не очень хотелось, а скорее я боялась, снова попасть в приют. Этот страх и сейчас живёт внутри меня. Другой же демон питается моими секретами.

Подойдя к чисто-белому туалетному столику, я тянусь и открываю третий ящик снизу, где хранятся все мои трусики. Рейчел перестала покупать мне нижнее белье, с тех пор как мне исполнилось двенадцать, но, возможно, это из-за того, что у нас отличаются вкусы в выборе нижнего белья, учитывая тот факт, что я купила за последние несколько лет. Это целый склад хлопковых кружевных трусиков нейтральных тонов. Я хватаю одни и надеваю их под полотенцем. Затем достаю бежевый бюстгальтер из ящика повыше и надеваю его, после чего позволяю полотенцу упасть. Я поворачиваюсь спиной к зеркалу, в то время как пытаюсь застегнуть лифчик, и, не оглядываясь назад, иду к белому шкафу, который стоит возле моего письменного стола. Открыв его, я смотрю на вешалки, которые аккуратно развешаны внутри. Здесь не такой уж и большой выбор. Даже в шкафу, расположенном рядом с моей кроватью, вы не найдёте такой уж разнообразный выбор одежды. Там есть кардиганы с длинными рукавами, все нейтральных тонов, пара джинсов и длинные юбки и платья, на покупке которых настояла Рейчел. Это не то, что я бы выбрала для себя, но это то, к чему меня приучили, поэтому я и ношу их, ведь так намного проще, нежели втягивать себя в неприятности.

Я хватаю пару серых узких джинсов и чёрную кофточку из сложенной стопки одежды в нижней части шкафа. Этот простой и скромный наряд подходит для похода в церковь и самый оптимальный вариант, который одобрила бы Рейчел. Когда я достаю из шкафа белый длинный кардиган, то замираю на полпути, и мои глаза невольно опускаются на шрам в виде красновато-розового рубца, который тянется вдоль правой руки. Среди всех остальных белых порезов, он выделяется больше всего. И на моей бледной коже этот шрам выглядит в два раза хуже. Но это не так. Сорок пять швов понадобилось, чтобы зашить эту рану, но на самом деле порез не выглядел таким уж глубоким. Все просто слишком остро среагировали на истерику Рейчел. У неё есть такая привычка принимать вещи немножко на другом уровне, и это иногда раздражает. Но я её не виню, она ведь не знает всей правды. Она просто думает, что я делаю это из-за своих биологических родителей. Что я унаследовала историю психических заболеваний у людей, которые меня бросили, когда мне было шесть. Лучше пусть она и дальше так думает. Она не справиться… не сможет… справиться с этим, если я разрушу её идеальную жизнь. К тому же, она мне не поверит.

Никто тебе не поверит. 

Это твоя вина. 

Никто тебе не поверит. 

Это твоя вина. 

Никто тебе не поверит.

Это те слова, которые проигрываются снова и снова в течение последних девяти лет. Это кровоточит в моём подсознании, демоны захватили его, манипулируя этим голосом; мой разум находится в плену из-за слов, которые мне не принадлежат, но мой разум убеждён в обратном.

Нахмурившись, приподнимаю брови, когда воспоминания, которые я не хочу помнить, всплывают в глубинах моего подсознания. Покачав головой, я пытаюсь прогнать их, но мне не удаётся сделать это и образы прошлого всплывают в моей голове. Так бывает не всегда, просто иногда эти образы появляются. Некоторые их этих секретов усовершенствовались и родились в темноте этой спальни. Я помню, как опустошалось моё тело от тёплой жидкости, стекающей на коврик моей комнаты. Я помню руки, мужские пальцы, стирающие мой пот на коже, утешая. Приторный одеколон, слишком пьяное дыхание, когда он наклонился, чтобы…

— Эйли, мама велела передать тебе, что завтрак стынет! — звук голоса со звуком стука в дверь прерывают мои воспоминания. Моргаю несколько раз, чтобы прийти в себя. Я слышу стук копыт отступающих демонов, и это значит, что они заберут с собой в пропасть и мои секреты тоже. На данный момент. На какой-то короткий период. Но они всегда возвращаются.

Хватаю свой кардиган и проскальзываю в него, когда иду в сторону двери, чтобы открыть её. Человек по ту сторону двери для меня всегда желанный. Сара пересекает порог и входит в мою комнату. У неё длинные руки и ноги, и хотя ей всего одиннадцать, она превышает мой рост на 5’5 дюйма. Таким ростом она явно пошла в своего отца, густые волнистые светлые волосы, тёмно-синие глаза и овальное лицо как у Рейчел. Сара ребёнок Рейчел и Тима, которого они так сильно хотели, но завели спустя год, после того, как взяли меня. Это их биологический ребенок. Моя сводная сестренка. Но знаете, она мне словно родная сестра, потому что, несмотря на то, что мы не связаны между собой, у нас есть много общего. Например, книги, которые она сейчас просматривает на высокой книжной полке, расположенные над моей кроватью. У меня заняло восемнадцать лет, чтобы насобирать эту мини-библиотеку, но я всегда рада поделиться ею с этим маленьким ненасытным читателем. Знание о том, что вместо детских книг, Саре нравятся Сэйлинджер, Стейнбек и Оруэлл — делает меня счастливой. Я люблю те моменты, когда после прочтения очередной книги, мы сидим рядом и делимся своими впечатлениями. Она просто блестящая маленькая девочка. Она счастливая… правильная. И пока я оцениваю её, ко мне прокрадывается не очень хорошая мысль. Пробегаясь взглядом вверх-вниз по её фигуре, укрытой платьем, которое выбрала для неё мать, мне становится интересно, не фальшивое ли это счастье, которое она излучает. Такая же маска, которая надета на мне. Хранит ли она секреты под этими веснушками на своей коже? Она такая же, как и я?

Сейчас не время думать о таком. Я часто задаюсь вопросом, что если и ей тьма принесёт дьявола в дверном проёме. Я была всего на год старше неё, когда он пришёл ко мне. Но тогда я поняла, что я не его кровь и плоть. Я всего лишь малышка, которую они взяли на попечение. Его цветущий маленький цветочек, даже сейчас, в возрасте восемнадцати лет.

— Ты прочитала Великого Гэтсби? — спрашиваю, чтобы отвлечься от мыслей в своей голове, за которыми следуют образы. Мои волосы по-прежнему влажные, и я задаюсь вопросом, стоит ли мне их высушить феном, который подключён только к единственной розетке в этой комнате. Я буду вынуждена смотреть на своё отражение, и хотя мне хочется этого избежать, знаю, что если не сделаю этого, то Рейчел сделает замечание. Мне не хочется нагнетать обстановку.

Она поворачивается ко мне с улыбкой и милой ямочкой на лице, говоря:

— Почти. Но я хочу начать ту книгу, которая понравилась тебе.

— Гордость и предубеждение, нижняя полка, — говорю я, направляясь в другой конец комнаты, чтобы взять фен с туалетного столика. — Это одна из моих любимых, — отвечаю мягко.

Кажется, это неизбежно, и мой взгляд скользит по зеркалу, заставляя меня мельком увидеть себя. Несочетающиеся глаза — один светло-голубой, второй коричнево-зелёный, смотрят на меня с унылого, овального лица, что ещё раз доказывает мою странность. Мне просто интересно, от кого из родителей я унаследовала такие глаза. Тут нечему удивляться. Я иногда думаю о них, особенно в такие моменты, когда смотрю на себя в зеркало. Бледность моей кожи передалась мне из-за смешанной креольской крови, я уверена, именно по этой причине, Рейчел и Тим взяли меня к себе. Я похожа на них. Мой бледный тон похож на их. И таким образом это делает некоторые вещи для них проще. Я бы даже сказала, удобнее. Более приемлемыми. И совсем не важно, что моя мать была родом с островов Кабо-Верде и креольского происхождения, в то время как мой отец был мулатом из Луизианы. Мы никогда не говорили об этом. Так же мы не говорили о местонахождении моих родителей, живы они или нет. Моё чёрное происхождении является тем, что они не хотят замечать.