Отцы должны защищать своих детей, они должны быть благосклонны и лояльны. Они должны поддерживать, любить и лелеять тебя, несмотря на ошибки, которые ты сделал. Они должны учить тебя, показывать правильную дорогу, воспитывать, когда ты делаешь что-то неправильно, и позволять учиться на их собственных примерах. Наш отец не делает ничего из этого. Он жестокий садист. От такого человека как он не получишь любви. Этот человек больше похож на демона из плоти и крови. Он охотится на нас, запугивает нас, словно мы его личный запас пищи. Его любовь проявляется в кулаках, побоях и переломах хрупких костей. Моя мама, мой брат и я — никто не застрахован от этого, никто не выше его презрения. Но, на мой взгляд, насилие намного лучше, чем извращённость, которой он заставляет нас заниматься. В подвале есть очень холодная комната, она словно склеп, там слишком яркий свет, который слепит, в ней есть кровать, камера, и время от времени мой двойняшка и я. Он лишал нас гораздо большего, чем просто одежды. Я трясу своей головой, чтобы избавиться от тревожных образов, которые всплывают в моём сознании.

Не моргая смотрю на него, на его лежащее в тёмной луже крови тело. Здесь нет сожаления или счастья, даже нет никакой ненависти. К этому человеку, который засунул свой член внутрь моей матери двенадцать лет назад и зачал меня и Ноя, я не чувствую ничего. Он ничего не значит для меня. Он никогда ничего не значил для меня. Тот факт, что он мёртв — своего рода одолжение человечеству. Хорошее гребаное одолжение.

— Макс?

Я опускаю пистолет. Прямо сейчас в нём нет необходимости.

— Он мёртв, — однако с этим утверждением не приходит чувство облегчения. Я тут же хмурюсь, когда внезапно в мою голову начинают приходить вопросы. Это убийство или самоубийство? Где мама? Она тоже… мертва?

Звук воды в тишине заставляет меня тут же подорваться и бежать ванную, которая находится в их спальне. Из-под двери виднеется небольшая полоска жёлто-оранжевого света, которая становиться больше, когда я открываю дверь. Из наполненной до краёв ванны на кафельный пол выливается вода. Она здесь, лежит в ванной, вода укрывает её бледное, хрупкое тело. Она голая, поэтому мне хорошо видна радуга фиолетовых, зелёных и жёлтых ушибов на её коже. Её руки лежат по обе стороны ванны, и в одной руке она держит оружие. Пистолет, которым, вероятнее всего, она убила чёртового хищника.

— Мам, — Ной отталкивает меня в сторону и зовёт её по имени, страдание в его голосе безмолвным эхом отражается во мне.

— Не походи ближе, — предупреждает она слабым голосом. Она держит глаза закрытыми и откидывает свою голову обратно на спинку ванны. — Мэддокс?

— Да, мам? — она вздыхает, ничего не говоря в течение длительного времени, а затем всё-таки решается на разговор. — Ты старше. Я отослала бы тебя за три минуты до прихода Ноя, — она звучит очень странно. Это не похоже на слабый шёпот, но есть в нём что-то, что я не могу объяснить. Она звучит так отдалённо. Физически — телом — она здесь, но разумом — я не уверен. Я не могу винить её. Она прожила с этим ублюдком намного больше нас. Пятнадцать лет брака с монстром не принесли ничего хорошего.

Она поворачивает голову к нам и смотрит бездонными голубыми глазами на меня и Ноя. Правый глаз опух и закрыт, а вот левый открыт достаточно, чтобы сосредоточиться на нас.

— Ты самый сильный. Ты всегда был самым сильным… — её голос переходит в плач. Она плачет.

Депрессия.

Вот как можно охарактеризовать её голос. И эта депрессия даёт о себе знать. Она постоянно на коктейле лекарств, возможно, когда она была беременна нами, было также. Ксанакс, Прозак, Лексапро, Литий — список можно продолжать и дальше. Они, кстати, стоят в линию позади меня. И все они очень высокой дозировки. Я брал некоторые из них. Не для себя, а на продажу. Пять сотен долларов, которые я выручил от продаж её лекарств детям в школе, потратилось на покупку оружия. На них был высокий спрос, поэтому я и поставлял их. Риталин употребляли и мы с Ноем.

— Я хочу, чтобы ты продолжил оставаться таким же сильным, Макс. Ты должен защищать своего брата. Держи его в безопасности… как и держал всё это время от своего … от этого монстра, — гнев и истеричные всхлипы душат её. — Я не смогла долго удерживать вас от этого. Я позволила ему сделать это с вами. Боже, да какая я после этого мать, раз допустила такое? Мои милые, милые мальчики, простите меня за всё… простите … простите… — рыдания сотрясают её тело, когда она подносит руку с оружием к своей голове. Я хмурюсь и смотрю, как она наклоняет голову в сторону к этой штуке.

Ной опережает меня, подбегая к ней.

— Мам…

— Нет!

Её крик останавливает его на полпути.

— Мой малыш… мой нежный, маленький Ной. Не… не подходи ко мне. Я не хочу испортить тебя ещё больше, чем уже есть. Сладкий маленький ягнёнок. Прости меня, моё дитя…

— Мам, пожалуйста, — плачет Ной. Часть меня так и хочет крикнуть ему, чтобы он, блядь, повзрослел уже наконец-то. Но я этого не делаю. Я ничего не делаю.

— … я знаю, это не так уж и много … — фыркает она, её глаза и щёки мокрые, пол затоплен. — Я также знаю, что шрамы никуда не исчезнут, но… но он не причинит вам больше вреда. И даже я…

Время двигается медленно, а затем останавливается. Она подносит пистолет к своему рту, смыкает вокруг него губы и нажимает на курок. Выстрел звучит как гром. Он настолько громкий, что сотрясает воздух вокруг нас. Я в ужасе наблюдаю за тем, как её голова разлетается на куски. То, что было мозговым веществом, костями и кровью брызгает в разные стороны, покрывая всё. Брызги крови стекают по стене позади неё. Я чувствую, что она немного попала на мою кожу. Некий звук нарушает эту гробовую тишину. Это Ной. Он в ванной вместе с ней, его голова лежит на её голой груди. Её тело резко опускается вниз, как и её голова, в которой дыра, пуля пролетела навылет. Ной ревёт. Я должен вытащить его отсюда, должен успокоить, но я ничего не делаю. Вместо этого я оставляю его одного. Я позволяю ему погоревать, а затем он сам вернётся в комнату. Что-то в глубине моего сознания говорит мне, что я тоже должен плакать, но нет ничего, кроме внезапной мысли помочится. Я подхожу к кровати, запрыгиваю на неё и становлюсь над его телом.

Моё оружие всё ещё в руке, я спускаю пижамные штаны до колен. Хватаю свой член левой рукой и направляю его ему на голову, говоря на выдохе:

— Ублюдок, — горячие брызги моей мочи покрывают его тело, но мне этого недостаточно. Это слишком лёгкая для него кара. Она слишком легко наказала его. Надев штаны обратно, я беру власть над своей заряженной пушкой. Я тренировался после школы, в лесу, позади заброшенного дома престарелых на Фелтоне. Там у меня было припасено несколько банок из-под содовой. Я спускаю оружие с предохранителя, сжимая пистолет настолько сильно, что вся моя рука белеет от такого напряжения. Крепко держа оружие в руках, размеренно дыша, опускаю его вниз, в непосредственной близости от его задницы, и без каких либо раздумий стреляю. И стреляю. И стреляю. И стреляю. Мощность каждого выстрела, покачивает моё тело, но я стараюсь удерживать равновесие, следя за каждым нажатием спускового крючка. Пока не слышу, как он начинает щёлкать, только после этого я останавливаюсь. Я использовал все пули. Крик… Я кричу. Слёз нет. Просто ужасный крик, который исходит из моих глубин, вырываясь сквозь моё горло. Ной забирает пистолет из моих рук и кладёт голову мне на спину, останавливая меня.

— Всё кончено… — говорит он. — Он не причинит больше вреда. Всё кончено, Макс.

Мне так легко поверить ему. Купиться на ложь, которую он говорит. Но в этом и заключается проблема Ноя. Он может уйти в мир своих фантазий, превратить свою собственную ложь в правду. Это его способ для преодоления ситуации. Что насчёт меня? Мне не так повезло в этом. Мои убеждения прочно сплетены с реальностью. Дерьмовой, чёртовой реальностью, которую я не в состоянии никак отключить.

Он сказал: «всё кончено», но это только чёртово начало. Это дерьмо всю жизнь будет преследовать нас. Зло нашего отца, самоубийство нашей матери — всё это рана, которая никогда не сможет затянуться.


Глава 2

Эйли

Сейчас...

Долго держать секреты опасно. Из-за них ты гниёшь изнутри. Каждый тёмный секрет, словно колония из маленьких белых личинок, ползающих и прячущихся в глубинах вашей сущности. Размножаются, плодятся и разъедают тебя, в то время пока ты думаешь исчезнуть, не оставив ничего позади, кроме оболочки. Вот, что я собой представляю. Оболочку девушки, которой я могла бы стать. Яркая, амбициозная, дружелюбная. Я могла бы быть счастливым хорошо-приспособленным подростком. Но секреты, которые я скрываю так долго, теперь разрушают мою жизнь вместе с душой, превращая меня в эту безжизненную девушку. Конечно, я жива. Биение моего сердца в груди каждый день напоминает мне об этом. Крошечные маленькие вздохи, которые я делаю, кровь, бегущая по моим жилам, не нарушенный поток мыслей, напоминают мне, что я живу. Это всё кажется таким мизерным на фоне того, что ты вроде бы и жив, но и не живешь. Я могу даже смело заявить, что внутри мертва.

Вода ощущается так хорошо, когда я опускаю в неё свою голову; она достаточно горячая, чтобы моя кожа покрылась тёмно-красными пятнами. Но мне если честно пофиг. Мне не больно. Это то, что я на самом деле хочу сделать, пусть и выглядит жестоко. Не столь эффективно, но всё же помогает. На данный момент… это помогает. Не знаю, как долго я стою под душем. Наверное, достаточно долго, чтобы заставить выглядеть себя как изюм, но я ещё не готова уйти отсюда. У меня занимает много времени, чтобы побыть наедине с собой, поэтому я намерена продолжать наслаждаться теми минутками, которые у меня остались. Ванная, единственное место в доме, где я могу побыть одна, одно из тех мест, где я могу побыть в одиночестве какое-то время. Но иногда нахождение в одиночестве не самая приятная вещь. Не для меня. Нахождение наедине с собой, заставляет мои мысли оживать, и когда они оживают, я начинаю делать вещи, которые не очень полезны для здоровья, например, когда температуры горячей воды мне недостаточно — я увеличиваю её. Я хочу больше того, что причинит мне боль. Слишком знакомый зуд, с которым я борюсь так долго, ползёт вверх по моему позвоночнику, извивается, словно червяк, повреждая фрукт, ища мягкое местечко плоти для себя. Он хочет мой разум, хочет пробраться в мои мысли, поэтому у него прекрасно получается воспользоваться этим секретом, причиняя мне боль.