— Вы ведь знаете, — прервал её Ярослав, — что в соответствии с приказом Министерства здравоохранения законный представитель больного имеет право находиться при нем?

На лице главврача отразилась усталость, после чего она заученной фразой выложила:

— Мне это известно. Надеюсь, и Вам известно, что необходима доверенность от больного. Вероятно, она у вас с собой, иначе, я не могу быть уверенной, что Вы не только законный представитель, но и родственник.

Стрела попала прямо в цель. Он видел, что она не первый раз пользовалась этим оружием.

— Сколько денег могут заменить мне доверенность?

— Ярослав Викторович, я понимаю Ваше волнение, — неожиданно добрая улыбка озарила лицо, — поверьте, мне приятно Ваше беспокойство о жене, редко такое встречается. Всё больше глупое самодовольство, но… — громкий звонок телефона прервал спокойную речь. После переговоров с секретарем Надежда Яковлевна включила громкую связь, и густой мужской бас рявкнул:

— Мокрицкий.

— Сергей Сергеевич, будьте добры, как дела у Беловой?

— У Беловой все прекрасно, меня сейчас больше беспокоит старородящая.

— А что у неё?

— Вы отрываете меня от рожениц, чтобы я рассказывал вам течение родов? Не могу поверить!

— Извините. Муж Беловой у меня в кабинете и главврач лично обещал шкуру с меня и Вас спустить, если не дай Бог что.

— Так пусть он приедет и раскроет её шейку, раз такой умный.

— Сергей Сергеевич, её муж у меня в кабинете.

— Я, наверное, должен упасть ниц?

Она рассмеялась.

— Я Вас обожаю. Но не расскажете ли по делу?

— У неё раскрытие девять сантиметров. Роды первые в тридцать шесть недель. Сами понимаете — преждевременные. Васильна говорит, что она держится молодцом, хотя уже времени много прошло. Не кричит без толку, дышит правильно, пить все время просит. Ну, как обычно. Ходит, старается. Косы у неё были заплетены. Сейчас расплели. Думаю, ещё часа два. Велите сделать кесарево? — закончил он с издевкой.

— Нет!

— Ещё вопросы есть?

— Нет, спасибо, Сергей Сергеевич.

Надежда Яковлевна опустила трубку на рычаг и подняла брови.

— Слышали? Без преувеличения: Мокрицкий — это лучший врач в районе. У Вашей жены всё идет прекрасно. Дайте ей время, она справится.

Что-то в тоне доктора — равновесие, выдержка, бесстрастность — успокоило Ярослава: захотелось довериться, а это было непривычно.

— Всё-таки я бы хотел присутствовать. Может быть, Вашему учреждению недостает современного оборудования? Требуется ремонт? Новая пристройка? Сотрудники давно ждут премии?

— Конечно, мы здесь не избалованы деньгами, — усмехнулась она, — богачи всё больше едут в столицу. По-честному сказать, это и к лучшему. К сожалению, не допускать Вас в родовую палату — не моя прихоть. Если у Вас с собой нет флюорографии, анализов на ВИЧ, сифилис, Вы — прямая угроза моим подопечным. — Она строго глянула и продолжила наставительно. — Пока не закончились роды, мы не можем судить ни о ребенке, ни о самочувствии роженицы. В преждевременных родах у детей чаще, чем у матерей бывают осложнения. Если потребуется особая, неподвластная моим работникам, медицинская помощь, я сама буду настаивать на его перемещении в специализированный перинатальный центр, — видя готовое сорваться с губ Ярослава возражение, подняла кисть, — это отлаженная схема, которая касается всех недоношенных младенцев. В противном случае, если ребёнок родится в хорошем состоянии, я бы не рекомендовала Вам его транспортировать, потому что для этого Вам придется разделить его с матерью, что опять же зависит от её состояния. Вы можете посредствам своих связей, добиться присутствия в нашем роддоме своего педиатра. К сожалению, не в моей власти разрешить Вам это. Я могу только запретить. Даже его присутствие, не создаст по мановению волшебной палочки необходимого оборудования.

Он вообще мог чем-нибудь помочь?

— Если бы Ваша жена была моей дочерью, — отвечая на незаданный вопрос, продолжала Надежда Яковлевна, — я бы пожелала для неё только дежурства у роддома специализированной бригады скорой помощи для реанимации новорожденных и недоношенных детей. В случае осложнений время — самое ценное, чего у нас не будет. Это дорого, но как я понимаю, Вас хлебом не корми — дай деньги потратить, — улыбнулась она с долей осуждения в лице. — У нас разрешены послеродовые посещения. Как только Вы представите необходимые справки, я допущу Вас до жены. Всё будет хорошо. Не переживайте. Сейчас ей нужны силы, поэтому Вам надо свою энергию направить на мысленную помощь жене. Мой секретарь наберет Вам, как только ребёнок появится на свет.

Всем своим видом она внушала Ярославу доверие и умиротворение, подобное тому, которое вселяла, наверное, в средневекового крестьянина надежная крепостная стена. Ярослав стряхнул мнимую успокоенность.

— Почему это длиться так долго?

— Первые роды редко бывают быстрыми, а если и бывают, это не есть хорошо. Позвольте природе идти в своем темпе. Поверьте, я (да и вся бригада) заинтересована в благополучном разрешении Вашей жены.

Она наклонила голову, вроде как ожидая ещё вопросов. У Ярослава их не было. Они распрощались минутой позже, и он заторопился дать распоряжения своим людям и оформить злополучные справки.



Глава 37. Предательство.


Ты научил меня терпенью поля,

когда земля суха и горяча,

терпенью трав, томящихся в неволе

до первого весеннего луча,

ты научил меня терпенью птицы,

готовящейся в дальней перелет,

терпенью всех, кто знает,

что случится,

и молча неминуемого ждет.

В.М. Тушнова


Ярослав еще не закончил с делами, как помощница главврача сообщила, что родилась девочка. «С мамой и ребёнком всё в порядке, — сказала она сухо, — вес младенца — два четыреста, рост — сорок семь сантиметров. Поздравляю».

Он позвонил Зуевым, Диме, матери.

К половине пятого подъехал к роддому. Худенькая медсестра проводила его по солнечному коридору, предупредив, что роженица, скорее всего, отдыхает, а ребёнок наблюдается в детском отделении.

Отдыхает? Он ей задаст отдых! Он её просто раскрошит в мелкую крошку. Он её сотрёт в порошок. Он даже и не подумает с ней церемониться! Он её задушит. Вживит под кожу маячок, чтобы всегда знать, где она находится. Ярослав быстро ступил в палату.

Вика и правда спала. Она лежала на спине, положив одну руку под шею, а другую на живот, ровно и безмятежно дышала, словно не извлекала сердца из его грудной клетки. И весь его пыл выветрился. Кроткое лицо, хрупкие плечи, острые локти и подрагивающие уголки губ навевали благодать на душу Ярослава. В мягком вечернем свете нежно-золотистые щёки с удлиненными тенями ресниц дарили восхитительные минуты счастья. Живая и здоровая, она была здесь, рядом, в пределах его досягаемости, она принадлежала ему. Ярослав потянулся, но не посмел тревожить сон.

Как это было странно: зависеть от другого человека. Хотел он этого или нет, но его сердце само по себе умирало и возрождалось. Его руки безвольно опускались или наполнялись силой, подвластные чужому одобрению.

Он стоял над ней бесконечно долго, до тех пор, пока не уверился в том, что она никуда не исчезнет. Силы вновь вернулись к нему. Он мог дышать полной грудью. Он положил цветы на подоконник и, опустошенный и счастливый, вдоволь налюбовался её смуглой кожей, светящейся в глубине палаты.

За окном становилось всё темнее, а Вика всё не просыпалась. Неудивительно, если учесть, сколько она промучилась. Её губы подрагивали, радуясь чему-то неведомому.

Вдоль стены тянулась белая труба батареи, над окном замерла легкая кисейная штора, широкий подоконник отражал матовые тени вечера. В изголовье кровати стоял столик, за ним — у окна стул. В углу притулилась странного вида тумба, предназначенная, скорее всего, для пеленания младенцев, рядом с ней — крошечная люлька.

Вдруг ему жгуче захотелось увидеть новорожденную. Ведь Вика наверняка уже познакомилась с девочкой. Как же мало он знал о процедурах в роддомах! Кормила ли она её уже? Держала ли на руках? Ярослав бесшумно вышел в поисках маленького существа, подарившего своим рождением Вике счастье.

Молодая мамочка с розовой банданой на голове и телефоном у уха кивком показала в какую сторону двигаться, стоило ему только оглядеть холл. Дойдя до конца коридора, Ярослав попал в просторную вытянутую комнату, перегороженную стеклом. Возле прозрачной этой стены невысокая квадратная женщина пристально вглядывалась в новорожденного, спящего во всё такой же кроватке-люльке, которая стояла в Викиной палате. За преградой находилось не больше десяти детей. Они смирненько посапывали, завернутые в серо-зелёные пеленки. Около одного из них суетилась медсестра (или врач — Ярослав не был уверен), она что-то поправляла, но за могучей спиной было не разглядеть.

Разве в роддомах дети не надрывались с утра до ночи? Которая из них могла быть их дочерью? Вот эта, с темными Викиными волосами? Или эта со сморщенным носиком? Глаза разбегались: было непонятно, где мальчики, где девочки. На кроватках не было табличек. Как определить, чьи это дети?

Медсестра заметила его, вышла навстречу и тихонечко спросила: «Ищите своего?»

— Да.

— А жена почему не показала?

— Она спит, не хочу её будить. — Кому он врал? Он безумно хотел поднять её и зацеловать до смерти.

— Фамилия.

— Вы… Белова.

Медсестра бросила ласковый взгляд куда-то в область его лба и показала на высокий прозрачный бокс, где находился такой маленький младенец, что у Ярослава ёкнуло сердце. Он и не представлял, что дети бывают столь крошечными.

Девочка лежала на спинке. В отличие от запелёнатых малышей в кроватках, на ней был только памперс, который закрывал микроскопическое тельце до груди.

Ярослав подошел ближе. Ручки новорожденной были сжаты в кулачки, головка повернута на бочок, тоненькие желто-красные колечки прядей торчали во все стороны. Его сердце замерло. Рыжая?