— Вик,

— У?

— Ты собираешься ему говорить?

— Не знаю…

— Страшно?

— Угу.

— Можно я скажу? — Оля сделала ударение на слове «я». Вика улыбнулась одними губами. — Ну, пожалуйста! Это так приятно: приносить добрую весть. Или сама скажи, только при мне. Хочу посмотреть на его лицо.

Они негромко рассмеялись.

— Я когда Андрею про ребенка сказала, думала, его удар хватит, — продолжала рассуждать Ольга, — он, знаешь, так вальяжно сидел. А я ведь очень нервничала. Про Дениса он знал, мог подумать, что ребёнок его. Мог вообще всё что угодно подумать. Я поэтому равнодушное лицо сделала. Помнишь, я даже про аборт говорила, — судорожный вздох вырвался у неё, — короче, когда я ему сказала, что беременна, от его спокойствия и следа не осталось. Нагнулся ко мне, глаза как у волкодава, — Ольга засмеялась, — я недавно его спросила, не подумал ли он тогда, что ребёнок не от него. Говорит: «Нет». Я его, мол, тогда не любила, чтобы с чужим ребёнком к нему прийти. Вик, как же он все понимает? — голубые глаза, в который раз, наполнились слезами, — принимает меня такой, какая я есть. Я его люблю безумно. Я его никому не отдам.

Вика смутно помнила, как в этот вечер попала домой. Кажется, за ними всё-таки приехали Андрей и Ярослав. Кажется, Ярослав донес её от машины до кровати и снял обувь. Кажется, она заснула ещё в кафе. Странно, но в этот день у неё не болели кости от нескончаемой ходьбы.

Только в эту ночь она пробудилась посреди кромешной тьмы от тянущей боли в спине. Может быть от избытка эмоций, а может от физического переутомления днём, Вика не знала, но спазмы были очень сильные.

Ну и находились они сегодня! Часы показывали два сорок девять. Через полчаса боль стала накатывать волнами, не давая уснуть. Схватки? У неё всего было тридцать пять недель беременности. Вика припомнила, как читала, что девочки имели обыкновение появляться раньше времени. «Ладно, быстро это не бывает, наверное», — подумала она и тут же боль заставила судорожно перехватить воздух. «Нет, бывает, наверное, по-разному». Тем более, если это преждевременные роды. Маленькой могла понадобиться помощь. Лучше было быть в это время поблизости от врача.

Вика перетерпела очередную схватку и поругала себя, что до сих пор не собрала пакет в роддом. Она лихорадочно стала запихивать нужные вещи в сумку, согласно бесконечному списку, к счастью, заранее приготовленному. Во время схватки легче всего было замереть, опираясь на стул, стол или кровать, поэтому сборы затянулись.

Паника охватила её, дикая звериная паника.

Когда пакет был готов, Вика никак не могла сообразить, что должна надеть. «Ты ведь уже думала об этом. Почему же сейчас забыла?» — проклинала она себя, трясясь от страха и спешки.

Наконец, всё необходимое было готово, а она сама упакована в брюки и рубаху. Самое главное имелось! Всё остальное было не так важно. Вика схватила телефон — скорая приедет в течение десяти минут. Она специально это выясняла. Экран был черным и не хотел реагировать. Зарядка кончилась?! Или что? Она поискала провод и вставила в розетку. Наглый аппарат никак не хотел включаться. Как так? Вика нервничала и злилась. Господи, ей нужна была связь! Тяжесть стала наваливаться с силой, от которой она не сдержала стона. Наконец-то, сотовый загрузился. Вика облегченно вздохнула и немного успокоилась: ещё десять минут, и она в надежных руках медиков. Перетерпела схватку и позвонила.

Когда телефон невесть в какой раз скинул вызов, Вика запаниковала. Будь он неладен! Она поднялась и насколько могла быстро вышла из дома, пересекла двор, освещенный луной, и устремилась к белому коттеджу. Хотела позвонить, но дверь была распахнута, и она, удивленная, зашла внутрь.

— Ярослав! — голос непривычно растекался по чужому дому, — Ярослав! — Никакого ответа. Может быть, стоило тихонько подняться и, не будя хозяина, поискать телефон?

«Что за дикие мысли приходят в голову? — отругала себя Вика, — где ты будешь искать? И разве не имеешь ты права разбудить его, если рожаешь?»

— Что случилось? — Ярослав вышел из боковой двери, и Вика вздрогнула. Света не было, но её глаза достаточно привыкли к темноте, чтобы увидеть его голый торс, освещенный луной, длинные крепкие ноги, взъерошенные волосы.

— Ты мог бы дать мне телефон? Мой зарядку не держит.

— Что случилось? — повторил он настороженно.

— Надо в скорую позвонить, а мой разрядился.

— Роды начались?

— Да, кажется, — последние схватки были, к счастью, не такими болезненными.

— Я сейчас, — он исчез за дверью и вернулся минуту спустя в джинсах и футболке, — поехали.

Вика вопросительно посмотрела на него:

— Ты хочешь меня отвезти? — она почему-то села на диван и уверенно, как будто уже делала это, включила абажур. Комната осветилась мягким жёлтым сиянием.

— Конечно.

Ярослав стаял у дверей, он напоминал ягуара, сжавшего мышцы перед прыжком. В его руке еле звенели ключи. Вика прислушалась к ощущениям внутри себя. Она скинула шлёпки и подобрала ноги — было зябко. Положила одну руку на бок, а другой потерла живот. Больше ничего не происходило. Схваток не было. Даже лёгких, уж не говоря о тех мучительных, от которых из её груди вырывался стон.

— Можно просто позвонить и скорая приедет, — без особого энтузиазма сказала она.

— Зачем ждать? Я отвезу тебя прямо сейчас. Я готов.

Вика сникла. Как объяснить свое идиотское поведение? Да еще и посреди ночи. Теперь, когда схватки не пугали её, беготня казалось смешной. Ярослав подошел и присел рядом на корточки.

— Думаю, уже не надо никуда ехать, — объяснила она.

— Хорошо, — согласился он, — давай позвоним.

— Нет, — сказала она, прежде чем он поднялся, — и звонить не надо.

— Ложная тревога? — догадался Ярослав.

— Да, — она чувствовала себя дурёхой.

Его лицо светилось, он улыбался, раздражая её блеском своих белоснежных зубов. Каждая канапушка смеялась над ней.

— Чему ты радуешься? — нахмурилась Вика.

— Ты прибежала ко мне.

— Не надо было? — она злилась на себя и на его идиотскую реакцию.

— Нет, наоборот. Хорошо. Правильно сделала.

— Я бы к любому соседу прибежала в такой ситуации.

— Да, — улыбка не сходила с лица.

— Не только к тебе.

— Всё правильно, — он наклонил голову и насмешливо вглядывался в неё. Его руки и локти были покрыты рыжими точками до самых рукавов футболки. На внутреннем сгибе локтя билась голубая жилка.

— Куда мне ещё надо было бежать? — ядовито спросила она, с трудом сдерживая вопль раздражения.

— Ты всё правильно сделала.

— Тогда нечего лыбиться! — она встала и уверенной походкой двинулась к выходу, — и почему у тебя дверь открыта?

— Для тебя, — невозмутимо ответил он.

Вика вернулась домой. Проходя по двору, вспомнила про вольво. Ох, она и сама могла уехать. Почему не подумала? Мозги были расплавлены, наверное. Эх!

Назавтра Вика из дома носа не высунула. Надо же так было осрамиться! И перед кем? Единственным человеком во вселенной, перед которым было важно держать марку: быть сильной, осведомленной, самостоятельной, ко всему готовой!

День стоял теплый, но опасаясь встретиться со смешливыми чёртиками в янтарных глазах, Вика провела его в застенках. У неё было предостаточно времени подумать о Ярославе. Когда мысли сами собой улетали далеко, она вспоминала, что в последние дни он был, как бы это назвать, деликатен, что ли? Не преследовал её назойливо и грубо — как будто щадя чувства и давая время принять решение. Она стала быстро уставать, и что греха таить, была рада, если он предлагал помощь по хозяйству. В общем-то, и Дима это делал, но он жил очень уж далеко, а Ярослав всегда был под боком. Он часто действовал, не дожидаясь её просьб. Залатал крышу над сенями, поправил кое-где штакетник, выкорчевал сухой тёрн у окна, вывез на своей крутой тачке старый хлам, гниющий за сараем. Она и думать не думала, что он в состоянии совершать физическую работу своими холеными руками. Однако он мог, и это приводило её в ещё большую растерянность.

Порой она решала забыть обо всем и просто наслаждаться присутствием Ярослава в своей жизни, раз уж он пока определил вести себя с ней по-доброму. Они могли перекидываться едкими шутками и болтать о чём угодно, (кроме ребёнка, конечно), пока он работал. Она ждала его появления утром и вечером. Расстраивалась, если он не мог быть рядом. Он выслушивал её сетования и развлекал, как никто другой. Так или иначе, он появлялся перед ней каждый день, и именно его она и хотела видеть. Она говорила себе: «Ничего нет дурного в том, что она попользуется им», надеясь, что на любовь выработался стойкий иммунитет. Ярослав, словно водитель, по первому слову и без него, возил её куда надо. Разве не имела она права вкусить дары, пока они ложились к ногам? Она поселился рядом, подарил машину, хотел вернуть квартиру родителей, восхищался её рисунками, делал ещё сотню приятных вещей.

И всё же она не доверяла ему.

К вечеру Вика опротивела сама себе: сколько было можно обличать и злиться? Ждать, что Ярослав постучится в дверь? В памяти невольно всплывало то освещенные яростью глаза, когда она сообщила, что ребёнок не его, то испуганное, встревоженное лицо его в тот момент, когда ей стало нехорошо на свадьбе у Зуевых, когда он нагнулся над ней и прошептал хриплым голосом: «Всё хорошо, малыш».

Разбитая, Вика легла в постель пораньше, в надежде, выспаться и встать со свежей головой. Однако полночи она проворочалась, слушая крики неуемных птиц, шум далеких поездов и лай собак. Вторую половину — просыпаясь от тревожных снов, где Ярослав прощался с ней, до боли сжимая плечи. Вика рыдала навзрыд, понимая, что любит его. Под её пальцами холодные простыни превращались в его костюм, за который она в изнеможении цеплялась. Ноги совсем ослабли, и всё, что удерживало от падения — это крепко державшие её руки мужчины. Она приникала и сплеталась с ним, как лента с венком. Она уже не могла жить сама по себе, ничего больше не существовало, кроме желанного прикосновения и боли разлуки.