— Да, — он опустил взгляд на лифчик, — как только ты снимешь всё это с себя.

— Есть ли предел твоей наглости? — Ольга изогнула шею.

— Нет, — отрезал он, — для меня вообще нет никаких пределов.

— Это будет стоить очень дорого, — голубые глаза сверкнули дерзко, но щёки зарумянились стыдливо.

— Милая, ты попала по адресу.

Она промолчала. Андрей про себя решил, что не станет ничего говорить, пока не увидит её всю. Ольга напряженно застыла.

— Я сниму, и ты дашь мне денег?

— Ты всё правильно поняла.

Она спустила одну бретельку: Андрей видел сеточку складок на её плече. Еще сильнее покраснели щеки, но она спустила вторую. У неё была небольшая грудь. Он прекрасно помнил: упругая и чувствительная. От желания поторопить события, наклонится, взять в рот сосок прямо через канареечный атлас, распух язык, но Андрей не двинулся. Поднял глаза на девушку. Она сглотнула. Опустила лямки комбинезона и освободила руки.

— Мне ведь теперь придется спать в твоей спальне, — Ольга затаила дыхание, вопросительно посмотрев на него.

— Продолжай.

— Ведь мне негде спать, пока… ремонт.

— Продолжай раздеваться…

Оля расстегнула пуговицы по бокам шорт и немного стянула их. Он мог видеть её полосатые хлопковые трусики. Её аккуратненький живот чуть приподнимался над ними. Она потянулась к его губам, но Андрей отстранился. Ещё немного и он готов был взорваться. Ольга посмотрела растерянно, но потом, кажется, взяла себя в руки, решительно стянула джинсу. Осталась перед ним в одном исподнем. Её кожа была тонкой и гладкой, юной. Оля снова посмотрела.

— Это всё, на что ты способна? — Андрей нахмурил лоб, — не уверен, что хватит на обои.

Она метнула рассерженный взгляд и освободила одну грудь, потом вторую. Его желудок произвел прыжок, но он промолчал. Лифчик спустился на талию. Андрей приказал себе не дышать слишком бурно.

— Мы могли бы пойти в спальню? — «Кажется, его жена нервничала»?

— В спальню?

— Ты собираешься только смотреть на меня? Или мы всё-таки будем что-то делать?

— Я решу это после того, как увижу тебя всю.

— Ты мог бы хотя бы не быть ледышкой?

— Продолжай.

Ольга взялась за резинку трусиков, приподнялась и стянула их одним движением. Она осталась абсолютно голой перед ним. Она ему нравилась. Она не смотрела на него, уставившись в пол. На кого же она похожа? На маленькую обиженную лесную нимфу. На беременную его ребенком лесную нимфу. Андрей провел кончиком пальца по голому бедру, описал линию живота, поднялся к груди, коснулся, не задев соска, повернул к себе её голову и поцеловал. Слишком долго, чтобы можно было казаться равнодушным. Ольга вся выгнулась ему на встречу, предлагая себя.

Надо же, как он вляпался! За какие-то пять минут умудрился испортить всё, чего пытался добиться, полностью игнорируя её! Андрей отстранился, встал, успев уловить Ольгин растерянный взгляд. Отвернулся к окну, потому что, хотя и пытался выглядеть бесстрастным, нервы его звенели.

Её дыхание сбилось, но она старалась не подать виду. Напряжение заволокло комнату. Молчание длилось бесконечно долго. Все это время Андрей пытался взять себя в руки.

— Как ты это делаешь? — наконец, спросила она.

— Делаю что? — не понял Андрей, пытаясь справиться с собой, придумать какую-нибудь шутку.

— Целуешь меня так…, а затем превращаешься в кусок льда.

Он пригладил рукой волосы в надежде успокоиться. Нечего ему с ней выяснять. Просто надо уйти. Не надо было целоваться. Просить её раздеться — тоже не надо было. Это было безумием. Шорох одежды заставил Андрея обернуться. Она со злобным видом натягивала шорты, не позаботившись о трусиках. Её руки дрожали — он это прекрасно разглядел.

— Оль, — позвал он, но она не обратив внимания, схватила боты и пошла прочь, — послушай, Оль, — она не остановилась, — думаю, ты заработала то, что просила, — Ольга не обернулась, — слушай, я стараюсь делать как лучше для нас обоих.

Он уже не был тем глупеньким юнцом, неуверенным и робким, отступавшим под давлением обстоятельств или упрямых людей. Он двинулся за ней, силясь объяснить, что для неё самой было бы предпочтительнее, чтобы они держались друг от друга подальше. Самое главное в их отношениях не секс, не постель, давно уразумел Андрей, для них было важно протянуть мостик от сердца к сердцу. Это он и пытался ей втолковать. Если сейчас они не добьются духовной близости, он сам себя не сможет уважать. Уж не говоря о том, что если они не найдут общего языка, ребёнку придется видеть отца или мать только по выходным. Она остановилась в проеме и равнодушно уставилась на него.

Он распинался, запутанно блуждая в развалинах фраз, Ольга безразлично слушала, переминаясь с ноги на ногу. «Не дай её молчанию победить», — велел себе Андрей, но жена продолжала смотреть на него с тем упорным спокойствием, которое он видел в зоопарке на мордах у верблюдов.

— Ну как тебе разговаривать со стенкой? — бросила она, в конце концов, и захлопнула дверь перед его носом.

Он опешил. Не слишком ли часто они хлопают дверьми? Ему страшно захотелось ворваться в комнату и грубо взять её там, где застанет. Он рванул ручку на себя и увидел её презрительные и одновременно испуганные глаза, схватил за плечи, прижал к себе и поцеловал. Чёрт возьми, как всё-таки сильно он её хотел! Его пальцы погрузились в её волосы, а твердые мужские бедра прижались к мягким девичьим. Если она не почувствовала ещё, что сделала с ним, то сейчас самое время. Он легко приподнял её, взяв под мышки, ступил к кровати и аккуратно опустил, не прекращая целовать. Стянул лифчик и комбинезон, попутно освобождаясь от одежды.

Внутри него все загорелось огнем, который подпалил и сердце. Он знал раньше и теперь убедился, что как только он прикоснется к ней, он потеряет способность контролировать свои поступки и уже не сможет остановиться. Так было в тот первый раз. Повторялось из раза в раз и сейчас в том числе. Словно ты идешь по дороге, не подозревая, что следующий шаг сделаешь в пропасть. Не успеваешь оглянуться, ты уже летишь к центру земли, и свободное падение не просто пугает, оно сковывает леденящим ужасом. Но полет не прекращается и самое страшное, что ты можешь представить: то, что ты разобьешься всмятку, не происходит. Крах превращается в нечто особенное. Разумные мысли выплывают, одерживают верх над испугом. Это не просто мысли, это упоение, и эйфория, и экстаз, и самозабвение одновременно.

Он сгорал от желания. Он ловил её губы своими и слышал звуки, которые так и не покидали её горла. Она забилась в его руках, пытаясь вырваться, яростно отталкивая его, но поняв, что попытки бесполезны, затихла, перестала бороться с ним. А может быть с собой. Через минуту он ощущал, как льнет к нему её хрупкое тело, чувствовал, как бьется её сердце, как она начинает задыхаться. Губы его жены были пьянящие и жгучие, как коньяк. Он целовал и целовал её, содрогаясь от волнения и вожделения, бушевавшего внутри. Он уже не пытался спасти собственный рассудок. Ольга дрожала. Под его пальцами её сердце билось ещё сильнее, ещё торопливее.

Они занимались любовью быстро в первый раз, потом медленно, заполнив паузу поцелуями и ласками. Андрею давно не было так хорошо. Пропади оно пропадом, всё благоразумие!

В сгустившихся сумерках, когда они лежали на горячих простынях, он провел пальцами по её руке, подул на хрупкое плечико, остужая. Оля прижалась теснее и спрятала лицо на его груди.

— Я люблю тебя, — сказала она тихо и коснулась губами кожи. Андрей застыл: он не хотел, чтобы она врала. Не сегодня.

— Ты не должна…, — начал он, но Ольга стремительно прижала пальцы к его губам. Они пахли её теплом.

— Да, не должна, — она опустила ресницы, словно прикрывая воспоминания о боли, — не должна, но…, это правда, — Ольга вздохнула и теснее приникла к нему. Он принял её в свои объятия, крепче стискивая плечи, — мне это нужно, понимаешь? Нужно всё сказать тебе. Моего первого парня, и правда, звали Вадимом, — он воочию представил, как рот Ольги скривился. Андрей тяжело вздохнул: он не хотел откровений в супружеской постели. Но если её что-то беспокоило, его долг, как мужа, — помочь преодолеть страхи. — Он был во всех отношениях первым, — медленно говорила Ольга, — первый, кого я отчаянно полюбила, первый, пригласивший меня на свиданье, первый в моей кровати. Так много всего, в чем он был первым, — Оля перевела дыхание, — сомневаюсь, что кто-то переплюнет его, — она зашуршала, покачав головой, — первый, кто бросил меня. Я не хочу называть ребёнка в честь него, поверь, — она подняла на него глаза, пытаясь увидеть реакцию, — он не тот, о ком я хочу вспоминать каждый день по сто раз. Я не хочу видеть его в ребёнке. Малыш всегда будет напоминать о тебе. Но да, я хочу, чтобы сын помог мне забыть это имя. Хочу, чтобы слыша «Вадим», я думала о своей семье — не о человеке, который вытер об меня ноги. Не то, чтобы это имя ничего не значит. Значит. Боль. Страх. Я скажу тебе, что не люблю его больше — ты не поверишь мне. Если я скажу, что люблю тебя — не поверишь тоже. Мне не важно, как мы назовем ребёнка. Можешь выбрать любое имя. Сережа, Петя. Я люблю его даже без имени, — Ольга погладила живот, и Андрей положил свою руку на её ладонь — его сын чуть заметно пошевелился. — Вадим был моим солнцем. Он был моей кожей. После его ухода ни один парень не бросал меня. Я всегда делала это до того, как отношения доходили до точки невозврата. Не позволяй мне сделать это с нами. Не отпускай меня. Не бросай. Люби меня, потому что я люблю тебя.

Он видел, как менялось её поднятое к нему лицо, её чувственные губы тронула молящая улыбка, брови сошлись над переносицей. Ольга вся потянулась к нему, каждой черточкой убеждая забыть прошлое, не зарывать тропинку, которая тянулась между ними, не оставлять рук друг друга.

— Не отпущу, — сказал Андрей и поцеловал её волосы. Он хотел добавить «что бы ты ни делала», но не стал. «Не буди лихо, пока спит тихо» — подумал про себя. — Не брошу, — он был счастлив, что не отступился месяц назад, не позволил собственной неуверенности и Ольгиному страху победить. Он не ошибся: правильно выбрал путь. — Никогда, — добавил шепотом и приник к губам. Он не дал бы развода, даже ни будь Ольга беременной. Он давно и бескомпромиссно решил, что лазоревые глаза будут принадлежать только ему, — я никогда не оставлю тебя.