Вика открыла дверь: теплое летнее утро коснулось кожи, скользнуло по ногам. Она закусила губу и захлопнула дверь. Конечно, она могла бы облегчить себе жизнь, если б позволила Выгорскому снова стать её частью. «Ты обязана об этом подумать, — велела она себе, но тут же осеклась, — нет, нельзя позволять ему манипулировать собой!»

Не успела Вика выйти из калитки, как увидела его: богоподобный стоял, опираясь на капот машины, скрестив руки на груди и, как обычно, сунув ладони под мышки. Вика аж замерла. Секунду-другую она смотрела на него, не очень-то веря в отсутствие галлюцинаций. На нём были лёгкие брюки цвета хаки с низкими накладными карманами, оливковая рубашка по фигуре и кожаные шлёпки, не скрывающие красивых ступней. Узкие бедра, плоский живот, широкая грудь, под золотистой кожей шевелились тугие мускулы. Он и так выглядел безумно дорого, а уж рядом со своей отполированной машиной… Ну почему он такой неотразимый и уверенный? Она ещё не успела опомниться от вчерашних препирательств.

Вика заскрипела зубами, упрямо подняла голову, собираясь приветствовать его с холодным безразличием, но он усмехался так мальчишески обезоруживающе, что она едва не ответила улыбкой.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

Ярослав подошёл, как ни в чем не бывало. Ребенок так сильно толкнул её под рёбра, что Вика поморщилась.

— Хочу подвезти тебя, если ты не против.

Она подарила ему самый злобный взгляд, на который только была способна.

— Я не хочу тебя видеть.

— Конечно, хочешь. Всем известно, что женщины считают меня неотразимым.

Они что с Димкой один мужской журнал читают?

— Только в твоих мечтах!

— Милая, не с той ноги встала? — даже морщинки в уголках его глаз были рыжими.

Что это за новый вид истязательства? Сначала была нескрываемая ненависть, за ней — презрение, потом — раскаяние, теперь что? Как же ей от него отвязаться? Попросить огород прополоть? Белье постирать?

— Пока ты не наигрался в эти игры, принеси лучше воды из колодца, — прошипела она, — дрова наруби, в конце концов.

— Хорошо, — его как будто не задели ни её противный тон, ни унизительное предложение, — сначала только отвезу тебя.

(Вечером она обнаружила у дома несколько канистр воды и сложенные аккуратной поленницей дрова. А позже приехал дядечка, который установил в доме кулер и сказал, что будет привозить сменные бутылки через день. Вика чуть не нахамила ему, не сразу сообразив, что он здесь, в общем-то, ни при чём.)

— Нет, — Вика продолжила путь в сторону электрички.

— Мы могли бы заехать в твой любимый «Старбакс»: выпить кофе, съесть по круасану.

У Вики мгновенно потекли слюнки: она не пила хороший кофе уже… впрочем, неважно. И круасан. Горячий. С кусочком сливочного масла или… Стоп. Вот гадёныш! Помнил, к чему она имела особую слабость. За ароматный капучино она бы даже переспала с ним. Хорошо, что он этого не знал. Она вздохнула, украдкой посмотрев на его мускулистую спину. Жаль, что она утратила для него былую сексуальную привлекательность, ведь он оставался для неё столь же желанным, как и год назад. Вика с тоской припомнила отражение в зеркале, улыбнувшееся ей часом раньше. Ох, у неё ведь не только лицо поправилось, но и вся она стала неуклюжей и уткообразной. Есть же беременные, которые выглядят как херувимы…

— Меня мутит по утрам, особенно от кофе, — соврала она, не замедляя шага.

Ярослав молча пошёл рядом. «Рано или поздно он наиграется, — напомнила себе Вика. — Наиграется. Когда он бросит её снова, она не станет жалеть ни о чём».

— Почему бы тебе не оставить меня в покое? — ледяным тоном спросила она, но Ярослав словно бы и не услышал.

В электричке он стоял рядом, и в янтарных глазах его плясали весёлые искорки, которые раздражали Вику тем яростнее, чем глупее она себя чувствовала. Он проводил её прямо до дверей офиса, а вечером, когда она вышла с работы, встретил. Он ни о чём не просил больше, ничего не говорил. Просто шёл немного позади в этот и следующий день.

Когда она выходила из офиса с девчонками, он держался поодаль, не афишируя своего присутствия. Если случался дождь, он открывал над ней зонт, и его, кажется, радовало, что они могут идти ближе обычного.

— Я не люблю тебя больше, — цедила Вика сквозь зубы в слабой надежде, что он оставит её, — совсем не люблю.

Ярослав как будто бы прокашливал спазм в горле, но всё-равно хрипел:

— Это ничего, малыш, я буду любить за троих.

Он провожал её до дома, и Вика следила из-за занавески за тем, как он возвращался в машину. Сидел и сидел, пока палило солнце, хлестал дождь, сгущались сумерки, выводя её из себя и не давая покоя. Он слал смс с просьбами обращаться, если что, с извинениями, глупыми шутками и признаниями в любви.

Её сопротивление, видимо, действовало на него как валериана на кошку. Словно её нервозность, злоба и негодование могли оттолкнуть только труса, а его забавляли.

Бывают же такие типы? Как же они называются? Садисты, что ли?

На третий день Вика открыла рот от изумления, когда Ярослав не уехал прочь, а подобно хозяину, зашёл в дом её соседа. Того мужика, который жил в большом белом коттедже с колоннами и доставал её бесконечной болтовней. Вика открыла рот от изумления. Они что, родственники? Или Выгорский попросился на постой? Или… что? У неё даже вариантов не придумывалось!

Когда следующим утром он и вышел оттуда (в свежей рубашке и новых брюках), Вика не смогла не спросить, что он там делал.

— Ммм… ночевал, — ответил Ярослав а'ля «в чём вопрос?», как будто она спросила, как он пьет воду.

— Ночевал? У моего соседа?

— Да.

— Вы что, родственники?

— Нет! — Ярослав скорчил рожу, точно она обвиняла его в родстве с бегемотом, — как ты могла такое подумать!?

— А что же мне думать? — её уже начал раздражать этот разговор. Зачем, спрашивается, она лезла не в свои дела?

— Да, ничего! Я купил дом, чтобы не мотаться туда-сюда и быть всегда поблизости, если понадоблюсь тебе.

Сказать, что у Вики отвисла челюсть от изумления — ничего не сказать. И когда только он успел этот маневр провернуть? У него что, кругом агенты? Или он только и делал, что проворачивал свои делишки? Ах да, он же ей объяснял, что ему не обязательно работать. Несколько мгновений, она смотрела на него, словно видела впервые.

— Я не буду запирать двери никогда, — между тем толковал Выгорский, — ты сможешь прийти в любой момент. Ты можешь переехать туда уже сегодня. Как только ты скажешь, я освобожу его. Я буду поблизости — в твоем доме, или куплю ещё какой-нибудь. Переезжай, Вика. Там есть нормальная ванная и туалет в доме. Кухня, отопление, горячая и холодная вода. Если тебе что-то будет нужно, я всё сделаю. Детскую? Что ты хочешь?

Вика проглотила комок унижения и слёз, смешавшихся в области гортани. Покрутила пальцем у виска:

— Ты сумасшедший?!

— Ага. И ты знаешь, что ты — тому причина, — улыбнулся он. Вика посмотрела на его рот, растянутый в улыбке. Тонкая чёткая линия, за ней белоснежные зубы. Ей только и оставалось, что обвить руками его шею и прижаться к губам.

Она стряхнула наваждение.

— Интересно, как ты уговорил его дом продать? Или обманом захватил?

— Просто предложил хорошую цену, — пожал Ярослав плечами, — очень хорошую.

— Понятно, — Вика опустила голову. У него на всё был ответ. Она ощутила, как капля за каплей в ней исчезала уверенность. Как она могла тешить себя иллюзиями, что сумеет заставить его отказаться от достижения цели? Убедит отступиться от ребёнка, которого он совершенно справедливо подозревал своим? Он вовсе не был похож на обычного мужчину — парня, которому можно дать от ворот поворот посредством холодного безразличия и безучастной вежливости. Не был похож никогда. Самоуверенность, гордость, чувство собственного достоинства и спокойствие — вот его верные спутники. Кто такая она? Маленькая девочка — неоперившаяся птичка, пытающаяся обхитрить горного орла. Вика глубоко усомнилась в правильности выбранного пути, но всё же вдохнула больше воздуха и послала его куда подальше.

Пока она шла, а Ярослав гарцевал позади, она что есть силы воспламеняла в себе злость. Перебирала и перебирала в памяти все его проступки, возрождала негодование, зародившееся в момент, когда он не отвечал на звонки. Нет, тогда было не негодование, тогда она чувствовала страх. Да и вообще, как назло, в голову лезли только добрые воспоминания. Ярослав спешит к ней и протягивает платок, крутит педали, и блики солнца играют на его спине, смеётся и подхватывает её на руки, целует и касается локтя, щекочет, догоняет, отодвигает стул. Стоп! Стоп!

Ах да! Вот, вспомнила! Банковские карты! Он ведь их заблокировал! Все равно, что обчистил её. Ведь ни на одной не осталось наличных.

— Слушай, те деньги, которые были на моих кредитках… ты их куда дел? В благотворительный фонд, надеюсь, передал?

— Какие деньги?

— Говорю же: на моих банковских картах, — Вика продолжала идти как ни в чём ни бывало.

— Я не трогал их.

— Угу. Теперь уже не трогал?

— Да я их никогда не касался, — возмущение в голосе прямо так и сквозило искренностью.

— Да, ладно! — пропела Вика, — деньги с них своими ногами ушли. Очень мило!

— Ни счета, ни карты. У тебя что, деньги с них исчезли?

— О, только не прикидывайся, что впервые об этом слышишь! — она глянула через плечо.

— Впервые.

— Ненавижу тебя!

— Стой! — он схватил её выше локтя и придержал, — у тебя пропали деньги?

— Ничего такого, о чём бы ты не знал.

— Что бы ты ни думала, я не трогал твои счета.

— Конечно! — взбеленилась она, — что тебе до счетов, им ведь больно не сделаешь!

Ярослав промолчал.

— И ты выписал меня в никуда!

— Да, — он сразу отпустил её, — извини.

— Извини? Ты говоришь «извини», когда вышвырнул меня на улицу? Извини? Скажи, ты зимой бы сделал тоже самое? Да? Не отвечай! Я знаю! — она кричала. — Извини? Ненавижу тебя!