— Это хорошо, — он сделал паузу, словно бы обдумывая дальнейшие действия. — Мне нужно, чтобы ты пошла сегодня со мной кое-куда. Не вздумай смеяться! Увижу хоть одну улыбку — прибью!

Ольга возмущенно раскрыла глаза, он угрожал ей! Ох, как она хотела высказать ему всё, что думала! Сдержалась: пениться сейчас было слишком безрассудно. Закусив внутреннюю сторону щеки, она благоразумно промолчала. Он пойдет с ним куда угодно, если там он не будет молчать.

«Там» он тоже говорил мало.

В шестнадцать сорок Андрей прислал водителя. К половине шестого она была у симпатичного стеклянного здания, похожего на клинику. «Медицинский оздоровительный центр «Энергия», — успела прочитать Ольга, пока Андрей отпускал машину.

— Я иду к диетологу. Необходимо присутствие жены, — вот и всё, что он ей объяснил.

Они поднялись в полутемный прохладный кабинет, где Андрей представил её доктору — Ровной Ольге Петровне, которую она мгновенно про себя окрестила Бородавкой.

Ольга Петровна долго, и с каким-то фанатичным жаром, рассказывала о системе питания, физических нагрузках, важности полноценного сна и ещё массе правильных вещей, которые, видимо, не казались Андрею важными, потому что он, подобно оборжавшемуся рыбы коту, равнодушно скользил взглядом по зелёно-белому кабинету. На стенах висели дипломы в рамках, фотографии Бородавки рядом с улыбающимися худыми людьми.

Оля попросила листок и ручку, и принялась, как на лекции, записывать всё подряд. Она хотела произвести хорошее впечатление на мужа, чего, впрочем, не смогла добиться: когда они покидали кабинет, вид у него был угрюмый.

Андрей сел в машину бессловесный, как памятник мировому пролетариату. Его темные волосы были аккуратно уложены, густые брови сведены над переносицей, челюсти сжаты. Морщины немного шевелились, когда он озабочено поводил губами. Он размышлял о чём-то своем и не собирался развлекать её разговором, как делал это когда-то перед свадьбой. В те дни, если она смотрела на него, он улыбался. Сегодня даже не хотел замечать её взгляда.

— Кажется, это не так уж и сложно, — постаралась она сама завязать беседу, пробежав глазами по своим записям. Андрей оторвался от дороги, посмотрел на её как на полную идиотку и отвернулся.

Она уже не надеялась на ответ, когда услышала:

— Откуда тебе знать, ты хоть раз в жизни худела?

Ольга обрадовалась и кокетливо улыбнулась.

— Ты, наверное, забыл, что я женщина.

Он презрительно и вместе с тем похотливо перевел почему-то взгляд на её грудь.

— Вряд ли когда-нибудь я это сделаю, — Андрей не думал отрывать глаз, его холодный взгляд скользил по ложбинке, краю ткани, тонкой цепочке, шее.

Ольга решила не обращать внимания на пренебрежение. Наконец-то они оказались на ее территории!

— Так вот, когда ты перестанешь пялиться на меня, может вспомнишь, что женщины знают о диетах все, — строго-насмешливо сказала она.

Зря она это сделала. Андрей отвернулся и больше не проронил ни слова. Что она опять ляпнула не так? Хоть бы вообще рот не открывать.

Она понуро замолчала, размышляя о несправедливости жизни.

Интересно, он к диетологу пошел ради неё? Должна ли она похвалить? Или нет? Ольга озадачено пыталась разглядеть под маской безразличия прежнего добродушно-влюбленного Андрея. Может быть, стоило ему открыть, что для неё не важно будет ли он тонким или толстым? Главное дружеские, человеческие отношения в семье? Поверит ли Андрей? Не сделает ли она хуже? Ольга прикинула: за последнюю неделю они сказали друг другу не больше пятидесяти слов. Эх! Хотя то, что он взял её с собой — уже хороший признак.

Как велела Бородавка, Андрей начал процесс похудения с самых легких физических нагрузок — ежедневных прогулок. Ни Андрей, ни Ольга в них особо не верили. Однако Андрей поднимался за полтора часа до выезда на работу и независимо от погоды шёл на улицу.

Ольга, несмотря на недружелюбное отношение мужа, вскоре тоже присоединялась к нему. Начала она это делать в надежде на прорыв оцепления, но, хотя чаяния оказались напрасными, незаметно прогулки сами по себе затянули. Несмотря на то, что Андрей по-прежнему не разговаривал, не улыбался, было приятно выходить из дома, когда город еще не проснулся. Идти с утра по прохладной улице, любоваться березами, спускающими ветви до твоей головы, наслаждаться щебетом птиц, чистотой неба.

Они шли рядом, но не обнимались, даже не держались за руки. Просто ритмично переставляли ноги: молча, сосредоточившись на дыхании: вдох носом, выдох ртом.

Ольга, получившая хорошую фигуру по наследству от отца и никогда не налегавшая на спорт, даже не предполагала, что здоровый образ жизни мог ей так приглянуться. Правильно питаться ей даже нравилось. В семье родителей, например, не очень-то жаловали рыбу. Здесь она составляла основу питания. И Ольге это импонировало. Знать, что ты даешь будущему ребенку максимум — это было божественно.

Они полностью изменили рацион, и она, по требованию Бородавки, заставляла Андрея кушать чуть ли не каждый час. Порой он забывал съесть всё, что предписывалось на день. Тогда Бородавка ругалась, а Оле приходилось ему напоминать. Андрей бурчал что-нибудь невразумительное, и Ольга обижено замолкала. Она ругала себя за озабоченность и кляла мужа на чём свет стоит, но продолжала кудахтать около него, как наседка.



Глава 29. Осознание.


Проходит всё, моя любовь — не та же,

Моя любовь теперь ещё сильнее.

М.А. Кузьмин


С каждым днём Ярослав становился все мрачнее и угрюмее. Куда бы он ни шёл и где бы не находился, перед глазами назойливо вставала Вика. Весёлая, грустная, одетая, голая, лежащая на нём, приветствующая друзей, беременная или нет, в красном пальто, домашней рубашке — она не оставляла его в покое. Широко раскрытые антрацитовые глаза вытянули из него все жилы. Он стискивал зубы и старался переключиться, но это плохо помогало.

Разумом, он, конечно, её презирал, но сердце противилось здравому смыслу.

Он то и дело срывался на людей, носился как угорелый по округе, батрачил в тренажерном зале до седьмого пота — толку было мало. Она заткнула за пояс даже его подчиненных в умении доводить его до белого каления. Его давление не опускалось до нормы в принципе.

Во время пятничной встречи, когда обсуждали процесс возврата фискалами переплаченных сумм налогов, и Игорь Кжановски высказал, в общем-то, здравую мысль о том, что позиция арбитражных судов в корне отличается от позиции Министерства, и Холдингу не отвоевать налоговую базу, он чуть не взорвался от гнева. Он прямо почувствовал, что готов броситься на хваленого законоведа и растерзать за трусость, за нежелание и страх сопротивляться жадной государственной структуре.

Только благодаря вмешательству Андрея, Кжановски не вылетел в тот день из Совета. В итоге команде Зуева было поручено заявить о возврате переплаченных сумм и решено, что если требования не будут удовлетворены налоговиками добровольно, то надо будет их взыскать в судебном порядке.

Он отдавал распоряжения, а сам думал о Беловой. Всё ещё оставалась вероятность, и она не давала ему покоя, что отец ребенка — он сам. Маленькая, конечно, вероятность. Вряд ли Вика стала бы так увертываться, если б залетела от него. Она говорила, и он в принципе, был с ней согласен: какой смысл ей скрывать? Учитывая конуру, в которой она обитала, и деньги, которые она зарабатывала, помня её прошлую разнеженную и вольготную жизнь, — это было бы верхом глупости. Что ж, он зауважал её за то, что она не подкинула ему чужого сопляка. Хотя, впрочем, она наверняка догадывалась, что он потребовал бы проведения теста на отцовство. Так что особой её заслуги здесь не было.

Не стоило ему приближаться к ней в новогоднюю ночь, он знал это. Однако посадил её в машину, целовал её губы. С мучительным стоном он опять услышал, как всхлипывая, она повторяла его имя, вздрагивала всем телом, а он удовлетворенно понимал, что она полностью потеряла контроль над собой.

Ярослав ощутил боль в паху. Ему нужна была женщина: какая-нибудь покладистая, умная, шатенка или ещё лучше блондинка. Трудно припомнить, когда он в последний раз встречался с девушкой ради своего удовольствия.

Да и вообще! В последнее время он даже редко просматривал записи в отчетах своих компаний, уж про договоры и женщин говорить нечего. Этот факт немало его раздражал. Он думал только о том, как бы подольше побыть с этой дикой, нахальной, невыносимой девочкой-женщиной, которая носила ребенка неизвестно от кого, требовала оставить её в покое и, похоже, крутила романы со всеми окружающими.

Когда он думал о ней, её голосе, гипнотизирующих глазах, грациозной походке, он не желал ничего, кроме как быть рядом. Почему ему было с ней так хорошо? Ну почему она оказалась внучкой Белова? Почему он просто не встретил её в баре? Не познакомился в самолете, не столкнулся на улице? Почему так хотел её? Где же справедливость? Почему любовь, и желание, и слабость он испытывал именно к ней? Откуда вместе с Викой всегда появлялось это исступленно-восторженное состояние? Стоило им оказаться наедине, он терял самообладание, подобно сладкоежке в кондитерской. Не успевал опомниться, как уже целовал её.

Она же, как назло, отворачивалась.

— Больше не смей меня трогать! — кричала она и выдергивала пальцы, стоило ему прикоснуться к её руке.

Он сам не мог понять, что происходило с ним.

Знавал он людей, которые совершали ошибку, принимая секс за любовь. Чаще это были женщины, но встречались ему и похожие мужики. Он был не из таких. Он не любил Вику. Он любил только работу. Разве после смерти отца бизнес стал ему семьей и домом? Там не было ни слова о чувствах.

То, что он к Вике питал, было всего лишь желанием. Даже хуже: это была такая похоть, что буквально все внутренности переворачивала.

Конечно, он обещал сам себе, что оставит её в покое. Её и её выродка. Но, к сожалению, он не мог этого сделать. Когда он видел её, такую воинственную и недоступную, нежную и юную одновременно, то забывал о решении не приближаться к ней. Что наложило на неё этот отпечаток, казавшийся ему завораживающим?