Вот из-за его отца она и маялась уже который день!

Во-первых, она ругала себя, что ввязалась в разговор! Уже почти неделя прошла, а она всё никак не могла простить себе жестокости. Она ведь никогда такой не была!

Ольга вымыла и вытерла руки, помазала их кремом, взяла спицы и опустилась в кресло, в который раз жалея, что не сдержалась и позволила языку взять верх над мозгами. Кто тянул, говорить человеку, что он толстый? Да, она не очень-то любила мужа, но разве это его вина? Разве он не сделал всё для того, чтобы им с малышом было хорошо и спокойно?

Тем более жизнь с Андреем была не в пример лучше, чем с предками: никто не стоял над душой день и ночь, не требовал бесконечной учёбы, не третировал за безделье. Не заставлял мыть посуду на ночь глядя, тереть пол, поливать фиалки! Которые она, кстати, ненавидела всеми фибрами души, как и любые другие комнатные цветы! Конечно, родители у неё были нормальные, получше, чем у некоторых. Но все же они были тиранами. Она была рада уйти из родительского дома. Тем паче, к такому покладистому мужу, как Андрей. Таких днем с огнем было не сыскать.

Во-вторых, во время этой ссоры она вдруг поняла, и это её саму испугало, что у неё никого не было, кроме Андрея, не только после свадьбы, но и с тех самых пор, как он сделал ей предложение. Даже еще раньше: с той ночи в феврале. Должна ли она была сказать ему об этом? Нет! Это выглядело бы оправданием. А может, вселило бы в него лишнюю надежду. В любом варианте это было слишком. А она не хотела выглядеть слишком хорошо для него. Может это и к лучшему, что он презирал её. Не было этой бестолково-навязчивой любви.

В-третьих, Андрей недвусмысленно дал понять, что она нежеланная невеста. От этого у неё замирало сердце. До сегодняшнего дня он ни разу не позволил ей усомниться, что восхищается ею. С той самой минуты, как она поняла, что забеременела, она только и делала, что пеклась о себе и ребёнке: жалела, горевала, мучилась. Ей не подумалось, каково Андрею: он ведь был старше, умнее, опытнее. Она принимала его спокойствие как данность. Ей и в голову не пришло поразмыслить о его чувствах. Она была непоколебима в вере в свою неотразимость и его любовь. Сомневалась, выходить ли замуж. Сделала это из трусости и страха. В мыслях не было, что Андрей женился на ней по каким-то прагматичным причинам, потому что был обязан, а не потому, что увлёкся безумно. Это было мерзкое открытие, хоть она и относилась к высоким чувствам с презрением.

Да, с некоторых пор она считала, что ценность любви сильно преувеличена. Ею она бы не накормила ребенка, когда б родители выгнали её из дома, не прикрылась бы от презрения окружающих, в том числе собственной семьи, даже если бы не оказалась на улице. Любовь бы не избавила от страха, который сжимал желудок каждую ночь, пока они не сыграли свадьбу. В конце концов, любовь приносила до сих пор только боль.

Конечно, она не жаждала от Андрея проявления пламенных чувств. Но полагать, что супруг влюблен в тебя, а потом сличить факты — получить дулю — было не просто неприятно, но глубоко обидно.

Ольга отложила вязание. Мысли смешались и словно бы завращались над ней. Уже несколько дней они походили на светомузыку в клубе. Невозможно было разобрать, где синий, где красный, где жёлтый цвет. Они кружили голову и выводили из себя. Ольга пыталась найти хоть какой-то смысл и оправдание своим и мужниным словам. Нащупать выход из ситуации, которую, то ли она сама, то ли Андрей завели в тупик. Что он вздумал ворошить прошлое? Кто вообще сказал ему про Вадима? Как она ненавидела воспоминания!

Стоило только подумать о первом парне, она будто бы оказывалась одна в душном прокуренном лифте, застрявшем меж этажами. В тесном квадратном коробе не было места для свежего воздуха, воняло нечистотами, и она с тошнотворным мучением хватала ртом воздух, стараясь не слышать запахов. Сил стоять не было. Но и опуститься на грязный пол она себе не разрешала. Слёзы давили глаза, усердно подталкивая к унижению. Беспомощность умертвляла чувства.

Она до сих пор не понимала, почему он бросил её? Они столько вынесли вместе!

В тот год на майские праздники, когда они с родителями и Максом поехали к бабушке, Видим примчался следом. Днем он прятался в заброшенной школе, а когда предки уезжали куда-нибудь, приходил к ней. Вместе они гуляли, сажали картошку, а иногда просто сидели, не отрывая взглядов друг от друга. По ночам жгли в посадках костер и занимались любовью. Она таскала ему блины, сметану и чай в термосе, и это было самое счастливое время в её жизни.

Самое счастливое, но оставившее самые горькие воспоминания.

Отец застукал их, когда Вадим перед рассветом на прощание целовал её у приделки.

— Ты знаешь, сколько времени, сопляк? — тихо спросил он, красный от гнева, и Ольга подумала, что сейчас точно прибежит мама.

Вадим невозмутимо посмотрел на часы.

— Шесть, — сказал он медленно. Потом утонул в её глазах и крепко сжал ладонь, прежде чем уйти.

Уйти, уехать и никогда не вернуться в её жизнь.

Со временем, конечно, она притерпелась. С обидой, с мукой пустоты. Очерствела. Только лифты тех самых пор, как Вадим променял её на Светку Коростылеву, не переносила. Там её мутило от собственной слабости. В шестнадцать, она целый год прожила с этим мучительным чувством переполненного пищевода. Конечно, она никому не показывала, каково это. Сначала встречалась с парнем из параллельного, потом со старшим братом Вадима — Юркой. Потом ещё и ещё. С каждым разом это становилось все гаже и гаже. Зачем Андрею потребовалось ворошить мусор?

Субботу, воскресенье и понедельник они не смотрели друг на друга и тем более не разговаривали. То она ненавидела мужа, то боялась, что он её бросит, потребует развода, велит возвращаться к отцу. Обида поблекла, и её место занял испуг. Ей казалось, что муж принялся раздумывать о расторжении брака. Это пугало. Кожа превращалась в гусиную, и заплетались ноги.

Да, она не очень-то любила Андрея, да что там скрывать: вообще не любила, но… ведь у них должен родиться ребёнок. Они могли постараться создать нормальную семью. Хотя бы ради малыша. Если б только быть уверенной, что Андрей не бросит её!

Он же, как назло, давал всё больше поводов для беспокойства: не говорил с ней, не шутил, не спрашивал, как она себя чувствует, не пытался прикоснуться к малышу, за полночь возвращался с работы и перестал скрывать свой интерес к женскому полу. Ольга злилась и ревновала, когда слышала, как он ворковал с какой-нибудь Анечкой или Катенькой.

Что с ней случилось? Разве не к лучшему, что вниманием мужа завладела другая? Может сейчас, в её состоянии, нормально представлять всё в черном цвете?

Когда духовка дзынькнула, что крылья готовы, Ольга уже сервировала стол. Андрей был эстетом. Любил, когда на столе расстелена накрахмаленная скатерть, лежат приборы, стоят изящные бокалы. Оля порезала легкий салат, достала из хлебопечки ароматный каравай. Жаль, что на кухне она не была специалистом высокого уровня. Эта уж мамина гегемония! Хорошо, что хоть умела делать кое-что на скорую руку: гренки жарить, солянку тушить, суп варить. Оля поставила плиту на режим подогрева, принесла на кухню ноутбук и уселась ждать мужа.

Андрей вернулся поздно, загремели ключи, и Ольга услышала, как он разговаривал с кем-то, открывая дверь. Из кухни она могла наблюдать, как он оставил портфель и стянул галстук, не отнимая трубку от уха. Несомненно, на том конце провода ворковала женщина: Андрей говорил «дорогая», затаив дыхание, слушал, смеялся. Он кивнул ей, знаками давая понять, что ужинать не будет.

Да как он мог? Она столько сил и времени потратила, чтобы приготовить всё это и удовлетворить его чувство прекрасного! Вот негодяй!

Ольга тихо бесилась, загружая посуду в машинку. Потом плюнула и ушла к себе. Все мужики — козлы! Она должна была давно уразуметь это! Рано или поздно он её бросит! Он женился на ней только для того, чтобы показать, какой он молодец: не оставил залётку!

Пока она снимала косметику и умывалась, злость ещё больше разгорелась. Она переоделась и уже готова была лечь, когда после короткого стука он вошел в спальню. В темном взгляде было что-то волчье, он пробежался глазами по её фигуре.

Пришел потребовать исполнения «супружеского долга»? Остро чувствуя свою наготу под халатом, она задохнулась от негодования. Разве он не находил какую-то девицу лучше, чем она? Какого фига ему нужно было? Пусть шел бы и миловался с той, которую называл «дорогой»! Ольга предусмотрительно отступила на шаг.

— Не прикасайся ко мне! — зло предупредила она, — иначе…

— Не угрожай мне, — спокойно перебил он, — это ошибка, о которой ты пожалеешь, — Андрей закрыл дверь, — я буду прикасаться к тебе, когда захочу.

Ольга сглотнула, испытывая неловкость за глупое начало. Нет, она не боялась его. Просто…, просто не хотела. Однако Андрей не сделал попытки подойти ближе. Остался у двери, ощетинившись и разглядывая её.

— Неплохо ты устроился: и женой обзавелся и любовница под боком! — выпалила она, провоцируя ссору. Ей хотелось, чтобы Андрей сказал, что разговаривал всего лишь с коллегой: какой-нибудь уродиной, которая для него ничего не значила. Он покачал головой и усмехнулся, словно её мнение его совсем не интересовало, а слова — только позабавили. Ну конечно, ему были безразличны её чувства! — Я не стану терпеть твои шашни, — прошипела Ольга, стараясь взглядом выказать всё, что о нем думала.

— Вот как? — заметил Андрей с таким видом, будто хотел сказать «станешь, да ещё как»! Ольга задрожала от возмущения, мучительными тисками сдавившего сердце. — Уж не надеешься ли ты, что одна можешь крутить шуры-муры? — поинтересовался он, держась спокойно, даже расслаблено.

Ей захотелось закричать от отчаяния и бессилия.

Андрей взял ручку двери, словно то, о чем он планировал сказать, уже не имело смысла: — Не беспокойся, я знаю, ты этого не делала. Твоя измена здесь, — он ткнул пальцем в её голову.