Ирина Лобановская - Измайловский парк

— Я что-то не помню, кто такой в «Слове» этот Кобяк.

— Объясняю, будущий историк. Тебе стыдно не знать. Это — половецкий…

— А-а! Раз половецкий — значит, бяка!

— А ты почему мне сегодня сразу не открыл? — вдруг спросил Валерка. — Я полчаса курсировал по улице.

— Думал, козлы какие-то наезжают — вот и не открыл. Пристают вечно: моя кавказская морда им не нравится… Ну и вид у тебя, Шарапов… Косая кожа, темные очки… Вырядился! Хорошо, что моих родителей дома нет. А то они бы тебя покусали. Опять с дядей Борей тусуешься?

На этот раз промолчал Валерий.

Арам подружился с Валеркой давно и очень быстро — начал меняться с ним марками. Правда, родители обоих утверждали, что это они сдружили сыновей, но такое заверение было полуправдой. Тогда Валерий, заядлый филателист, называл себя маркистом и все удивлялся, что Арам изучает сразу несколько иностранных языков с частными учителями.

Еще Валерка увлекался футболом. Но оставил свое увлечение, просто его уничтожил после одного случая. Валерий делал уроки перед финалом мира, и, естественно, в мыслях упорно и навязчиво крутился будущий матч…

Потом Валерка стал себя проверять и ахнул. У него в тетрадке было написано следующее: «Япония — страна Дальнего Востока, расположенная на группе островов. В команде ЦСКА играют Семак и Кулик. Всего островов Японии около трех тысяч. В полуфинал «Динамо» вышло со счетом 4:2…»

Все, приказал себе Валерка, приехали! С этим надо кончать. И забыл про футбол.

В младших классах у Валерки была угроза в ответ на любой выпад:

— Нос откушу-у-у!

Потом угроза видоизменилась:

— Уши отрежу!

Позже устрашилась окончательно:

— Да я тебя порежу!

И наконец, трансформировалась так:

— Искромсаю на куски!

— Парковое влияние! — вздыхала мать. — Это Измайлово…

И она обрадовалась, что сын подружился с Арамом, который проявлял «непомерные» знания. Хвастался Валерке:

— Вот спроси меня любое слово — я тебе переведу на английский!

Валерка глянул вокруг — увидел стенд, посвященный войне, и изображение русского солдата.

— Ну вот, например, «солдат» как будет по-английски?

Арам не смутился ни на секунду:

— А так и будет — «сольдат»!

Только Валерка никогда не считался логиком. Открыл дома большой русско-английский словарь, и понт легко раскрылся. Арам был разоблачен торжествующим приятелем.

Валерка оторопел, впервые попав в просторную квартиру Айрапетовых. Четыре большие комнаты плюс огромная кухня. А ванная… Шикарно! Показная роскошь била прожектором прямо в глаза. Арам заметил изумление приятеля и смутился.

Айрапетовы купили эту квартиру в Измайлове и переехали сюда, когда мальчики учились в третьем классе.

Валерий вздохнул, вновь оглядывая свою бедную квартиру. Кто он такой сейчас, Валерка Панин? Проходная пешка… В смысле, пройдет и забудется… Хотя иногда в шахматах проходная пешка превращается в самую сильную фигуру.

И Валерий должен стать королем положения, который не падает ни при каких обстоятельствах. Или уж в крайнем случае, при условии поражения, все равно добиться могущества. И умереть властелином жизни.

Он почти уверовал в свою ровную, гладкую, без сучка и задоринки, судьбу.

— Разве вы уже уходите? Так быстро? — прилип Валерий к дядьке. — Посидели бы еще… Чаю бы попили… Слово за слово…

— Нет, пора, — усмехнулся дядька. — Труба зовет. Служба то бишь.

— И когда вас ждать снова? От этой вашей трубы. — Валерий горел желанием вызнать побольше о таинственном наследстве. — Я бы не возражал пообщаться снова.

Дядька солидно и с удовольствием кивнул:

— Зайду… А на кой ляд тебе, племянничек, психиатрия? Мать рассказала, ты на этой самой науке собираешься специализироваться в будущем.

Валерий немного посерьезнел:

— Очень много белых пятен.

— И ты, конечно, намечаешь часть этих белых пятен сделать яркими, — добродушно ухмыльнулся дядька. — Похвально, похвально… Голубь ты мой! Когда, как не в молодости, мечтать?

— А вы считаете, что это только мечты?

— Да нет, почему же… И когда, как не в молодости, дерзать… А тебе, Галка, я вот что скажу… Неправильно ты живешь! И сына неверно вырастила.

Мать угрюмо молчала.

— Это как же неверно? — моментально встрял Валерий. — Хотелось бы знать… Объясните одним словом.

— Ладно! — весело махнул рукой дядька. — Как-нибудь в другой раз. Встретимся, напьемся и разберемся. Бывайте, Гиппократы! — И он вышел на площадку.

— Телефончик-то оставьте! — крикнул ему вслед Валерий.

— У матери возьми. — И дядька бодро зашагал вниз по лестнице, проигнорировав лифт.

Валерий покосился на мать, тотчас понял, что от нее ничего не добьешься, и отправился к себе долбить анатомию дальше.

Почему дядька, появившись однажды, случайно и странно, точно так же, случайно и странно, выпал в далеком далеке из жизни Валерия? Этот вопрос занимал его довольно часто, особенно когда Валерка внимательно оглядывал стены родного, но такого бедного, почти нищего дома или когда слышал сдержанные жалобы матери — опять нет денег… Надо отдать ей справедливость — роптала она редко. Вообще Галина Викторовна была человеком выдержанным, сохраняла спокойствие при любых обстоятельствах, иногда казалась даже холодной и почти равнодушной. Но иначе она не смогла бы работать в Ожоговом центре.

— А ты жалеешь своих больных? — спросил ее как-то Валерка.

Ему тогда было лет двенадцать.

Мать кивнула:

— Конечно. Только, понимаешь… Совсем не так, как ты это себе представляешь. Моя жалость — она отстраненная, далекая от больного. Ведь если подпустить ее к себе, начать плакать над каждым пострадавшим, пиши пропало! Лечить ты их уже не сможешь — все твои силы уйдут на эту жалость. Тут либо жалеть, либо помогать и спасать, третьего не дано. Но ты, Валерик, помни: если ты врач, то перед тобой больной человек, как бы он себя ни вел! Ему тяжело, плохо, он мучается, с трудом справляется с болью и тревогой… И ему приходится порой многое прощать. Через не хочу и через не могу. Потому что иначе нельзя.

Тогда он не очень понял мать, но запомнил ее слова. Позже дошло, как это трудно — прощать людей… Любых — и больных, и здоровых. И трудно всем без исключения.

Порой он задавал матери неожиданные вопросы:

— А зачем в морге сторож? Мертвецы ведь убежать не могут… И насколько я понял, человек не может жить без головы, так? Следовательно, если человек отвинтит себе голову — то он умрет, правильно я понимаю?

Галина Викторовна смеялась.

Валерка вырос в атмосфере медицинского дома. Здесь всегда говорили о почках, печени, тромбофлебитах, швах, скальпелях, анестезии… Отец Валерия Михаил Дмитриевич Туманов занимался пересадкой почек и защитился. Мать с уважением повторяла, что защитился блестяще.

— Когда кто-то пытается утверждать, например, что «язва неизлечима», я отвечаю так: «Батенька! Есть всего две неизлечимые на сто процентов болезни: бешенство и рак в четвертой стадии. Ну, может, еще рассеянный склероз…» И все! — говорил матери отец.

Валерка прислушивался.

Мать тоже нередко делилась «ожоговыми» впечатлениями.

— Девушку привезли… Так кричала, бедная! Схватилась за невыключенный кипятильник. Рука никуда…

А еще был сегодня мужчина. У него упал включенный паяльник, и этот бедолага тоже машинально взял свой инструмент. В больнице хвастал, что даже не орал. Не очень верится, думаю, немного приукрасил. Но должно быть, кричал все-таки меньше и короче, чем дама, — мы по-другому устроены. Но говорит, в воздухе почувствовал запах горелого мяса. Рука долго будет заживать…

Недавно отец рассказывал про экстремальную операцию для лечения позвоночника:

— Больному удаляют ребро. И из этого ребра вытачивают…

— Еву! — быстро вставил Валерий.

Родители дружно ласково засмеялись.

— …которую потом сажают тебе на шею.

Отец выразительно хмыкнул:

— Я имел в виду, что специальный разъем из кости вставляют в шею… Но мысль твоя развилась довольно удачно!

В глубине души Валерий гордился родителями, хотя эта глубина оказалась чересчур огромной. На поверхности души лежало совсем другое — постоянные разлады в семье, ссоры родителей, крики отца, тяжкое молчание матери… Валерий не очень вникал в суть их отношений. Не потому, что был равнодушным или открыто принимал сторону кого-то одного. Просто не хватало душевных сил на понимание, на проникновение в самые потаенные уголки… Это с одной стороны. С другой — и проникать туда не слишком хотелось. Валерий понимал, что вряд ли найдет там для себя что-то важное, скорее — обнаружатся довольно нехорошие подробности и постыдные детали. А вот этого он знать не желал. Пусть родители останутся для него до поры до времени светлыми и высокими, ничем не замутненными и не запачканными. Конечно, это все идеальные образы, в жизни так не бывает и быть не может. Но Валерий пытался сохранить семью именно в неком радужном ключе. Очевидно, сильно походил на мать, которую дядька считал идеалисткой.

Вот только вопрос о наследстве… В этом Валерий явно расходился с матерью, но выспрашивать ее не осмеливался. Осторожно попросил номер телефона дяди, и Галина Викторовна нехотя его дала.

Но пока там никто не отвечал. Очевидно, у дяди не было не только детей, но и жены.

Стоило, как всегда, посоветоваться с лучшим другом Арамом. И Валерий вызвонил его и вытянул вечером во двор.

Арам согласился неохотно, привычно не вырубив плеер. В наушниках пели Bad boys… Хорошо…

Соседка по площадке, крашеная вертихвостка Эльвира, все спрашивала кокетливо, чем ему нравится такая музыка. Утверждала, что обожает Бетховена. Почему люди так любят врать? Бетховен… Слышала где-то это имя… И игриво предлагала послушать какой-нибудь оркестр вместе в более подходящем месте и в более удачное время.