Джилли лежала, до подбородка укрывшись одеялом. Услышав, как скрипнула дверь, она открыла глаза.

— Здравствуй, Джилли.

Выражение ее лица абсолютно не изменилось. На лице ее не дрогнул ни один мускул. Она окинула его ничего не выражающим, равнодушным взглядом. После этого она снова закрыла глаза.

— Мне остаться или уйти? — спросил он.

Она лежала неподвижно, словно ничего не слышала. Джейк заметил, как сильно похудело и осунулось ее лицо. Высохшие губы казались бесцветными. Только сильно потемневшие глаза выделялись на этом мертвенно-бледном лице. От физического и нервного истощения оно приобрело болезненный зеленоватый цвет.

Который день Джилли отказывалась от пищи. Она принимала только таблетки и стакан воды.

Она не шевелилась.

Джейк подошел, коснулся ее волос. Она вновь открыла глаза, но взгляд ее был невидящим и стеклянным. Этот взгляд даже испугал Джейка. Она действительно была больна, и больна очень опасно.

Постояв несколько минут, Джейк вышел из палаты с тяжелым чувством вины на сердце.

В это же время Уилфред нервно прохаживался по улице под окнами палаты, где лежала Джилли. Мейган ждал Сандерса. Он знал, что сейчас они наедине.


По дороге домой Джейк заехал в магазин. Он купил молоко, теплые булочки с изюмом для Томми, помидоры и консервированный зеленый перец, который просила Ребекка. Ей все время хотелось чего-то острого, и каждый день Джейк покупал что-нибудь такое по ее заказу.

Мысли о Джилли все время мучили и не давали покоя. Раздвоенность в душе истязала.

Дома горел свет. Ребекка и Томми ждали его. Услышав во дворе скрип тормозов, малыш выбежал навстречу.

— Здравствуй, папа!

Томми бросился ему на шею.

— Привет, мой мальчик!

Джейк поднял его на руки.

— Как ты вел себя сегодня? — ласково спросил Джейк малыша. — Слушался маму?

— Да.

Джейк опустил ребенка на землю.

— В таком случае, у меня есть для тебя кое-что, — обрадовал его отец.

Томми уже рылся в большой папиной сумке.

Ребекка сидела в кресле, немного откинувшись назад. С каждым днем увеличивавшийся живот мешал ей, поэтому она предпочитала лежать.

Джейк вошел в дом и сказал:

— Спроси меня, почему я сегодня опоздал?

Он поцеловал жену и ласково погладил ее по все увеличивавшемуся животу.

— Почему ты опоздал?

В ее голосе не было прежней заинтересованности. Она казалась совсем безразличной.

— Ко мне на работу приезжал Уилфред Мейган, — ответил Джейк. — Он попросил меня, чтобы я навестил Джилли. У нее был тяжелый нервный стресс.

Ребекку отнюдь не обрадовало его сообщение. Оно было неприятно ей, как и все остальное, связанное с этой женщиной.

— И что теперь? — равнодушно спросила она. — Надеюсь, ей лучше?

Джейк пожал плечами.

— По-моему, нет. Сперва ее хотели лечить электрошоком, но муж запретил.

— И правильно, — сказала Ребекка.

В ее голосе чувствовалось раздражение.

— Шок помогает забыть неприятные вещи, но оставляет след. Твой визит явно пошел ей на пользу.

Она отложила в сторону вязание и встала с кресла. Ей был противен этот лицемерный разговор. Муж навестил больную любовницу и делился впечатлениями с женой. Великолепно! Просто замечательно! И еще он вел себя так, словно говорил о старом приятеле, как ни в чем ни бывало. Все-таки Джейку всегда не хватало душевной тонкости и такта.

— Я пробовал поговорить, но она молчит, и все, — продолжал он. — Я обещал Уилфреду зайти к ней еще раз, но едва ли из этого выйдет какой-нибудь толк.

— Я считаю, — с ядовитой иронией сказала Ребекка, — что тебе обязательно нужно сходить к ней еще раз, особенно, если Уилфред считает, что это может помочь ей.

Она ушла на кухню, чтобы скрыть свое раздражение и гнев. Ребекка разогревала бифштекс, а у самой градом текли слезы. От обиды, от ревности, от собственного бессилия…


Окна в кабинете доктора Каммингза были открыты настежь. Легкий ветерок гулял по комнате, шевеля листья цветов и бумаги на столе. Доктор сидел в своем круглом кресле, повернувшись спиной к Джилли и подперев рукой подбородок. Он смотрел в окно.

С улицы доносились голоса санитаров и шелест деревьев. Окна кабинета выходили в больничный сад. Аромат созревших каштанов наполнял комнату, напоминая об уходящем лете.

Джилли сидела в кресле напротив и видела лишь спину и затылок доктора Каммингза. Его своеобразная манера работы с пациентами удивляла его. Их беседа продолжалась уже более часа.

— Она страстно любила этого человека…

Джилли рассказывала историю миссис Паркинсон. Ей было интересно узнать мнение врача о поступке этой решительной женщины.

— И когда она узнала, что он уехал в Новую Каледонию, решила про себя — я буду его ждать. Именно в этот момент я и решила, что убью свою мать…

— Что-что?

Доктор резко повернулся к Джилли в своем кресле.

— А я думала, что вы меня не слушаете, — усмехнувшись, сказала она.

Джилли ошибалась. Разговаривать с пациентом, повернувшись к нему спиной, было специальной методикой доктора Каммингза. Беседа лицом к лицу смущала бы пациента. Как-никак, доктор имел дело с душевнобольными людьми. Любой неосторожный взгляд мог бы привести к растерянности.

Делая вид, что думает о чем-то постороннем, он был абсолютно сосредоточен и полон внимания. Убедившись в этом, Джилли продолжала свой рассказ.

— Она бросилась вниз с восьмого этажа, но упала на полотняный тент и только поэтому осталась в живых. С тех пор ее правая нога в протезе. Она хромает. Ну, что вы на это скажете?

Доктор покачал головой.

— Я думаю, этой даме здорово повезло.

Джилли вскинула подбородок.

— Вы называете это везением? — вызывающе спросила она.

— Конечно. Она осталась жить. Могла встретить другого человека и просто забыть о прошлом. Ведь вы согласитесь со мной, что жизнь полна неожиданных поворотов. Можно любить, и быть любимой, и не один раз.

Да, он был всего лишь медик, холодный и практичный. Для него главное — жить, а как — неважно. И, раз он так говорил о любви, значит, просто никогда не любил и понятия не имел, что это такое на самом деле. Он трактовал все чисто теоретически. Они с Джилли говорили на разных языках.

— Мне не удалось быть любимой, — произнесла она с грустью. — Во мне есть что-то такое, что отталкивает людей.

— Но вас любит муж, — возразил доктор.

— Муж меня любит, — уныло подтвердила она. — Он, как и вы, говорит мне: переверни страницу. А мне, к сожалению или к счастью, это не под силу.

Нет, он действительно абсолютно ничего не понимал и был бесконечно далек от ее чувств и переживаний. Холодный и сухой флегматик, Уилфред Мейган напоминал удачно сконструированную машину, у которой все заранее запрограммировано, вся жизнь разбита по полочкам и пунктикам. В ней все абсолютно просто: завтрак, работа, обед, прогулка, ужин и сон. Близость с женой — не проявление чувств, а обычное удовлетворение желаний, заложенных природой, которые тоже запрограммированы и которые должны в определенное время выполняться. А если вдруг жена умирает, об этом не стоит беспокоиться. Можно заменить другой. Ведь у нее такие же органы, как и у прежней. Какая разница…

— Никто не интересуется мной, — с раздражением произнесла Джилли.

Лицо ее вспыхнуло, впалые бледные щеки залились краской.

— И вы, доктор, занимаетесь мной потому, что вам за это платят. Оставим все эти разговоры!

Джилли резко встала с кресла. Внутри ее все переворачивалось. Теперь она была уверена в абсолютной бесполезности лечения.

Этот человек, хоть он и доктор, оказался беспомощным и недалеким. Возможно, она в чем-то ошибалась — ведь вылечил же он десятки людей. Но не ее…

И никакие порошки и таблетки, никакие уколы ей не помогут, потому что бессильны сделать ее счастливой, вернуть любовь. А без этого она никогда не придет в себя, никогда не станет жить нормальной жизнью. Она вновь почувствовала себя брошенной и одинокой.

— Вы думаете, что можете управлять мною? — резко выпалила она.

Джилли стояла уже у двери.

— Попробуйте заставить меня влюбиться, произвести на меня впечатление!

Она хотела говорить еще, высказать этому твердолобому доктору все, что она думает, но судорожный комок сдавил ей горло. Чтобы не разрыдаться здесь, она выскочила из кабинета.

Проклятье! Проклятье! Никто не понимал ее! Она была одна со своими переживаниями и чувствами.

Джилли бежала по свежевымытым коридорам больницы. Слезы градом сыпались из ее глаз. Теперь она ужасно сожалела, что согласилась на эту беседу. Разговор ни к чему не привел, а только еще больше разбередил душу.

Медсестры и санитарки только удивленно провожали ее взглядами и качали головами. Совсем безнадежна, а так молода и так хороша собой.

Наконец, Джилли открыла дверь своей палаты. На стуле у подоконника сидел Джейк. Он уже давно ждал ее.

В руках он держал большой букет ярко-красных гладиолусов. Увидев ее, Джейк хотел что-то сказать, дернувшись с места, но Джилли сделала знак, приложив ладони к губам.

— Молчи, ничего не говори!

Почему-то ее абсолютно не удивил его приход. Она легла на кровать, накинув на ноги розовый плед. Лицо и даже волосы на ее висках были мокрыми от слез.

Джейк положил цветы на тумбочку, подошел к ней, наклонился. Она осторожно отвела его руку. Он достал носовой платок, который на этот раз был накрахмаленным и свежим, и протянул ей. Она взяла, вытерла лицо, тихонько высморкалась.

— Если хочешь что-нибудь сделать, — она указала рукой на приемник, стоявший на подоконнике, — вставь батарейки. Они вон там, за твоей спиной.