Патриция Хилсбург

Изгнание из Эдема

Книга 1

Часть первая

Глава 1

Модному молодому адвокату мистеру Джулиусу Сэдверборгу не везло с самого утра. Это раннее майское утро преследовало его от самого дома и до кабинета. В контору ему идти не хотелось. И он намерился отправиться на часок за город, но сломалась машина. В такси, в котором он решил заехать в знакомое кафе и выпить чашечку любимого им кофе по-турецки, горячий напиток плеснул ему на руку. Аккуратист Джулиус Сэдверборг не любил, когда что-то отвлекало его мысли от утренней рабочей собранности, даже проколотый баллон в машине, боль на обожженной руке и запачканный носовой платок.

Майское прелестное утро потеряло свою прелесть, и Джулиус Сэдверборг пешком пошел в свою контору, благо она была уже недалеко, и улица, по которой он шел, была спокойной, малонаселенной, и его энергичные шаги, казалось, были слышны на всех этажах ближайшего дома.

Открыв дверь своего офиса, он отпустил пружину так энергично, что наверно было слышно в небе, а что на проводах — это точно, потому что голуби поднялись вверх с тротуара, а воробьи упали с проводов вниз.

Кабинет свой Джулиус любил, несмотря на то, что это было старое, отделанное панелями и давно требующее ремонта строение. Мебель Джулиус расставил так, что он, господин адвокат, сидит спиной к окну и левым боком к зрительному залу, защищенный письменным столом от излишней фамильярности со стороны эксцентричных и несдержанных клиентов и возможного нападения со стороны клиентов вспыльчивых и ненормальных. В кабинете адвоката может быть всякое.

Входная дверь расположена справа от письменного стола, в дальнем конце комнаты. Таким образом, свет из окна падает на лица клиентов или просто вошедшего человека, а адвокат остается в тени.

У противоположной стены — камин, выложенный по эскизу известного Адамса. На камине — часы, которые претендовали на то, что они от Буре. Правда время на них было всегда точным. Над камином — потемневший от времени портрет какого-то судьи. На фронтоне входной двери, в правом дальнем углу, в темной нише высится бюст еще одного судьи, которого, очевидно, не знает уже и сам адвокат. Остальная часть стены занята книжными полками, на которых красуются своды судебных постановлений в переплетах из телячьей кожи. Как уже сказано, в стене позади мистера Сэдверборга — большое окно: рядом полочка с картотекой, черные металлические ящички с надписанными на них именами клиентов. Джулиус все собирался осовременить картотеку, но его любовь ко всему старинному мешала ему это сделать.

Джулиусу нравилось, что его кабинет напоминает XVIII век. Но так как клиенты должны были сразу видеть, что он процветающий адвокат и только любитель старины, Сэдверборг не терпит ни пыли, ни плесени, ни беспорядка, и его помещение должно бы наводить на мысль о процветании его конторы и хозяина и давало бы клиентам женского пола возможность представать перед адвокатом в самом что ни на есть авантажном виде. Все в кабинете сверкает чистотой: мебель, ковер, полы, книги, стол и сам хозяин.

Новенький пушистый ковер зеленого цвета с выпуклым рисунком был одним из последних дорогих приобретений адвоката. Полдюжины кресел, четыре из которых выстроились вдоль книжных полок, Чипендейл самой последней подделки. В пятом обычно восседает, возвышается и царствует сам адвокат; шестое, которое стоит между письменным столом и камином, предназначено для клиентов. На столе справа под рукой у адвоката телефон.

Джулиус любит свой кабинет и гордится его устройством.

Вот и сейчас, только переступил порог и уже начал успокаиваться, но телефонный звонок, который не зазвонил, а издал какое-то воркование, сконцентрировал его внимание, он быстро поднял трубку:

— Слушаю, — приятное изумление осветило его лицо. — О!.. Немедленно проводите ее ко мне.

Приняв вид делового, очень занятого и внимательного человека, адвокат уютно устроился в своем кресле самой последней подделки Чипендейла.

В кабинет вошла, ворвалась, нет, ее как бы внесла какая-то необыкновенная энергия, высокая, красивая, элегантная гибкая женщина, сверкая огромными карими глазами и трагически поджав полные губы, уставилась на адвоката.

Адвокат предупредительно встал — весь внимание и обаяние, профессия которого — вызывать доверие и оказывать помощь.

— Вы Джулиус Сэдверборг, недостойный племянник Понтифекса Сэдверборга, моего покойного поверенного, достойнейшего и умнейшего человека, кто когда-нибудь сидел в адвокатском кресле?

Ничего не отразилось на красивом лице адвоката, только глаза засветились большей заинтересованностью.

— Я лично никогда не считал себя человеком недостойным адвокатского кресла, но Понтифекс Сэдверборг действительно приходится мне дядей, и я приехал сюда, в Австралию, чтобы взять на себя ведение тех дел, которые доверят мне его бывшие клиенты. И если вы мне пришли выразить свое доверие, то я к вашим услугам.

Дама долго, насколько позволила вырывающаяся из нее сила и гнев, молча изучала адвоката, его кабинет, потом по ее лицу пробежала решительность, которая не обещала адвокату ничего хорошего, заговорила:

— Ваш дядя рассказывал о вас, а я, вполне естественно, заключила, что, если вас пришлось спровадить в Австралию, вы человек явно недостойный. Впрочем, это неважно: дело у меня очень простое. Я желаю составить завещание и назначить моего супруга единственным наследником. Тут, полагаю, даже вы ничего не напутаете.

— А ваши дети?

— Это вас не касается.

— Разумеется. Постараюсь ничего не напутать. Садитесь, пожалуйста.

— Нет. Я волнуюсь, сяду когда устану и немного успокоюсь. Занимайтесь делом.

— Как вам угодно. Прежде чем составить завещание, я должен знать, кто ваш муж?

— Мой муж дурак, каких мало на свете, но он еще и подлец. Попрошу отметить этот факт в завещании. Добавьте, что именно он своим поведением довел меня до самоубийства.

— Но самоубийство еще не состоялось.

— Состоится, как только завещание будет подписано.

— Разумеется, разумеется. Я просто сразу не сообразил. Как зовут вашего… этого мужа?

Женщина энергичным шагом ходила по комнате, потом подошла к окну и на чем-то остановила свое внимание. Напряженная тишина, казалось, застыла на мгновение в кабинете, в ожидании следующего взрыва, который не замедлил последовать.

Дама повернулась лицом к адвокату и, стоя у него почти за спиной, бросила как вызов, как бы не фамилия была произнесена, а сам этот муж был брошен тут на зеленый ковер:

— Джон Фархшем.

В следующую минуту произошли некоторые изменения на лице адвоката: он открыл и, не произнеся ничего, забыл закрыть рот. Опомнившись, задвигал что-то на своем столе и только после этого спросил:

— Как? Чемпион по любительскому теннису, писатель и боксер-тяжеловес?

— Вы его знаете?

Женщина, зашелестев каким-то своим сверхмодным коллекционным платьем, не выпрыгнула, не выпорхнула, а как-то просто материализовалась с другой стороны стола, стараясь заглянуть адвокату в глаза:

— Вы его знаете? — выдохнула она так раздраженно, что даже тончайший запах духов из Парижа его не смягчил.

Адвокат не спешил отвечать, а с каким-то радостным возбуждением, которое появилось неизвестно почему, наблюдал за женщиной, потом легонько кивнул головой и не скрывая удивления ответил:

— Мы с ним каждое утро занимаемся плаванием в одном из самых фешенебельных клубов Сиднея.

— Подобное знакомство не делает вам чести. Я так сразу и подозревала, что вы недостойный тип.

Джулиус опустил глаза на стол, потому что дама своими карими глазами рассеивала все его мысли, а он любил отвечать с большим достоинством, взвешивая каждое слово:

— Считаю долгом уведомить вас, миссис Джон Фархшем, что мы с ним близкие друзья и…

Ветерок пахнул в лицо адвокату опять легким, почти не уловимым запахом французских духов, а голос послышался уже с другого конца комнаты:

Не смейте меня называть его ненавистным именем. Занесите меня в ваши книги как Стэфанию Харпер ди Парегра. Я три раза выходила замуж, мне ничего от них не надо было, кроме любви. Но…

Адвокат вышел из-за стола и с большим уважением поклонился:

— Польщен такой честью. Прошу вас, присядьте.

Стэфани царственно ответила на поклон, немного успокоилась, глаза на загорелом матово-бронзовом прекрасном лице сверкнули, коротко остриженные волосы светлым замысловатым нимбом, казалось, подчеркивали ее положение женщины не очень молодой, но поры самой высокой элегантности. Красота Стэфани была не только в ее грации, стройности бывшей манекенщицы Тары, а в какой-то энергии, которая исходила не из ее поступков, слов, жестов, а изливалась из глаз. Ее взгляд мог выдержать только достойный ее противник.

— Сядьте лучше сами, — сказала она. — И перестаньте так суетиться.

Джулиус пошел вновь к своему креслу, выражая этим несвойственную ему покорность.

— Если вы так хотите — извольте. Ваш отец был изумительный человек, сударыня.

— Мой отец был самый великий человек на свете и умер нищим. Я никогда не прощу этого свету.

Джулиус приподнялся на своем очень хорошей подделки Чипендейле, желая от возмущения сделать несколько энергичных шагов по кабинету, но вовремя опять сел.

— Нищим? — голос его, казалось, произносил только какие-то свистящие звуки. — Ничего не понимаю. Всем известно, что он оставил вам, своей единственной дочери, тридцать миллионов. Это называется, нищий?!

Стэфани изящно и энергично повела плечами, как будто отбрасывая слова адвоката, как неразумного подростка, у которого предел его мечтаний — деньги в кармане на два билета в кино.