Она еще не видела в жизни горя, и окружающий мир рисовался в ее воображении в розовых тонах. Но ей было ужасно жаль свою новую пациентку. Она не знала, что же произошло на самом деде, не знала истинной причины ее страданий. Мадлен от всего сердца сочувствовала новой пациентке, переживая в душе ее боль.

Медперсоналу в этой клинике не разрешалось раскрывать свои эмоции, задавать больным лишние вопросы, так как это могло еще больше нарушить их душевное равновесие.

Она принесла лекарства. Джилли послушно приняла таблетки и вскоре закрыла глаза.


Доктор Каммингз был лучшим психиатром в городе и держал в пригороде Аделаиды большую психиатрическую клинику. О нем отзывались как о человеке серьезном и прекрасно знающем свое дело. Поэтому лечение Джилли Уилфред решил доверить именно Каммингзу.

Сам он был страшно подавлен случившимся. Ведь он изо всех сил пытался спасти жену. Сам он этого сделать не мог. Доктор Каммингз был его последней надеждой, хотя в глубине души Уилфред сознавал, что дело совершенно в другом. И все же…


Они сидели в просторном светлом кабинете с невероятным количеством цветов и вазонов. Доктор Каммингз закурил сигарету.

— Вопреки широко распространенному мнению депрессия — очень тяжелая болезнь, — выпустив струю дыма, произнес он. — И ее бывает очень трудно лечить, особенно в тех случаях, когда этому противится сам пациент.

Он встал, прошелся по комнате, открыл окно.

— Я буду вполне откровенен с вами, мистер Мейган, — сказал доктор, — если бы ваша жена хотела выздороветь, она бы выздоровела. Но она не хочет этого.

— Что вы намерены делать?

Слова доктора Каммингза отнюдь не успокаивали Уилфреда Мейгана. Напротив, они заставляли его страдать еще больше.

Доктор остановился у окна.

— Прежде всего я хочу убедить ее в том, что выздоровление во многом зависит от нее, — сказал он. — А раньше, до этого случая, у вашей жены были странности подобного рода?

Уилфред задумался, пожал плечами. Он знал Джилли не более четырех лет. В первое время после их знакомства она была очень грустной, много страдала. Она считала, что ее жизнь не удалась, и это постоянно мучило ее. Но странностью это было назвать нельзя.

Как и всякая женщина, она переживала из-за неудавшейся жизни, распавшейся любви, неудачного брака. А потом все шло только к лучшему. Она успокаивалась, постепенно приходила в себя. Уилфред ни на минуту не сомневался в успехе и прочности их брака.

— Нет, не замечал, — ответил он после некоторой паузы. — Она сломалась как-то вдруг, мгновенно. Правда, за несколько дней до этого мы с Джилли гуляли по городу. На улицах было очень сильное движение. Она все время повторяла: куда несутся эти машины?

Уилфред закрыл руками лицо. Он был в отчаяньи. Он не знал, что ему делать и как жить. В прошедшие два дня он еще не ложился спать, ни разу не ел как следует. Он чувствовал дикую усталость и шум в голове.

Доктор Каммингз сел за стол.

— Не стоит так волноваться, мистер Мейган. Сейчас мы даем вашей жене успокоительное. Это очень хорошее новое лекарство. Как только она почувствует себя лучше, мы проведем с ней откровенную беседу. Я думаю, что нам удастся найти с ней общий язык.

Уилфред рассеянно поднялся.

— Да, да, конечно.

— Мы сделаем все возможное, мистер Мейган, — доверительно сказал Каммингз. — Это не первая наша пациентка такого рода, поверьте мне. Я не хочу вас излишне обнадеживать, что-то обещать…

Тут он встал из-за стола, чтобы проводить посетителя.

— Повторяю, — снова сказал он, — все зависит от нее самой. Что касается нас, то мы имеем собственные методики лечения и будем применять их.

— Да, спасибо, доктор.

— Всего доброго, мистер Мейган.

Каммингз оказался человеком неглупым, но это отнюдь не облегчало положения. Как и полагалось врачу-психиатру, он задавал обычные вопросы, явно не придавая им никакого особенного значения. Если бы это был бронхит или воспаление легких… В таком случае Уилфред ни на минуту бы не позволил себе усомниться в успехе. Но эта специфическая болезнь…

Раньше ему приходилось читать в газете рассуждения о нервной депрессии, но он считал это больше капризом, чем болезнью. Поскольку он всегда был человеком уравновешенным, ему были чужды всякие там истерики и стрессы. Для него это было не более, чем слабостью характера, этаким слюнтяйством, свойственным некоторым слабовольным людям.

Человек всегда в состоянии и способен держать себя в руках, что бы ни происходило — всегда считал он. Ну разве мог он когда-нибудь предположить, что сам столкнется с этим слюнтяйством лицом к лицу.

Все-таки успокаивающий тон доктора Каммингза указывал лишь на его бессилие в деле исцеления пациентов. От этих мыслей Уилфред пришел в окончательно подавленное состояние.

И все же слабая надежда теплилась в его душе. А вдруг и на самом деле существует этакая маленькая беленькая таблеточка, излечивающая от отвращения к жизни, полной растерянности и апатии?

Ведь в мире случается столько неприятных вещей.

Вдруг Джилли выдумывает все насчет своей несвободы, несчастной любви, а на самом деле ее организму не хватает каких-то витаминов, химических элементов для нормальной его жизнедеятельности?

Доктор Каммингз прав — нужно себе внушить, убедить себя в этом. Если бы Джилли могла понять это…


Дело шло к осени, но все еще стояли по-летнему теплые и мягкие дни. Как обычно, в воскресенье на теннисных кортах было многолюдно и стояла привычная оживленность.

Возле парка Джейк остановил машину. Открыв дверцу, из автомобиля проворно выскочил Томми. Ему не терпелось поиграть в теннис. В прошлое воскресенье нездоровилось маме, и они никуда не пошли. А сидеть дома в такие дни было невообразимо скучно, и всю неделю он с нетерпением ждал нового воскресенья. Мама к этому времени обещала поправиться, и она сдержала слово.

Ребекка была уже на шестом месяце беременности. Она заметно покруглела, но лицо ее выглядело бледнее обычного. С помощью косметики и румян она старалась скрыть свою немного подурневшую кожу, но постоянно выступавшие пятна все равно портили ее внешность, и выдавали положение, в котором она находилась.

Ребекка легко перенесла свою первую беременность и легко рожала, но на этот раз все шло по-другому. Возможно, на это повлияли произошедшие за последнее время неприятные события, о которых она до сих пор никак не могла забыть.

После того разговора они больше ни разу не возвращались к этой теме. Джейк вел себя так, словно ничего не произошло. Он даже стал нежнее и внимательнее к ней и к мальчику. Он взял на себя почти все домашние заботы, больше времени стал уделять ребенку, накупил кучу всяких детских книжек и вечерами читал их Томми. А ночью, ложась спать, гладил ее живот и говорил о их дочери, которая должна появиться на свет примерно к Рождеству. Она должна быть необыкновенно красивой и он назовет ее Амандой.

Ребекка с улыбкой слушала его мечтательные речи, а перед ее глазами стояла эта дикая сцена: он, как разбушевавшийся зверь, бежал за Джилли, хватал ее за руки… И на душе ее вдруг становилось горько и грустно.

Она уже не могла быть той веселой и беззаботной Бекки, всегда улыбающейся и доброжелательной. Жизнь сломала ее, доказав, что в мире много фальши и лжи. Она больше не могла, как это было прежде, искренно и нежно любить Джейка. Его связь с другой женщиной убила ее лучшие чувства и заставила почерстветь.

В первые дни после той безумной выходки Джейка она не могла появляться в обществе и, на месяц взяв с собой Томми, уехала к матери в небольшой городишко в семидесяти милях от Аделаиды — Кадди-Крик. Там у ее родителей был небольшой особняк.

Правда, теперь, после недавней смерти отца, в нем осталась одна мать. Единственная сестра Ребекки — Натали — вышла замуж. Вместе с мужем они снимали меблированную квартиру неподалеку от центра, здесь же, в Кадли-Крик. У них еще не было детей и Томми был единственным внуком миссис Николс.

Она обожала его и постоянно скучала, приглашая приехать в каждом письме. Мать Ребекки была еще довольно молодой и очень подвижной, живой женщиной. Недавно ей исполнилось пятьдесят три года. К тому же, она тщательно следила за собой, соблюдала диету, регулярно посещала косметолога и массажиста. Каждую осень она проводила на курорте. Она обожала Большой Барьерный Риф. Климат Восточной Австралии особенно благоприятно влиял на ее здоровье и самочувствие.

У миссис Николс были очень теплые доверительные отношения с дочерьми, особенно со старшей, Ребеккой. С детства она была ласковой и какой-то очень покладистой девочкой.

У Ребекки никогда не было секретов от матери, которая оставалась для нее лучшим советчиком и другом. Уехав из дому, она очень скучала по матери и часто писала ей письма, которые миссис Николе бережно хранила до сих пор.

В свой последний приезд Ребекка просила мать показать ей их. Читая собственные письма, она улыбалась, удивляясь их юношеской наивности. С тех пор прошло всего лишь десять лет, а как все изменилось, как многое за все это время она увидела и поняла. Точнее было бы сказать, что она увидела и поняла многое за последние месяцы.

Она перечитывала свои письма, где она писала о Джейке Сандерсе. В ее сознании он был просто сказочный принц. Даже его недостатки и странности она боготворила. Как же она была глупа!

Она нашла то памятное письмо, в котором сообщала матери, что выходит замуж, и просила родительского благословения на брак.

Миссис Николе и не думала перечить Ребекке, а только просила дочь прежде познакомить ее с будущим зятем. В душе ее беспокоила поспешность дочери.

Но, к счастью, жизнь Ребекки сложилась благополучно. Вместе с Джейком они часто навещали ее. А потом появился Томми… Словом, миссис Николе была довольна судьбой дочери и считала их замечательной парой.