— Поставщики меня уведомляют, что вынуждены прибегнуть к вмешательству властей, чтобы стребовать с меня деньги.

— И что будет?

— А ничего. Когда власти проверят все счета, и я удостоверюсь, что там нет ничего лишнего, вот тогда и разберемся.

— А почему вы не платите сразу?

— Потому, что когда деньги у меня на счету, то они приносят доход мне, а не кому-нибудь другому.

— Вот видите, — вдруг вмешался Блэкфорд, — это самая скаредная женщина в нашей стране.

— И потому, самая богатая, — весело добавила Стэфани. — Мистер Сэдверборг, я решила выйти замуж за этого врача, установите его имя и подготовьте все, что полагается.

Блэкфорд пошевелился в своем кресле и решил быть милосердным. Он обратился к доктору с сочувствием.

— Смотрите, доктор, — брюзгливо сказал он. — Выходя за вас замуж, она нарушает супружескую верность. До вас она флиртовала со мной, возила меня за город и подавала надежду, что я заменю ей Джона Фархшема.

— И что же?

— Посмотрите, что она со мной сделала! Она и с вами сделает то же самое, когда ей понравится очередной мужчина.

Врач в первый раз внимательно посмотрел на Эндрюса Блэкфорда и повернулся к Стэфани. Его карие глаза заблестели, в них хитринка мешалась с лукавинкой.

— Что вы на это скажете, мадам?

Стэфани уловила лукавый блеск в глазах доктора и ответила в том же духе:

— Что вы должны научиться не упускать удачу.

— А кто этому может обучить?

— Я.

— А как насчет измены?

— Я не позволю вам мне изменять. Я потерплю и, видимо, мне придется примириться, что у меня будет постоянная соперница, — весело журчал голос Стэфани.

— Боже, она уже предполагает соперницу, — с удивлением сказала Патриция, обращаясь к Фархшему.

— Хотел бы я на нее взглянуть, — тихо хихикнул Фархшем.

Стэфани оттолкнула ногой высокий стул, чтобы лучше видеть лицо Фархшема и спросила, взглянув через плечо доктора:

— Кого ты хочешь увидеть, Джон?

— Твою соперницу, когда ты выйдешь замуж за доктора.

— Вы ее предполагаете уже? — осмелев подала голос и Патриция.

— Она у меня уже есть, — весело подтвердила Стэфани и взглянула на доктора, который радостно прищурился на любопытных.

— Давайте им не скажем, — засмеялся и доктор, — пусть догадаются сами.

— Она все равно вас бросит, а тем более не потерпит никаких соперниц. Вы в ней жестоко разочаруетесь, доктор. Я вас предупреждаю. Блэкфорд приподнял свой безвольный подбородок и с вызовом посмотрел на доктора.

Стэфани с презрением взглянула на Эндрюса Блэкфорда, и в ее глазах мелькнуло неприкрытое отвращение, но, возможно, и не к нему, а к себе, что позволяла этому ничтожеству волочиться за собой.

— Этот разочарованный старый волокита пытается запугать вас моей неверностью. Но он никогда не был женат, а я была замужем и говорю вам: ни в одном, даже самом счастливом браке не бывает так, чтобы супруги не изменяли друг другу в мелочах тысячу раз на дню. Начинается с того, что вам, кажется, будто у вас всего один муж, а у вас, как выясняется, их целая дюжина, в одном лице. Рядом с вами оказывается человек, которого вы ненавидите и презираете, хотя связаны с ним на всю жизнь; однако, еще до конца завтрака этот дурак говорит вам что-нибудь приятное и снова становится мужчиной, которым вы восхищаетесь, которого вы любите. А между двумя этими полюсами, вы проходите тысячи этапов — с другим мужчиной или с другой женщиной на каждом из них.

— А вы философ!

— Это не философия, доктор, а жизнь.

— Жизненный опыт в семейной жизни не пригодится. Вы знаете женщин, а мужчина — это особое мышление и…

— Для мужчины все женщины воплощены в его жене: она дьявол во плоти, она заноза в его теле, ревнивое чудовище, нуда, неотступный сыщик, скандалистка, мучительница.

— О, ты так, оказывается, все правильно понимаешь, а я и не знал! — опять захохотал Джон Фархшем.

— Это было мое место в твоей жизни, и я его передаю той, которая станет твоей женой, а не любовницей.

— У него больше не будет любовниц! — привстала и опять села на то же место Патриция.

— Не будет, Поленька, не волнуйся.

— Я знаю, милый.

Стэфани прекратила перепалку взмахом руки и опять приступила к философствованию:

— Но жены так наивны. Стоит мужу сказать ей любую утешительную ложь, как она становится его отрадой, помощницей, бесценным сокровищем — в худшем случае его беспокойным, но любимым ребенком. В каждой из жен заключены все женщины сразу, а в каждом муже — все мужчины. Что знает холостяк об этой бесконечно опасной, надрывающей сердце, непременно изменчивой и полной приключений жизни, которую именуют браком? Дорогой доктор, смотрите на это, как на любую рискованную операцию, которых вы делали сотни.

Доктор, слушавший внимательно, каждое слово Стэфани, удовлетворенно поднял брови и махнул головой в знак согласия.

— Поистине, — медленно, даже немножко с акцентом, сказал он, — кто мудрей и лукавей женщины, когда она пытается уловить в свои сети мужчину, избранного для нее Аллахом.

— Так вы согласны?

— Нет.

— Как, нет?

— А мне хорошо и без жены.

— Но вы не знаете, как хорошо вам будет с женой.

— Зачем мне ломать свою жизнь?

— Но это только к лучшему.

— А где гарантия?

— Никаких гарантий.

— Я буду счастлив, оставаясь старым холостяком со своей единственной женой.

Патриция поднялась, и вся подавшись в сторону, где сидели доктор и Стэфани, с удивлением спросила:

— Так вы уже тоже женаты?

— Да, с ранней юности.

— И где же ваша жена?

— Она всегда со мной.

— О, Боже, Стэфи, что ты себе позволяешь, зачем ты разрушаешь семью этого иностранца, — возмущался Фархшем, усаживая Патрицию рядом с собой.

Стэфани невозмутимо и с издевкой посмотрела на Фархшема и, вытянув шею, засмеялась:

— Его религия разрешает ему иметь четыре жены, а я буду только вторая — я согласна!

— Ты с ума сошла!

— Она всегда была сумасшедшей, — проворчал Блэкфорд и потянулся достать трость, которая валялась на полу.

— Только вы, Эндрюс, не всегда меня считали сумасшедшей — вспомните!

— Я ошибался.

— И сейчас ошибаетесь, — холодно заметил доктор.

— Он никогда не знал никаких правил, кроме этикета, потому его жизнь — сплошная ошибка, — резюмировала Стэфани и протянула руку к доктору.

— Что вы хотите сказать, милая леди? — галантно спросил доктор, сжимая запястье Стэфани.

— Я хочу узнать, сумеете ли вы проверять мой пульс, оставаясь старым холостяком?

— Стэфи, он женат, ты подумай!

— Может у него жена — иностранка?

— У меня жена интернациональна и зовут ее НАУКА, уважаемая, и леди согласна на вторые роли после нее.

— О, Боже, Стэфани и на вторых ролях, потрясающе!

— Бывает и так, Джонни. Ну, как мой пульс, доктор?

— Ах, про него-то я и забыл. Раз, два, три… Нет, он неотразим. Такой пульс один на тысячу, нет-нет на сто тысяч. Я люблю его! Я не могу расстаться с ним!

Фархшем подхватывается и поднимает Патрицию Смат, направляется к двери.

— Пойдем, дорогая, к реке. А вам доктор, я должен сказать, что вы будете раскаиваться в этом до последнего дня своей жизни, поверьте.

— Мне поможет Аллах!

— Сомневаюсь.

— Мистер Сэдверборг, вы получили мои указания?

— Разумеется.

— Завтра приступайте.

— Разумеется.

Фархшем и Патриция, направляясь к двери, немного задержались, проходя мимо Стэфани и доктора. Фархшем был бледен и раздражен, а Патриция плыла, как курочка, довольная, настороженная, но не удержалась, скользнула взглядом на сплетенные пальцы доктора и Стэфани. Колючий блеск бриллианта в несколько каратов пронзил сердце Патриции и она, сделав намек на книксен, прошипела:

— Поздравляю, дорогая.

В дверях они столкнулись с управляющим, который спешил с каким-то сообщением к Стэфани Харпер.

Глава 14

Прошло несколько месяцев.

Палуба туристского парохода. В кресле-качалке, лёгком и удобном сидит Стэфани. Она в купальном костюме, огромной шляпе, и на пальчике одной ноги болтается изящная прогулочная туфелька. На коленях у нее альбом, в котором она что-то рисует, похоже, разрабатывает новые комбинации костюмов для морских прогулок и пляжей.

На некотором расстоянии от нее в таком же кресле-качалке удобно устраивается бледного вида джентльмен лет под сорок. На нем тропический костюм из белого шелка, зеленые красивой формы очки с цейсовскими стеклами. Удобно устроившись, закинув ногу на ногу и положив на колени толстый блокнот, он немного отворачивается от Стэфани, явно показывая этим, что ему не надо мешать, приглаживает аристократическую бородку и начинает что-то писать медленно, явно обдумывая каждое слово, а может правильно формулирует мысль.

Стэфани быстро делает набросок его костюма, тропических мужских туфель и захлопывает свой альбом. Явно видно, что путешествие, однообразие морского пейзажа в период штиля, ей надоели, и она жаждет новых знакомств. Кроме того, морское купание ежедневно и спокойствие от жизненных бурь накопило в ней очень много энергии, которой требуется выход.

Бросив альбом рядом с креслом, она обращается к мужчине, предварительно постучав туфелькой по палубе, чтобы обратить на себя внимание:

— Не скажете, который час?

— Одиннадцать, — недовольно буркнул мужчина, даже не взглянув в ее сторону.

— А на моих еще только половина одиннадцатого, — наивно сказала Стэфани, явно играя простушку.