— Эндрюс, мальчик мой, я недооценила вас.

— Я уверен…

— Не надо никогда вам быть уверенным рядом со мной.

— Это точно.

— Помолчите, Эндрюс! Это вам будет полезней, смею вас заверить в этом.

— Молчу.

— Вот и молодец. А я хочу вам сказать, дорогой мой Эндрюс, что ваша наглость, пронырливость и упрямство в вымогательстве внушают мне уважение.

— Не надо…

— Надо дослушать, мальчик, надо. — Стэфани выпрямилась, сделала несколько шагов в сторону Сэдверборга, потом вернулась назад. — Я спустила с лестницы недопеченного джентльмена, а мой шофер подобрал внизу великолепный в своем совершенстве экземпляр… — Стэфани сделала эффектную паузу, оглядев все общество в холле.

— Чего же? — не удержалась Патриция Смат, с любопытством наблюдавшая за Стэфани — видеть такую женщину и слышать ее для нее было великим представлением.

— Вонючки!

— Что?!

— Ха-ха-ха! — весело смеялся Фархшем — он ожидал подобного от Стэфани.

Лицо Эндрюса Блэкфорда исказилось бешенством и болью, он приподнял свою трость, но в следующую секунду она летела уже в дальний угол холла. Никто не понял: швырнул ли ее сам Блэкфорд или ее вырвала и бросила Стэфани — так молниеносно все получилось.

— Теперь пять, пять тысяч, — охрипшим голосом сипел Блэкфорд, вскидывая беспомощные руки.

Сэдверборг уже стоял между Стэфани и Блэкфордом, растопырив руки и успокаивая их:

— Прошу вас, прошу вас! Сдерживайтесь! Спокойнее, мадам! Будьте спокойнее…

— Слышите Сэдверборг! Пять тысяч…

— Нельзя так несдержанно поступать, сэр Блэкфорд, — уже повернулся только к Блэкфорду адвокат.

— Сами сдерживайтесь!

— Я сама сдержанность, — оглянулся на Стэфани Джулиус Сэдверборг.

— Но разве это вас она покалечила на всю жизнь?

— Это пройдет! Вы поправитесь!

— Украсила голову вам шишкой?

— Шишка отвалится!

— Обозвала вас вонючкой?

— Еще нет пока, сэр Блэкфорд, но может это сделать в любую минуту!

Стэфани с восхищением и ядовитым смехом приближается к Сэдверборгу. Ее прекрасный наряд, неизвестно для присутствующих из чего сшитый, струился на ней, как легкий дым, просвеченный закатным солнцем. Она пытается обнять Сэдверборга, но, похоже боится этих объятий.

— Ха-ха-ха! Ну, Сэдверборг! Сокровище вы мое! Ну радость лучшая моя! — Она обнимает его, снисходительно похлопывая его по спине.

Все наблюдают эту сцену напряженно и внимательно — никто не может предсказать дальнейших действий этой прекрасной владычицы не только материальных ценностей, но и в какой-то мере, душ, пока они ей нужны. А как только она перестанет в них нуждаться — не обессудьте — расстанется с ними, ни на минуту не задумываясь.

Правда, никто из присутствующих не знает, какой заботливой она бывает матерью, не оставляя даже на время своих детей, если дело касается денег.

Сэдверборг очень деликатно, но решительно высвобождается из ее объятий, делает шаг в сторону и вопросительно смотрит на Стэфани Фархшем, пока Фархшем.

— Послушайте, Сэдверборг! Не дать ли ему две с половиной тысячи?

— Что вы сказали?

— Не дать ли ему сумму, которую он просит, но с условием…

— Никаких условий! — возразил Блэкфорд.

— …что он за полгода должен превратить их в миллион? Как вы на это смотрите?

— Я сделаю с ними, что захочу!

— Тогда…

— Я получу их безо всяких условий!

Сэдверборг, отойдя от всех на приличное расстояние, осмотрел всю компанию, выпрямился, поднял предупреждающе руки, чтобы его не перебивали, и приготовился к длинной речи, как и подобает адвокату. Он понимал, что быть поверенным у такой женщины — большая честь, пусть даже его не допустят ко всем ее делам.

— Мистер Блэкфорд, — сухо и деловито обратился он к усталому и побледневшему Эндрюсу Блэкфорду. — Будет большой ошибкой с вашей стороны, — обращаться в суд в качестве человека, которого обозвали вонючкой.

— Почему же?

— А потому, что присяжные с самого начала будут рассматривать вас именно в этом свете и не иначе.

— Не может быть!

— Я знаю суд. Не менее сложно завоевать их сочувствие истцу, которого побила женщина.

— Но это факт.

— Если бы миссис Фархшем ударила вас ножом, выстрелила в вас или дала вам яд, все было бы в порядке вещей — ваша честь не пострадала бы.

— А так разве нет?

— Но миссис Фархшем знает, что делает.

— Что же?

— Ей в точности известны привилегии слабого пола, и она никогда ни на йоту не перейдет границ дозволенного.

— А то, что она сделала — дозволено? Это называется — слабый пол? — Блэкфорд уже совершенно устал от нажима Сэдверборга, но еще, хоть и слабо, сопротивлялся.

— Представьте сами. Посмотрите на нее и вам будет это очень легко представить. Она предстанет пред судом в великолепном туалете, в самом респектабельном и авантажном виде. Все присяжные будут очарованы.

— Сомневаюсь. Когда…

— Не сомневайтесь, Блэкфорд. Мы с вами знаем, и не только мы, — он оглянулся на Фархшема, — что эта женщина умеет быть и женственной и обаятельной, когда ей нужно выглядеть настоящей леди — в этом никто не усомнится ни на минуту.

— Несомненно, — тихо подтвердил Фархшем, не взглянув в сторону Патриции Смат.

— И что же? — хотел понять, к чему клонит поверенный, Эндрюс Блэкфорд.

— А то, что задолго до того, как нам удастся внести ваш иск в список дел, назначенных к рассмотрению, шишка у вас на голове спадет, сломанная кость срастется, на щеках заиграет румянец, об этом, по-моему, у вас теперь есть кому позаботиться.

— Причем здесь это! — возмутился Блэкфорд, понимая на что или на кого намекает Сэдверборг.

— Простите, я просто к слову. И если вам не удастся спровоцировать миссис Фархшем еще раз напасть на вас накануне суда…

— Упаси, Боже!

— Не волнуйтесь, Блэкфорд. Для этого она слишком умна. Вам теперь понятно, что шансов выиграть процесс у вас один из тысячи и не больше.

Джон Фархшем, явно уставший от этой тяжбы, встал, беспардонно потянулся в своем костюме гребца и, поставив руки на талию, подошел к Блэкфорду и с сочувствием, но очень спокойно посмотрел на него.

— Именно так, Блэкфорд. Шансов у вас никаких. — Уверенно сказал он, даже с долей сочувствия.

— Не думаю!

— А напрасно. Поверьте мне.

— Не верю!

— Ваше дело. Но…

— Что же вы мне посоветуете, если вы так хорошо знаете эту женщину?

— А совет мой очень прост.

— Ну же, Джонни, ты уже даже можешь кому-то советовать, — насмешливо и спокойно заметила Стэфани с видом человека, отдыхающего от трудов праведных.

— Я посоветую, — не оглянувшись на Стэфани, — продолжал Джон Фархшем, — в следующий раз, когда она замахнется на вас, увертывайтесь и парируйте.

— Как?!

— Если не сумеете получить удовлетворение таким путем…

— То?

— …не получите никаким. Это точно, как белый день.

Джон Фархшем постоял еще минутку над Эндрюсом Блэкфордом — хотел, видимо, что-то добавить, но вмешалась Патриция Смат, с напряженным обожанием наблюдавшая за Фархшемом.

— Да, мистер Блэкфорд, Джонни прав, — уверенно и мягко сказала она. Потом, очевидно, передумав, добавила: — Попросите ее по-хорошему — может она и оплатит ваши расходы.

Фархшем повернулся и пошел к Патриции Смат. Сел рядом с ней и, никого не стесняясь, обнял ее за плечи. Патриция приосанилась, но опустила глазки.

Стэфани опять занялась своей сумочкой, очевидно, считая, что она решила уже здесь все главные вопросы. Она достала какую-то бумагу, похоже, счет и стала внимательно ее изучать, что-то просчитывая в уме.

Эндрюс Блэкфорд, как будто проснувшись от тяжелого сна, обхватил голову руками и стал раскачиваться из стороны в сторону. Хорошо видно, что он потрясен и готов расплакаться.

— Господи! Господи! На все твоя воля, но существует ли где-нибудь справедливость для мужчины, когда его противник — женщина? Что мне делать?

— Быть мужчиной, для начала, — бросила Стэфани, не поднимая глаз от бумаги, которую она изучала.

— Не издевайтесь надо мной, хватит! Хватит!

Стэфани сложила бумагу вчетверо и опять спрятала ее в изящное сооружение, которое считалось дамской сумочкой, но только для избранных женщин.

Сэдверборг, очевидно, из жалости, приблизился к Эндрюсу Блэкфорду и присел рядом с ним, чтобы немного успокоить и подбодрить его.

— Трудно найти справедливость, дорогой Блэкфорд. Особенно если женщина — миллионерша.

Стэфани, закончив какое-то свое дело и, наверное, оставшись им довольной, решила не оставлять без внимания замечания своего поверенного.

— Скажите Сэдверборг, а где искать справедливость женщине-миллионерше?

Сэдверборг опешил и не нашел ничего лучшего, как выпалить:

— В суде…

— Где?

— Я…

— Ладно, не надо. Я говорю не о суде: там ни для кого нет справедливости. Я имею в виду справедливость высшую, скажем так, небесную.

Фархшем демонстративно обнимает Патрицию Смат за талию и легонько прижимает к себе, с насмешливой тревогой замечая:

— О, Боже! — и поднял глаза к небу, то бишь к потолку в этом прекрасном холле.

Все посмотрели в его сторону. Патриция теснее прижалась к своему кумиру. Лицо Стэфани осталось спокойным, но в глазах блеснуло отвращение и презрение. Блэкфорд, подавленный и расстроенный, только откинул голову и поднял свой неуверенный подбородок.

— Что вы хотите сказать, Фархшем? — требовательно спросил Сэдверборг.

— Я ничего не хочу сказать. Я только знаю, что теперь мы все пропали.