Жан-Мишель Тибо - Избранница богов

– Было бы о чем печалиться! Забудь! Ты не можешь спасти всех несчастных детей. Их в этой стране миллионы.

– Но эта девочка, Амия, не похожа на других детей…

– Ты стареешь, Мишель.

– Да, ты прав. Я старею. Я старею, и у меня нет наследника, – заключил он и пустил лошадь крупной рысью.

Ему хотелось побыть одному, чтобы совладать с грустью и смятением. Мишель отъехал подальше от каравана. Лицо Амии стояло у него перед глазами. Он никогда не сможет его забыть.

– Она нечистая! – прогремел голос Витры.

– Как это – нечистая? – удивился Пайод.

– К ней прикасался «белый демон»! Она просила, чтобы он ее защитил! Он смотрел на нее, а все знают, что у него дурной глаз!

Витра уже успела показать себя во всей красе – прошло лишь несколько часов, а вся власть в семье уже сосредоточилась в ее руках. Как другие жены, повиноваться во всем супругу? Витру такая участь не прельщала. В свое время она без труда подчинила себе Пайода, превратив его в послушную марионетку.

Надев на себя украшения покойной Шарви, с толстой лозиной в руке, она кружила вокруг стоящей на коленях, дрожащей Амии. Все молчали. Братья и сестры не хотели, чтобы гнев новой хозяйки дома обрушился на их головы.

– Мы наведем здесь порядок! – заявила Витра, со свистом размахивая палкой. – Даже не думай защищать сестру! – прошипела она, останавливаясь перед мужем.

– Я признаю, она поступила плохо, опозорила нас перед людьми, – сказал Пайод, чьи плечи поникли, а спина сгорбилась.

Удовлетворенная его словами, Витра повернулась к Амии и крикнула:

– Дрянная девчонка!

Она изо всех сил стегнула девочку по спине лозиной. Реакция Амии стала для нее неожиданностью: рывком выпрямившись, девочка полоснула ногтями по лицу своей мучительницы.

Витра застыла на месте, пораженная случившимся. Эта маленькая дрянь унизила ее перед всей семьей! Да еще осмеливается смотреть ей в глаза! Обезумев от ярости, Витра ударила Амию по лицу. Амия, совладав с болью и страхом, уклонилась от следующего удара, проскочив под сжимающей лозину рукой.

– Держите ее! – завизжала Витра.

Амия уворачивалась от тянущихся к ней рук. Самый младший из братьев мог бы ее схватить, но он даже не пошевелился. Он ненавидел Витру. Остальные бросились ловить беглянку. Амия, ловкая и быстрая, ускользала от них. Она выскочила из дома и, перепрыгнув через выставленные на просушку горшки, помчалась по улице.

– Держите ее! Остановите девчонку! – доносились до нее голоса родни.

Напрасно они кричали. Никто из соседей даже не попытался им помочь – настолько велико было их «уважение» к новой госпоже Мадхав.

Оторвавшись от своих преследователей, Амия затерялась в извилистых переулках Аунраи. Проливной дождь, внезапно обрушившийся с небес, помог ей скрыться.

Амии некогда было думать о случившемся. Она бежала к реке. Дождь лил с удвоенной силой, в небе сверкали молнии. Выбившись из сил, девочка укрылась под деревом, растущим у храма, что находился на краю деревни. Долго лежала она среди тянущихся к воде корней.

Что теперь с ней будет?

Все перепуталось у нее в голове. Свое будущее девочка видела таким же черным, как извергающее потоки дождя ночное небо. Она понимала: у девочек ее касты будущего не было вовсе. Но ей не хотелось повторить судьбу Хилы и Мили.

Рядом кто-то чихнул. Амия вскочила на ноги. Но бояться было нечего.

«Это садху, что живет у реки», – сообразила она, вздыхая с облегчением.

Стоя на одной ноге, как болотная птица, он походил на живой скелет. Вокруг него, повинуясь сильному течению, гнулся тростник, но отшельник умудрялся сохранять полную неподвижность. Как это вообще возможно – часами стоять в такой позе, да еще по колено в воде? Обычно в конце августа, в праздник Ганеши, он уходил к берегам Ганги, где собирались его собратья-подвижники.

К величайшему удивлению Амии, считавшей, что садху не болеют, отшельник снова чихнул. В это мгновение он заметил рядом с собой маленькую девочку, и его невидящий взгляд остановился на ней. Никогда прежде ни один подвижник не смотрел на Амию и тем более не разговаривал с ней.

– Итак, боги избрали тебя, – дрожащим голосом проговорил он.

– Я Амия, из семьи Мадхавов, – сказала девочка. – Боги захотели, чтобы я родилась в низшей касте… Они не видят меня, – грустно добавила она.

Садху хотел что-то ответить, но на берегу возник Пайод и набросился на девочку.

– Я поймал тебя! – с торжествующим видом заявил он.

Амия отбивалась, как могла, но разве справится ребенок с рослым и сильным молодым мужчиной? Словно мешок с рисом, Пайод поднял ее и перебросил через плечо. И вдруг замер, подавив крик удивления, – бесплотная рука садху опустилась на его второе плечо.

– Чего ты хочешь? – запинаясь, спросил у старца Пайод.

– Боги избрали ее. Каждый, кто причинит ей боль, познает силу их гнева. Я видел судьбу этого ребенка. Поставь его на землю.

Услышав слова садху, Пайод растерялся. Истина говорила устами святых подвижников, и простой люд внимал им, как оракулам. Амия затихла. Она ждала, что будет дальше, ощущая, как дрожит ее брат.

– Я должен отвести ее домой. Она нарушила закон нашей касты и заслужила наказание, – сказал Пайод, представив, как разгневается его супруга, вернись он без девочки.

– Первый, кто прольет кровь этого ребенка, узнает, что такое черная болезнь. Кали отомстит за нее!

При упоминании Кали и «черной болезни» у Пайода подогнулись колени. Но гнев его жены Витры был ужаснее, чем ярость Черной богини.[5] Он больше не хотел ничего слышать и быстрым шагом направился в Аунраи. Он предостережет членов семьи, передав им слова садху. Даже его супруге придется обуздать свой гнев…

Домочадцы Пайода с большим удивлением выслушали его рассказ о встрече с подвижником. Витра рвала и метала, злясь на вмешательство садху, но Амию наказать не осмелилась. Вот уже неделю она грызла удила от нетерпения. Ожидая, пока найдется способ отвлечь внимание Черной богини, Витра придумала, как отомстить девчонке: Амию кормили через раз и заставляли выполнять самую тяжелую работу по дому. Витра поднимала ее с рассветом и выматывала из нее все силы, заставляя носить непомерные тяжести, выходить из дома в дождь и часами молиться богам.

Под бдительным оком занятой шитьем старшей невестки Амия пекла лепешки на всю семью. Это было одно из немногих занятий, которое ей по-настоящему нравилось. Но девочка пыталась этого не показывать. Лицо ее было напряжено, и она старалась не смотреть на Витру. Амия каждый день ждала порки или другого телесного наказания, но страх перед Кали сдерживал злую невестку.

Витра взяла горячую лепешку с раскаленной плиты, зубами оторвала кусок и стала медленно жевать, оценивая плотность теста и его вкус. Лепешки получились отменные. Она сожалела, что придраться было не к чему.

– Что-что, а мужа накормить ты сумеешь, – насмешливо сказала она.

Амия подняла голову. Между бровей залегла тревожная морщинка. Что еще придумала Витра? Злая женщина окинула девочку оценивающим взглядом – так обычно смотрят на кусок мяса, лежащий на прилавке мясника.

– От своей бедной матери ты унаследовала умение готовить, это очевидно, – продолжила Витра.

– Я запрещаю тебе говорить о маме.

– Ты ничего не можешь мне запретить. Я здесь командую! А тебе лучше бы научиться помалкивать и подчиняться, если хочешь понравиться тому, кого мы для тебя выбрали… И нечего таращить на меня свои дурные тараканьи глаза! Ты все прекрасно поняла. Мы выдаем тебя замуж.

– Нет!

– Тебя никто не спрашивает! Ты еще пожалеешь, что убегала из моего дома! Уж я-то знаю, о чем говорю!

Амия словно окаменела. У нее под ногами разверзлась страшная пропасть. Прерывающимся голосом она спросила:

– За кого?

– За Пуру, седьмого сына Джахамов. Хотя лучше бы мы продали тебя «белому демону». Ну, теперь уж ничего не поделаешь.

Амия сдерживалась изо всех сил. Витра обрадуется, увидев, как она плачет. Пуру Джахам… На рынке она не раз видела этого ничем не примечательного мальчика, но сейчас даже не смогла вспомнить его лица. Джахамы были крестьянами и жили очень бедно. Два рисовых поля и клочок земли, отведенный под овощи, – вот и все их богатство. Еще они плели корзины и продавали их у дороги, ведущей в Варанаси. Ходили слухи, что хозяйка дома – женщина крутого нрава и с невестками обращается, как со скотиной. А одну, которая не захотела ей подчиниться, и вовсе забила до смерти.

Может статься, матушка Джахам окажется еще ужасней, чем Витра…

– Я не выйду замуж за Пуру, – шепотом сказала Амия.

– Я сама его выбрала, и на этот раз тебе не удастся меня опозорить. Если понадобится, я за волосы приволоку тебя в храм.

– Да услышит тебя великая Кали! – сказала Амия, выпрямляясь.

Витра побледнела и обвела комнату взглядом, словно опасаясь, что вот-вот появится грозная богиня.

– Кали отомстит за меня, – продолжала Амия, и голос ее с каждым словом набирал силу. – Она накажет тебя черной болезнью и заберет в свое царство!

– Замолчи! Замолчи! – Витра с воплями выбежала из кухни.

Амия дала волю слезам. Ее, избранницу богов, отдадут мужчине, которого она не любит. Неужели ей все-таки суждено стать рабыней? Неужели не встретит она однажды своего принца?

Хирал, Блистательная, была живой легендой, одной из тех исключительных женщин, о которых мечтает любой мужчина. Она не только владела шестьюдесятью четырьмя искусствами,[6] но и в совершенстве освоила шестьдесят четыре позиции любовной игры, описанные в Камасутре, благодаря чему стала объектом неистового вожделения и… зависти. Танцовщицы-соперницы желали ей смерти и постоянно обращались к колдунам в надежде навлечь на нее несчастье. Но Хирал не боялась колдунов и ведьм. Она была неприкосновенна, и защищал ее сам Шива. Она внимательно посмотрела на свое отражение, многократно умноженное большими зеркалами. Никакая одежда не могла скрыть совершенство ее выточенного танцем тела. Золотые браслеты сияли на ее щиколотках и запястьях, пальцы украшали кольца. В каждой руке у нее было по длинному кинжалу с очень острым клинком – странная, вселяющая беспокойство деталь. Кинжалы она прижимала к груди. И вдруг резким движением она направила острия кинжалов в грудь одному из своих отражений, проговорив при этом: