С красивого лица сбежала улыбка, оно стало пугающе жестким, очаровательный шалопай бесследно испарился.

Нилка приниженно кивнула.

– Ого, – хмыкнула Тамара, когда мачо, уходя, поднял в прощальном жесте руку и скрылся за дверью.

Пребывающая в полной прострации Нилка сглотнула.

– Как думаешь, зачем я ему понадобилась?

– Наверное, у него есть к тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

– Какое?

– Найди его – узнаешь.

– Может, не надо? – Колени все еще противно дрожали, Нилка чувствовала себя только что сдувшимся аэростатом.

– Неужели тебе не интересно, чего он хочет?

Еще как интересно. Даже слишком интересно. От этого-то нездорового интереса Нилку и бил озноб.

Неожиданно Нилка поймала себя на остром желании дезертировать. Тихо смыться. Как это сделать незаметно с ее ростом?

Ничего не попишешь, придется выяснить, зачем она понадобилась этому господину.

От волнения не попадая в рукава и штанины, Нилка с грехом пополам переоделась, расчесалась, перехватила волосы резинкой и соорудила гулю на затылке.

– Ни пуха, – напутствовала Тамара.

– К черту, – рассеянно отозвалась Нила.

…В холле скаута не оказалось.

Испытав невероятное облегчение, Нилка протрусила к выходу, выскочила на улицу и буквально врезалась в отару ребят, дымивших под колоннами.

Увидев Нилку, парни засвистели и захлопали в ладоши так яростно, будто увидели Киру Найтли.

– У-у-у! С победой, Кива! Знай наших!

– Большому кораблю большое плавание!

Не избалованная мужским вниманием, Нилка смутилась:

– Спасибо.

– Ты что, на бал не останешься? – Вопрос вогнал Нилку в краску.

Веня ошибся в прогнозах: за три года даже поматросить альбиноса Нилку и бросить желающих не оказалось.

– Немного подышу и вернусь, – стараясь скрыть ликование, ответила Нилка и неуклюже спряталась за колонну.

За колонной открывался вид на блестящее надменное авто. Нилка в машинах ничего не понимала, но автокар от шестой модели «жигулей» даже она умела отличить.

На территорию техникума допускались только ВИП-персоны, и Нилка заинтересованно вытянула шею.

В этот момент дверца авто со стороны водителя распахнулась, над ней показалась породистая кудрявая голова, и Нилка со всей беспощадностью поняла, что не в состоянии сопротивляться исходящей от этого человека силе, что ее влечет к нему как магнитом. Нилке стало страшно.

– Кива! – раздался пленяющий баритон.

В груди разрасталось сердце, еще немного, и ее оторвет от земли.

Впрочем, она и так уже не чувствовала землю под ногами.

– Прыгай ко мне, поболтаем, – командирским тоном велел Валежанин и спрятался в машине.

– Почему в машину? Вы же сказали в холле? – Жалкая, обреченная на провал попытка ускользнуть, перехитрить судьбу.

– Там же народу до черта, поговорить не дадут. Так что давай не трусь. Садись.

Тон, которым это было сказано, пристыдил Нилку. На самом деле что это она себе нафантазировала? Разве подобный мужчина может заинтересоваться такой спирохетой, альбиносом и тлей, как она?

Сила этого аргумента сдвинула Нилку с места. Ступая осторожно, как слепая, не помня себя, Нилка двинулась на зов.

– Хорошо, – пролепетала она и оказалась в машине по правую руку от скаута.

…Что-что, а обольщать Валежанин умел.

В ход шли документальные свидетельства: статьи в газетах и журналах, буклеты с презентаций, выставок, промоакций и, конечно, дефиле.

Но это все был вспомогательный материал.

Взгляд, голос, речь, движения рук – неторопливо-уверенные – это были главные инструменты обольщения, против которого не устояла еще ни одна жертва.

– У тебя есть мечта в жизни? – За редким исключением, так незатейливо начинал Валежанин окучивать простушек. Даже самый поверхностный взгляд сказал Валежанину, что с этой селянкой он разделается в два счета. Или даже на счет «раз». Поэтому он не стал ничего изобретать, пошел проторенным путем. – Неонила Кива, у тебя есть мечта? – спросил скаут, наклоняясь через Нилкины колени к бардачку.

В полуобморочном состоянии Нилка вжалась в кресло.

Одним движением Валежанин взял два яблока и вернул крышку бардачка на место – Нилка, как завороженная, следила за большой аристократичной рукой скаута, покрытой тонкими черными волосками. Ничего общего с Веней и вообще с кем бы то ни было – несравненная рука.

– Ну, так как? – заждался скаут.

– Мечта? – тупо переспросила Нилка, подавленная его близостью и роскошью окружающей обстановки.

– Ну да. Мечта. Какая-нибудь заоблачная.

– Не знаю. – Нилка стушевалась.

Можно считать заоблачной мечтой ее желание работать в лучших европейских домах моды?

– Держи. – Валежанин опустил Нилке на колени зеленое огромное яблоко и нажал на какую-то кнопку, и Нилка во все глаза смотрела, как с тихим шелестом стекло с его стороны медленно поехало вниз.

– Спасибо, – пискнула Нилка, точно зная, что ни за что в жизни не откусит от налитого бока – Нилка даже в мыслях не могла допустить, чтобы она в присутствии неотразимого мачо широко раззявила рот.

Скаут обратил на пассажирку насмешливый взгляд:

– Никогда не встречал девушек без мечты. Может, ты замуж хочешь? Свой дом, там, спиногрызов штук пять?

Нилка растерялась:

– Вы шутите?

– Вот и я думаю: не может же такая красавица оказаться такой тупицей.

Нилке перестало хватить воздуха, она открыла рот и шумно вздохнула. Вовсе не «тупица» ее подкосила – вовсе другое слово, которое страшно повторить даже про себя, даже в самых тайных мыслях.

Будто бы ничего такого и не было сказано, Валежанин вкусно хрустел яблоком и продолжал практику обольщения:

– Не может человек без мечты. Человек без мечты – что?

– Что?

Неужели ей показалось и слово «красавица» произнесено не было?

– Млекопитающее. Согласна?

Нилка готова была подписаться кровью под каждым словом, каждой буквой, произнесенной богочеловеком, но только покраснела в ответ.

– Ты хочешь сказать, что случайно поступила учиться в эту бурсу?

Оскорбившись за альма-матер, Нинка немного пришла в себя.

– Не случайно. Мне здесь нравится.

– А-а, вот, значит, как, – снова блеснул голливудской улыбкой скаут, – тебе здесь нравится, потому что ты мечтала сюда поступить?

– Конечно! – Нилка почувствовала, что обрела почву под ногами. – Я всегда мечтала стать мастером-закройщиком, как бабушка.

– Вот, значит, как. Ну, теперь ты станешь модельером-закройщиком. Сносная мечта. А еще о чем мечтаешь?

Про Париж и Европу Нилка бы не созналась даже под пыткой. Она потупилась и молча вертела в ладони яблоко.

– Хорошо. Тогда я попытаюсь угадать. Можно? – Снова улыбка, только уже прицельно бьющая по неискушенной Нилке.

– Можно, – выдавила она.

– Только чур ты мне помогаешь.

– Как?

– Как в детстве: горячо – холодно. Помнишь?

– Помню. – Нилка недоверчиво улыбнулась.

– Ну что, поехали?

– Куда? – струсила Нилка.

– Эх, да что ж это такое? – возмутился неотразимый селекционер моделей. – Как можно мечтать о чем-то, будучи такой трусихой, а?

Выпад показался Нилке более чем странным: одно с другим в ее сознании не вязалось. Ну, трусиха. Так ведь чужих мужчин нужно бояться. А при чем здесь мечта?

– А при чем здесь мечта? – озвучила она свое сомнение.

– Как при чем? – обрадовался Валежанин, будто только и ждал этого вопроса. – Как при чем? Трус мечтать не может по определению. Трус только и может, что трястись от страха, чтобы не дай бог что-то изменилось в его жизни. А что такое мечта?

– Что?

– Мечта – это перемены. Большие, если мечта большая, и маленькие, если мечта маленькая. Например, – с воодушевлением продолжал Валежанин, – ты мечтаешь о котенке. Это маленькая мечта, и перемены она повлечет за собой небольшие: лоток, мисочки, корм и разодранные обои. А вот большая мечта – выбор профессии, например, – влечет за собой серьезные перемены в жизни. Согласна?

Нилка смущенно молчала. Ей было стыдно, как богоотступнице: она не была согласна с вершителем судеб – скаутом Валежаниным. С ее трусливой точки зрения, мечта и цель были разными вещами.

– Что молчим? – не отставал богочеловек.

– Мечта может никогда не стать реальностью, – отважилась возразить Нилка.

– А-а, вот, значит, как! – Валежанин с интересом уставился на собеседницу. – Ты хочешь сказать, что у тебя была не мечта, а цель? Поэтому ты здесь? И это значит, что ты вовсе не трусиха? Я угадал?

Польщенная Нилка застенчиво улыбнулась:

– Примерно.

– Тогда ты оценишь мое предложение, – коварно подошел к интересующей его теме Валежанин и торжественно замолчал.

– Какое? – заерзала Нилка.

– Я предлагаю тебе работу модели. Оплачу учебу на курсах, возьму в штат и все такое. Подробности обговорим потом. Ну как?

Нилка боялась пошевельнуться: для ее неокрепшей психики два предложения за один день и машинка «Зингер» были слишком серьезным испытанием.

Да еще этот неотразимый мачо совсем не следит за речью. Сначала «красавица», теперь «модель» – это же… это… ах, да что там говорить! Она даже мечтать о таком не смела!

Радость омрачалась только одним соображением: техникум-то она не окончила. Ей еще год корпеть над учебниками. Вряд ли бабушка одобрит, если она не доучится.

На Нилкином лице отразилась борьба, скаут, он же Вельзевул, поспешил закрепить результат:

– Что такое модельер-закройщик в сравнении с Клаудией Шиффер, например, или нашей Натальей Водяновой? Отстой! Если, конечно, ты не кутюрье вроде Лагерфельда или Кардена. Ты Лагерфельд?

– Н-нет, не знаю, – промямлила Нилка.

– Вот и я говорю. Не Лагерфельд. Тогда зачем тебе эти выкройки, лекала и рулоны тканей?

– Но ведь неизвестно, смогу я стать звездой подиумов или не смогу.

– А я зачем? – искренне изумился скаут. Чем-то он сейчас напомнил Нилке Карлсона.

– Но ведь не вы же будете дефилировать?