Врубив передачу, срываюсь с места и направляюсь прямо к своему дому. Не заглушив двигатель, выскакиваю наружу и иду к сараю, где нахожу лопату, после чего возвращаюсь обратно.

Сумерки октября приносят с собой морозец, от которого мерзнут уши, хотя каждая клеточка моего тела все еще пылает после этой стычки.

Рика смотрела на меня так же, как смотрит мой отец. Словно я все делаю неправильно.

А я коплю все, что раздирает меня изнутри – злость и необъяснимое желание чего-то. Нечто, скрытое в глубине моей души, хочет заниматься саморазрушением, устраивать беспорядки и делать то, что не посмеют другие.

Я не хочу причинять людям боль, но со временем ощущение, будто я пытаюсь вырваться из своей собственной кожи, становится все сильнее.

Мне нужен хаос.

Я устал ощущать свое бессилие. Я устал от того, что отец меня подавляет.

Сегодня я попытался принять непростое решение. Совершил поступок, который нужно было сделать, но никто бы на это не пошел.

А Рика посмотрела на меня так же, как он. Словно я ненормальный.

Швыряю лопату в багажник и гоню по нашей подъездной дорожке в сторону единственного места, пришедшего на ум.

Собор Святого Килиана.

Остановившись у старой церкви, оставляю фары включенными и, отойдя ближе к деревьям, начинаю рыть яму. У пса не было ошейника, и на поиск его хозяев могло бы уйти много времени, поэтому мне придется его похоронить.

Это единственное место, которое мне нравится, так что логично сделать это тут.

Я выкапываю яму глубиной примерно в полметра, возвращаюсь к багажнику, открываю заднюю дверь и слышу сигнал своего телефона, который лежит на переднем сиденье.

Наверное, это парни спрашивают, куда, черт побери, я запропастился.

Я должен был вернуться домой, забрать наши запасы туалетной бумаги, баллончиков с краской и гвоздей, заготовленных для розыгрышей в честь Ночи Дьявола. Одних и тех же унылых розыгрышей, которые мы устраиваем каждый год, после чего напиваемся на складе.

Беру пса на руки, оставив его в полотенцах, и несу к яме, где опускаюсь на колени и аккуратно укладываю его на дно.

Кровь пропитала ткань; моя рука становится багряной. Я вытираю ее о джинсы, затем поднимаю лопату, забрасывая яму землей.

Когда заканчиваю, просто стою перед могилой, опираясь на длинную деревянную рукоятку, и смотрю на гору свежей земли.

Ты слабая.

Ничтожество.

Перестань меня бесить.

Я сказал Рике те же слова, которые слышал от отца. Как я мог так поступить?

Она не слабая. Она просто ребенок.

Я зол на своего отца; зол из-за того, что Рика так сильно меня притягивает. С самого детства.

Я зол, потому что, пока я рос, меня все раздражало. На свете не так много того, что, доставляет мне радость.

Но я не имел права обижать Рику. Как я мог наговорить ей столько гадостей? Я не такой, как он.

Выдохнув, я замечаю облако пара, вырвавшееся из моего рта. На улице жутко холодно, и этот холод наконец-то пробирает меня до костей, напоминая, что я бросил ее. Одну. В темноте. На холоде.

Я спешу к машине, забрасываю лопату в багажник и, подхватив свой мобильник, проверяю время.

Прошел час.

Я оставил Рику час назад.

Прыгаю на сиденье, завожу двигатель, включаю заднюю передачу и, сдав назад, разворачиваюсь. Переключившись на первую, выезжаю на дорогу, наблюдая в зеркало заднего вида, как собор исчезает в темноте.

Я гоню по шоссе к воротам нашей коммуны, сворачиваю на Гров Парк Лэйн и доезжаю до самого конца улицы, где находится кладбище Святого Петра.

Убежав в лес, Рика вошла на кладбище с противоположной стороны, но я знаю, куда именно нужно ехать.

Могила ее отца расположена неподалеку от нашего семейного склепа. Он мог позволить себе что-нибудь столь же грандиозное, однако Шрейдер Фэйн не был пафосным говнюком, как мужчины в моей семье. По его мнению скромной могильной плиты было достаточно, о чем он и упомянул в завещании.

Я еду по темной узкой дорожке. Справа и слева лишь деревья и море серых, черных и белых памятников.

Остановившись на вершине невысокого холма, я глушу двигатель, уже заметив, как мне кажется, пару ног в траве.

Господи.

Я бегу между памятниками и вижу ее. Она лежит на могиле своего отца, свернувшись в комок и прижав руки к груди.

Остановившись, смотрю на спящую Рику и на мгновение вижу в ней ту самую малышку, какой когда-то увидел ее в первый раз. Я опускаюсь на одно колено, беру ее на руки и поднимаю. Ее тело такое маленькое и легкое.

Рика ерзает у меня в объятиях.

– Майкл?

– Ш-ш-ш, – успокаиваю ее. – Я с тобой.

– Я не хочу идти домой, – противится она и, не раскрывая глаз, обнимает меня за шею.

– Я тоже не хочу.

Заметив каменную скамейку в нескольких метрах от нас, я несу Рику туда. Меня охватывает чувство вины, когда я замечаю, какая у нее холодная кожа.

Я не должен был бросать ее.

Я сажусь на скамейку, оставляя Рику у себя на коленях. Она кладет голову мне на грудь, а я прижимаю ее к себе, стараясь согреть или сделать что-нибудь, чтобы ей стало лучше.

– Я не должен был говорить тебе все те слова, – признаю я хриплым голосом. – Твой шрам не уродливый.

Рика обхватывает руками мою талию и, дрожа, сильнее прижимается ко мне.

– Ты никогда не извиняешься, – заявляет она. – Ни перед кем.

– Я и не пытаюсь, – бросаю я в ответ вроде как в шутку.

На самом деле, именно это я и делаю сейчас. Я чувствую себя виноватым, но мне сложно признавать собственные ошибки. Вероятно потому, что отец никогда не упускает шанса напомнить мне о них.

Только Рика права. Я никогда не извиняюсь. Люди терпят мою грубость, но не она. Рика убежала от меня. В ночь. На кладбище.

– Ты очень смелая, – бормочу я. – А я нет. Я просто трус, который обижает детей.

– Это неправда, – отвечает она. В ее голосе я слышу намек на улыбку.

Но Рика не видит то, что вижу я. Она не может заглянуть в мои мысли. Я трус, я жестокий, и меня постоянно все чертовски раздражает.

Я крепче обнимаю ее, пытаясь согреть.

– Могу я кое-что тебе рассказать, мелкая? – спрашиваю я. К горлу подступает ком. – Я всегда боюсь. Я выполняю его распоряжения. Поднимаюсь и говорю или, наоборот, молчу. И никогда ни в чем ему не отказываю. Я не могу постоять за себя.

Я назвал Рику слабой. Но это я слаб. Я ненавижу себя таким. Каждая мелочь овладевает моими мыслями, я не контролирую свою жизнь.

– Люди меня не видят, Рика, – откровенно признаю я. – Я существую лишь в качестве его отражения.

Она немного запрокидывает голову назад, но глаза не открывает.

– Неправда, – сонно бормочет Рика. – Ты первый, кого я всегда замечаю в комнате.

Я печально хмурю брови и отворачиваюсь, опасаясь, что она услышит мое тяжелое дыхание.

– Помнишь, прошлым летом мама заставила тебя и твоих друзей взять нас с Тревором с собой в горы? – спрашивает Рика. – Ты позволил нам делать все, что захочется. Разрешал близко подходить к краю обрыва. Забираться на валуны. Разрешил Тревору материться… – Ее пальцы сжимают мою футболку. – Но ты не позволял нам заходить слишком далеко. Ты сказал, мы должны поберечь силы на обратный путь. Ты ведешь себя так же.

– Что ты имеешь в виду?

Она делает глубокий вдох, потом выдыхает.

– Ну, ты как будто бережешь силы для чего-то. Сдерживаешься, – поясняет Рика, уютней устраиваясь у меня на коленях. – Но в этом нет никакого смысла. Жизнь – это путешествие в один конец, обратного пути не будет. Чего ты ждешь?

В одно мгновение в моей груди все содрогается. Я смотрю на нее сверху вниз. Ее слова обрушиваются на меня так, словно по мне грузовик проехал.

Чего я жду?

Правила, ограничения, ожидания, все, что считалось приемлемым – все это сдерживало меня. Только эти вещи придуманы другими людьми. Это ограничения других людей. Правила и ожидания других людей.

И это все иллюзия. Они существуют лишь тогда, когда я им позволяю.

Рика абсолютно права.

Что со мной сделает отец? И волнует ли это меня вообще?

Я хочу это.

Ты не можешь это получить.

Ну, а что случится, если я все равно возьму?

Я хочу сделать это.

Ты не можешь.

Кто меня остановит?

Боже, она права. Твою мать, чего я жду? Что он сделает?

Я хочу сеять хаос, хочу небольших неприятностей, хочу веселья. Мне нужен шанс последовать зову своего сердца… И кто, черт побери, меня остановит?

Все мои скованные мышцы постепенно начинают расслабляться. Узел в животе раскручивается. Кожу покалывает. Внутренности буквально переворачиваются, и я изо всех сил сдерживаю улыбку.

Я глубоко вдыхаю прохладный воздух, наполняю легкие, словно измученный жаждой, нашедший воду в пустыне.

Да.

Крепче прижимая Рику к себе, встаю и несу ее обратно к машине.

Даже не думаю везти ее домой. Я не хочу, чтобы она осталась одна.

Я вношу ее в свой дом. В холле темно, ведь уже почти десять вечера. Отец наверняка ночует в городе, а мать, скорее всего, готовится ко сну. Однако, поднявшись по лестнице, я встречаюсь с ней в коридоре. Рика спит у меня на руках.