Марина Полетика - Интернат для брошенных мужчин

– Наталья! А у тебя Интернет-то есть? – перегнувшись через перила, прокричала Людмила Петровна. – А то ко мне приходи!

– Есть! – снизу заорала Наталья. – Я прямо сейчас…

Людмила Петровна закрыла дверь, улыбаясь, посмотрела на забытые в прихожей банку с сахаром и книгу и поняла, что участь Джона решена и неотвратимое счастье свалится на него в самое ближайшее время.

Выпроводив соседку, она, все еще улыбаясь, вернулась в кухню и пересыпала сахар обратно в большую трехлитровую банку. Потом присела к столу и задумалась. А ведь это она не иначе как у Юры научилась вот так переворачивать ситуацию, из безвыходного положения находя выход. Может, и Тимку укоротить получится, и у Натальи тоже как-нибудь наладится… Одной-то женщине тяжело, конечно. Ее взгляд упал на свою чашку с недопитым чаем, потом на ту, из которой так и не отпила Наталья. Надо же, наговорила тут с три короба… и случилось странное.

Людмила Петровна вскочила и принялась лихорадочно убирать со стола. Потом постелила новую чистую скатерть. Достала из холодильника шпроты, колбасу, сыр, масло, варенье. Красиво порезала хлеб. Вместо старых тарелок и чашек достала из серванта новенький сервиз – ездила в Сысерть на фарфоровый завод за товаром для магазина и не удержалась. Уж больно был хорош: вроде малахитовый, с золотыми ободками по краешку, а ручки у чашек, как ящерки. Ни разу не пользовалась, а тут достала, словно кто под руку толкал. Разложила все красиво, расставила, полюбовалась.

И позвонила Родину.

Он не удивился, хотя времени было полдесятого. Она сказала, что надо насчет заявки посоветоваться: завтра сдавать, а дело не идет. Не поможет ли?

– Помогу, – согласился Юрий. – Сейчас буду.

Пока ждала, поставила на стол бокалы. И бутылку вина из старых запасов. Яблоки порезала на тарелочку. Притащила из комнаты вазу со своими любимыми ранними астрами. И села ждать. Потом вскочила, вспомнив Натальины бигудюшки, помчалась в ванную, вымыла голову. Высушить уже не успела: от Лесной до ее дома десять минут ходу.

Гостя провела не в комнату, где компьютер стоял и бумаги были разложены, а в кухню, к столу. Он удивился: что за праздник?

– Садись-садись! – подбодрила его Людмила Петровна. – Не бойся! Я, Юра, хочу тебе предложение сделать. Ты мне очень нравишься. Я тебя, можно сказать, люблю. Поэтому выходи за меня замуж. То есть наоборот, конечно. Я предлагаю тебе взять меня замуж. Ты согласен?

– Ты… серьезно? – опешил Родин.

– А то как же? – веселилась Людмила Петровна. – И зря ты так удивляешься. Нет, ты вообрази: я здесь одна. Никто меня не понимает. Рассудок мой изнемогает, и молча гибнуть я должна – так, что ли, по-твоему? Я жду тебя: единым взором надежды сердце оживи иль сон тяжелый перерви, увы, заслуженным укором. Я жду, Юра!

– Пушкин, «Евгений Онегин», письмо Татьяны Онегину, – пробормотал Родин.

– Нет, я понимаю, что нехорошо женщине первой признаваться. Теперь я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать. Но что же делать, если ни он, ни ты сами ничего не замечаете?

– Кто – он? – уточнил Родин.

– Онегин! – пояснила она. – Он не замечал, что Татьяна его любит, ты не замечаешь, что я тебя люблю. Ты же меня тоже любишь, я знаю. Так ты согласен?

– Да на фиг я тебе нужен? – взвился Родин. Вскочил, забегал по крошечной кухне, бормоча и махая руками.

Людмила Петровна посторонилась вместе с табуреткой, поджала ноги и с интересом наблюдала. Только бокалы от краешка стола отодвинула на всякий случай.

– Я нищий! У меня даже квартиры нет! И работы нет! У меня перспектив нет! Мне в городе все пути отрезаны! Что толку, что я тебя люблю, черт побери! – орал Родин, бегая по кухне.

– Ага! – воскликнула Людмила Петровна. После того как она ему все сказала, ей стало легко и весело, и сам черт не брат! – Любишь – женись, у нас в народе так говорят.

– Я мужик. И не имею права… – остановившись наконец перед ней, устало и серьезно произнес Родин.

– То есть ты мне отказываешь?! – притворно испугалась она.

– Ты издеваешься? – опять заорал Родин. – Что ты веселишься? Дурацкая ситуация!

– Дурацкая. Мне тоже так кажется. Тогда давай по-нормальному. Теперь ты делай мне предложение. А я согласна. Я тебя люблю, Юра. Без тебя я бы давно пропала. Еще тем летом, когда по глупости подумала, что все смогу сама. Это же ты все сделал, придумал. Это все твое. Я за тобой как за каменной стеной. Ты самый лучший на свете. Ты настоящий. Я и у парней своих спросила, они тоже согласны.

– Ну, раз все согласны, то тогда и я согласен, – вздохнул Родин и плюхнулся на табуретку рядом с ней. – Женюсь! Твоя взяла.

К осени сыграли свадьбу, гуляли всем селом: шутка ли, международных бракосочетаний в Большом Шишиме пока не случалось – и торжественно проводили супругов Спарроу в Соединенные Штаты Америки крепить успехи тамошнего сельского хозяйства. Наказали писать почаще и на будущее лето непременно всей семьей приезжать в гости. Людмила Петровна и Родин зарегистрировались тихо, без свидетелей: она стеснялась почему-то. Посидели потом с мамой, да Сашка приехал.

А вскоре опять торжествовали коллективно, но исподтишка, заочно провожая Тимура Гаряева. Но не в армию, с этим все же накладка вышла: поняв, что угроза служить Родине становится неотвратимой, Тимка подался в бега. Мамаша спровадила уклониста в Украину к дальней родне. Пока сынок там перекантуется, а они новую справку купят, подороже и понадежнее, чем та, которую со скандалом забраковали в военкомате. Без главаря компания притихла, а затем и вовсе распалась: кто в город, кто женился, а кто в армию. Большой Шишим вздохнул наконец свободно.

С телевизионным фильмом тоже накладка вышла. Приехавших телевизионщиков Людмила Петровна огорчила: больно долго собирались, нет уже никакого интерната, и брошенные мужья все разъехались – кто к женам, старым и новым, кто к любовницам. Потому как спрос на мужиков-то. Но работают здесь: и Петр Борисович, и Геннадий, и Саня. Да у нас тут полсела работает! И еще рабочие места есть, всех приглашаем, если только непьющие. Телевизионщики поогорчались, что упустили сюжет, поснимали в сарае уцелевших «нюшек», Петра Борисовича за работой, отдельно сюжет про Гену сняли и уехали все же не с пустыми руками.

Про нового жильца – актера городского театра Костю Николаенко, которого в конце прошлого сезона выгнали за пьянку и прогулы из городского театра, а жена из дома за то же самое, – все же умолчала. Ну, живет себе у деда Семена. И деду веселее, привык уж к жильцам. И парню передышка. Оба клятвенно ей обещали, что Костя пить не будет. Но им никто не поверил. Будет Данилу-мастера играть, Юра новый сюжет придумал, сейчас новую Хозяйку вместо Натальи присматривает, от девчонок отбоя нет! Но к интернату все это отношения уже не имеет. Шутка это была. А у них теперь дело серьезное.

Странно, но Людмиле Петровне давно не снились сны. Даже океан, который как-то отдалился, уже не манил, не бередил душу. Работы было много, уставала очень. На права сдавать решила, поддавшись уговорам мужа, получалось очень плохо, от этого нервничала. Приходила домой и засыпала как убитая. Если получалось у них сразу уснуть, понятное дело. А утром просыпалась счастливая и другое в памяти перебирала – не из снов, из реальности. Поэтому без всяких снов, просто:

На излете поздней, уже серой и слякотной осени с первыми заморозками, как раз по поговорке, начали считать, только не цыплят, а проблемы. Началось все с Ивана. Он куда-то пропал, но Людмила Петровна, к своему стыду, этого не заметила: занят человек – уборка, посев озимых, корма на зиму, выплаты по кредитам. Она с экскурсиями с утра до ночи крутится как белка в колесе, а у него дело живое, огромное, настоящее. Понятно, что нет у него времени лясы точить. Потом вдруг спохватилась, стала соображать: господи, а ведь он с лета не появлялся! С того самого дня, как объяснил, почему не может на ней жениться. Да ладно, кто старое помянет… Она еще разоралась тогда, выгнала его, бедолагу. Обиделся, что ли? Нехорошо.

Людмила Петровна попыталась несколько раз до Ивана дозвониться, но он не брал трубку, а по домашнему телефону отвечала мать, а ее Людмила Петровна расспрашивать постеснялась. Еще подумает, будто она на ее драгоценного Ванечку виды имеет. Но беспокойство росло, и в середине ноября Людмила Петровна попросила Юру отвезти ее в Озерки. Она и сама теперь имела водительские права, но пользоваться ими все равно не спешила, с удовольствием уступая водительское место мужу.

Первое, что насторожило, когда приехали, – пустой флагшток, торчащий за высоким забором. Ладно, может, постирать решили или еще что, подавила подступившее беспокойство Людмила Петровна. Но тут к воротам подъехал сам хозяин, и, едва взглянув на него, Людмила Петровна сразу поняла: что-то стряслось. За то время, пока они не виделись, Иван осунулся и сильно похудел, хотя и раньше был нетолст, вон и старые джинсы болтаются свободно. Щеки заросли щетиной, глаза смотрели устало. Гостям не удивился. Даже на присутствие Юрия не отреагировал, хотя Людмила Петровна опасалась: мимоходом пожал руку, пригласил в дом. Рявкнул на собак так, что те, поджав хвосты, обиженно ушли в дальний угол. Хозяйка, Анастасия Михайловна, к вторжению незваных гостей тоже отнеслась без обычного недовольства, а скорее даже с испуганной настороженностью. Кошка и та не показывалась!

– Что случилось, Иван? – с порога спросила Людмила Петровна. – Ты пропал, сам не звонишь, на мои звонки не отвечаешь. Но мы же свои люди. Родня. Может, помощь нужна? Ты скажи.

– Нужна помощь, – мрачно подтвердил Краев. – Не знаете, где взрывчатки достать? Я бы нашу местную администрацию подорвал и прокуратуру бы заодно.

Мать всхлипнула и ушла в другую комнату.

– Да что за беда-то? – воскликнула Людмила Петровна, больше всего испуганная ее поведением.