Марджори тяжело вздыхает и снимает очки, откладывая их на столик.

– Ты прав… я не должна этого говорить, но ты прав, Рафаэль. К сожалению, образование уже давно не стоит здесь на первом месте. Ребята увлечены происходящими событиями и тем, как посильнее уколоть друг друга, ударить и уничтожить. Эти Всадники… это кощунственно к такому месту. Прости, ты же один из них… но я думаю, что тебе это не нравится. Карстен самый неприятный тип, которого я встречала. Он жестокий, и я знаю… он ходил к тебе, наверное, шантажировал тебя чувствами к мисс Райз. И они были, Рафаэль. Ведь были они, когда он тебя завербовал. Значит, и сейчас ничего не потерянно. Этой девочке тоже нужно спасение. Вам обоим оно нужно. Ты просто запутался в себе, и тебе нужно понять, как поступать дальше. Тебе следует извиниться перед ней… она так говорит из-за своей обиды на то, что вокруг тебя крутятся другие девочки. Мисс Райз ревнует, она тоже боится, и…я не знаю.

– Да, он именно этим меня и шантажировал. Когда-то я думал, что люблю её. Когда-то я столько всего делал, чтобы она не пострадала из-за Карстена. А сейчас… я не запутался, а просто остановился и оглянулся. Зачем мне это? Я не помню уже, как это любить её. И, вообще, были ли это чувства или же просто азарт трахнуть её, бросить, унизить, доказав, что принцесса опустилась на дно, где я живу. В последнее время я думаю, что именно это меня заставляло так следить за ней, так болеть ей и хотеть её. Но сегодня, да и вчера, и позавчера, наверное, я ещё раньше осознал, что всё это было выдумкой. Имитацией любви, чтобы получить власть. И я на этом не хочу останавливаться. Мне мало, Марджори. Мне мало Эмиры Райз, и мне она не нужна. У меня даже член на неё не встаёт, понимаешь? Ничего не встаёт, а это означает, что никакой любви не было. Хватит о ней говорить, я видел в ней способ достижения цели. И я изворотлив. Улица научила меня прекрасно выживать в любой среде. Я умею приспосабливаться ко всему, и я хочу большего. Я хочу страданий. Их страданий. Я хочу изменить здесь всё. Я хочу, чтобы этот ублюдок Леду упал на грешную землю и ответил за каждое слово, которым он меня оскорбил. Я хочу, чтобы все пали на колени передо мной. И дело не в Эмире Райз, а во мне, – из моего рта вырывается неприятный смех, вызывающий удивление на лице Марджори. Но в её глазах я вижу другое – наслаждение моими словами, удовлетворение тем, сколько в них нескрываемого отвращения и возбуждения в предвкушении нового витка событий и нового союзника, которого она поймала в свои руки.

– Но… но месье Леду. Он здесь при чём, Рафаэль? У него и так много проблем, кто-то подставляет его, и я даже понятия не имею, кто это. Я…

– Вот это человек. Я им восхищаюсь, – перебиваю её. – Ты только подумай. Этот человек взял и не испугался его. Ничего не испугался и открывает всем истинное лицо этой мрази. Он показывает, насколько тот жалок. И я бы пошёл за таким человеком. Рядом пошёл бы. Я бы его поддержал во всём, чтобы уничтожить здесь всё и построить новое: жестокие законы и правила; дисциплина; никаких братств и сестринства; никакого неравенства; никакого разврата и пьянства. Они деградируют, а я хочу двигаться вперёд. Это место – помойная яма для этих придурков. Я хочу развиваться, что и делаю, а они стоят на месте и падают. Ты посмотри, я отброс, грязный и нищий парень, но я Каратель. Я глава братства «Альфа». Меня слушают. За мной идут. Мне поклоняются. Меня хотят. А если ещё и объединиться с этим человеком, то вместе мы бы сделали больше. Уничтожили бы всех Всадников. Особенно Карстена. У меня есть на него достаточно компромата, как и на других, но у меня нет денег, чтобы защитить себя. Сначала я соберу их, продолжая играть придурка, который обожает вагину Миры, а потом никакой Эрнест Райз мне не будет страшен. Это только начало, Марджори. Это только начало моей войны против них всех.

– Боже мой, Рафаэль, это верная смерть. Ты не представляешь, насколько может быть жесток этот мир. Он заберёт тебя, и… не делай этого. Не губи себя. Брось эту затею, она ничем хорошим для тебя не обернётся, – шепчет Марджори.

– А ты чего так за меня волнуешься? – Ухмыляюсь я.

– Не знаю…

– Знаешь. Ты всё прекрасно знаешь, сука похотливая, – моя ладонь ложится на её колено под столом, и я пододвигаюсь ближе к ней.

– Как ты меня назвал? – Её губы подрагивают от возмущения.

– Сука. Похотливая. Мокрая. Возбуждённая. Тебе нравится то, что я говорю. Тебе нравится, когда тебя трахают до звёзд в глазах. Тебе нравится всё, что я делаю с тобой. Я тебе нравлюсь, вот ты и бегаешь за мной. Хочешь меня, Марджори? Хочешь мой нищий член? – Улыбаясь, поднимаю её юбку, задирая выше, и касаюсь кромки чулок.

– Извращённая маленькая шлюха. Ты ждёшь, когда я тебя выдеру, да? Ты ждёшь, когда я нагну тебя над твоим столом и выебу так, что ты ходить не сможешь, – её щёки покрываются румянцем, а с губ срывается шумный вздох.

– Вот. Видишь, ты уже течёшь от того, что я планирую сделать. Но мне этого мало. Я буду трахать каждую здесь и тебя тоже. Хочешь, чтобы я принадлежал только тебе, так помоги мне. Найди для меня того, кто жаждет сместить Леду, и обещаю, ты ходить не сможешь. Я буду для тебя больше, чем любовник. Я буду твоим Карателем. Личным оружием, – вытаскиваю свою руку из-под стола и поднимаюсь с дивана.

– Посмотри, сколько они шрамов на мне оставили.

Задираю свой свитер.

– Прикоснись к ним. Давай, – хватаю её руку и кладу себе на живот.

– А скоро эти пальцы будут ласкать мой член. Твои губы будут обхватывать его и сосать. Ты будешь давиться слюной и молить о большем. Но вряд ли меня кто-то остановит. Я уже выбрал жертву, и я приду за ней. Дальше ответ за тобой, похотливая сука. Будешь ли ты моей сукой, или же я насильно сделаю тебя такой, – отбрасываю её руку от себя и похлопываю по щеке.

– Я добился многого и добьюсь ещё больше. Запомни это, – дарю ей прощальную улыбку и выхожу из бара.

Эта ночь меня убивает. Я знаю, что приближаюсь к концу своего существования. Нет, я буду жить. Моё сердце будет биться. Но я теряю себя. Того, кто мог что-то чувствовать. Того, кто умел сожалеть. Я изменился, и ничего поделать с этим невозможно. Так получилось. Со мной получилось. Моя любовь умирает…

Тихо пробираюсь в дом сестринства. Может быть, в последний раз…

Открываю дверь, затем вторую, и моё сердце больше не обливается кровью, когда я вижу её лицо, повёрнутое ко мне. Мира убирает от щеки полотенце со льдом. Там синяк. Огромный и яркий. Мой синяк. Мой удар. Моя ненависть. Порой мне кажется, что я, действительно, начинаю её ненавидеть за то, что происходит со мной. Я в паутине из собственных, скомканных надежд в огромный кусок из грязи и боли. Я устал бороться в этой слизи. Я устал…

Подхожу к Мире и приподнимаю её лицо, рассматривая вздувшуюся щёку и кровоподтёк. Красиво… я с ума схожу. Мне больно…

– Всё нормально, – шепчет она, дёргая головой и отворачиваясь от меня.

– Она пошла за тобой?

– Откуда ты узнала, что это Марджори?

Мира усмехается и цокает, а потом кривится от боли.

– Догадалась. Сложила всю мозаику, и… почему ты удалил видео с ней? Ты уже знал, да? Ты просто скрывал от меня это и многое другое. Что происходит, Рафаэль? Что с тобой снова не так?

А что со мной так, девочка моя? Я умираю… я столько отдал, чтобы любить тебя, а это всё оказалось бессмысленно. Я забыл о себе. Я думал только о тебе. Я погибаю… теряю тебя… себя… нашу любовь… прости меня…

– Это не важно, – отвожу взгляд, и сердце дерёт от боли. Ещё дерёт. Недолго ему осталось…

– Мон шер…

– Не зови меня так. Он сдох. Его больше нет, – рычу я, сжимая кулаки от ярости, от той низменной ненависти к ней. Я знаю, откуда она. Знаю, что пришло время винить Миру во всём. Знаю, что этого не избежать. Я на грани. Я не могу выжить рядом с ней. Один смогу. С ней нет. Я не в силах… устал.

В её глазах мелькает страх, а затем проходит секунда за секундой, и она всё понимает. И это больно. Вот так мучить друг друга больно, но я должен. Хотя бы одно обещание… одно, мать вашу! Одно!

– Рафаэль…

– Дай мне время… прости меня. Дай мне время. Всё очень сложно. Я… мне стыдно за этот удар, понимаешь? Со мной, действительно, что-то не так. Я тону в этом дерьме и не хочу видеть тебя. Мне всё осточертело. Я втянул себя в это болото из-за тебя.

Горько. Поскорее свалить отсюда надо. Горько. Очень горько. Ей больно. Ей страшно. Я знаю… всё знаю.

– Ты же знаешь, что я рядом, Рафаэль. Что бы ни случилось…

– Любовь до гроба? – Перебивая её, бросаю едкий взгляд, от которого Мира ёжится и напряжённо замолкает.

– Ты веришь в это? До сих пор веришь? Зачем? Где та сука, которую я знал? Где та наглая и неприятная стерва, которая меня возбуждала? Где она? Почему ты превратилась в растёкшееся дерьмо, от которого меня тошнит? Не подходи ко мне, – выставляю руку вперёд, запрещая Мире даже приближаться ко мне. Это противно. От самого себя противно. Я не хочу этого говорить. Это ложь… я не знаю, что со мной.

– Просто оставь меня в покое. Оставь меня… я больше так не могу и не хочу. Твой мир не для меня, и я не буду жить в нём. Мне нужно время… оставь меня, – разворачиваясь, направляюсь к двери.

Мне плевать, если кто-то увидит меня сейчас. Я найду миллион объяснений. Я выдумаю сотню причин. Я научился это делать. Научился быть похожим на них. Научился лгать и изворачиваться. Научился использовать и уничтожать. Научился быть бессердечным даже с теми, кого где-то глубоко внутри люблю. Это страшно. Вот что делает их мир с людьми. Он их меняет, вынужденно меняет, потому что иначе нельзя выжить. Он их ломает, толкая в грязь, и не отмыться от неё. Но единственное, что я знаю и понял – деньги, действительно, не пахнут. Они смысл нашего существования. Мы продаём себя ради них. Продаём всё. Даже любовь, только бы не голодать. Мы ничтожные твари, рождённые, чтобы деградировать. И я теперь один из них. Я добьюсь всего сам, а потом… не знаю, что будет потом. Но я продал себя. Этой ночью я себя окончательно продал.