Что?

Я не этого ждала. Совершенно не этого.

Меня словно ударили. Снова ударили меня в грудь. Пячусь назад, недоумённо моргая, и мои ноги подкашиваются, отчего приходится ухватиться за кресло, стоящее возле стола.

Что?

Это правда? Это…

Поднимаю голову, слыша сквозь шум в ушах хлопок двери, а затем ещё один уже в моей спальне.

– Что я могу дать тебе, скажи? – Рафаэль подлетает ко мне и, хватая меня за плечи, встряхивает с огромной силой. У меня голова на несколько мгновений начинает кружиться.

– Что я дам тебе в будущем? Меня посадят, понимаешь ты это? Как только Карстен решит всё с тобой, он уберёт меня, и я ничего не смогу сделать. Меня запрут за решёткой. На меня повесят столько преступлений, что я сяду пожизненно. Я не знаю, кто кукловод, и вряд ли найду его. Я больше не смогу ничего дать тебе, кроме передачек в тюрьму, а ты пойдёшь, не дай бог, как моя сообщница. И твой отец не поможет тебе ничем! Ничем, слышишь? Мне проще сейчас забыть о тебе, попрощаться навсегда и послать всё к чёртовой матери! Я не могу больше рисковать!

Меня швыряют прямо на кровать, выбивая из лёгких кислород.

– Отвали от меня, Мира! Не подходи ко мне! Не пиши мне! Дай мне самому пойти с повинной! Я! Больше! Не хочу! Видеть тебя! Ты мне не нужна! – Жмурюсь от того, как громко орёт Рафаэль.

Распахивая глаза, смотрю, как он сжимает кулаки и часто дышит.

– Мне насрать на твои чувства. Они мне… не нужны. Мне ничего больше нужно. Я добился того, чего хотел. И ты ошибаешься, думая, что без тебя я ничто. Это ты без меня ничто. Ты не выживешь в моём мире, и всё это было фарсом, чтобы дойти до поста главы «Альфы». Тебе обидно, да? Больно? Я надеюсь на это. Хочу, чтобы ты ненавидела меня так, как я ненавижу тебя за то, куда влез, – подходит ко мне, а я, испуганная и разрушенная изнутри его словами и этой злостью, быстро перекатываюсь на другую сторону кровати и подскакиваю на ноги.

– Уходи, – выдавливаю из себя.

Я не заплачу. Нет!

История повторяется. Сначала Оливер, обвиняющий меня в своих бедах. Теперь Рафаэль. Почему я? Почему всегда виновата я, и никто из них не понимает, через что я прошла и сколько мучений перенесла внутри себя, продолжая жить, как ни в чём не бывало? Но если Оливер был для меня лишь прикрытием, то Рафаэля я любила всем сердцем. Тем, что от него осталось. А сейчас слышать о его трусости, слабости и все его унижающие меня слова непередаваемо страшно.

– Я уже ненавижу тебя за ту боль, которую ты причинил мне, начиная с первой встречи. Я ненавижу тебя за то, чем мне пришлось пожертвовать ради тебя. А тебе плевать. На всех плевать, кроме себя. Ты не доверяешь никому, а я пыталась… столько раз тебя прощала. Ты не заслужил. Ничего не заслужил, кроме протухшего вяленого мяса на Рождество, в лице шлюхи Саммер. Но тебе вряд ли удастся снова прийти ко мне. Уходи и больше не появляйся. Ты мой враг, и я тебя уничтожу, если попытаешься перейти мне дорогу, – отвожу взгляд и указываю рукой на дверь.

– А разве я изначально не был врагом для вас? Я был им, таким и остался. Я рад, что ты услышала меня, и между нами всё кончено. Я больше не хочу винить себя за то, что меня заставили с тобой сделать. Я не буду любить тебя и не останусь рядом с тобой, обманывая себя и свои желания. Теперь ты можешь легко сдать меня, ведь тебе не привыкать сливать информацию о тех, кто был в твоей постели. Это твоя излюбленная тактика. Так давай, облегчи мои признания, сделай это сама. Уничтожь меня своими руками, как ты сделала это с Оливером. Выполни работу Карателя, ведь изначально ты он и есть, – это словно пуля, вылетевшая из его сердца и ворвавшаяся в моё.

Поднимаю голову и словно рассыпаюсь на осколки. Мои глаза мутнеют, и я смотрю на этого человека, которого считала самым родным и дорогим для себя. Я смотрю на него и не верю своим ушам. Я бы никогда его не предала, а он позволил себе вот так просто убить меня.

Единственная слеза скатывается из глаз, и я сама не понимаю, как могу идти, приближаясь к нему, и смотреть в эти, кипящие презрением, глаза. Это чудовищно. Я боюсь, что больше не вытерплю. Я прямо сейчас упаду на пол и буду скулить. Долго. Тихо. Одиноко.

Глава 11

Мира

Наверное, я смотрю в глаза Рафаэля очень долго, потому что они начинают болеть, как и всё тело. Я чувствую, как моё сердце угасает… секунда за секундой. Всё становится безликим.

И в этот момент я понимаю, что не их это вина. Ни Оливера, ни Рафаэля, а только моя. Я всегда несу с собой разрушения и боль. Я знала об этом и всё же верила, что, хотя бы раз, судьба сжалится надо мной. Но мир жесток, и в нём нет жалости, особенно для меня.

– Знаешь, раньше я отомстила бы тебе, не задумываясь ни о чём. Просто из прихоти и для удовлетворения уязвлённого самолюбия. Но сейчас что-то во мне изменилось. Я признаю, что хотела тебе отомстить тогда, когда увидела тебя и Саммер, спускающихся из твоей спальни. Хотела отомстить тогда, когда прождала тебя на холоде несколько часов, но так и не получила ответа. Хотела тебе отомстить тогда, когда вернулась в номер того отеля, где ты для меня имитировал счастье и дал мне надежду. Да, я бы отомстила тебе за всё, что ты принёс в мою жизнь. Но не хочу. Я поступлю так, чтобы совесть меня не мучила ночами, пока буду ждать тебя и думать о том, как мало минут настоящей любви ты мне подарил. Вероятно, это тоже было с твоей стороны имитацией. С моей всё наоборот. Я желаю тебе спасения и свободы. Всё правильно, без меня у тебя будет шанс, как и у остальных. И я прошу тебя, если хотя бы раз, хотя бы одно твоё красивое слово было искренним, то позаботься о Сиен и Белче. Они не виноваты в том, что из-за меня их зацепило. Прощай, мон шер, надеюсь, когда-нибудь ты добьёшься того, о чём мечтаешь. Построй своё личное королевство, в котором будешь править так, чтобы никто больше не знал, как это больно, когда оно разрушается, – каждое слово даётся мне с трудом, но приносит облегчение. Вероятно, завтра мне будет снова плохо и жалко себя. Может быть, завтра я пойму, насколько мне невыносимо больно и буду бороться сама с собой, чтобы не натворить глупостей. Но внутри я знала, уже давно знала, что конец наступил, только верить в него не хотелось.

Делаю шаг в сторону и одновременно глубокий вдох, чтобы собраться и не совершить ошибку. В груди такая дыра… огромная.

– Прощай, – я не знаю, то ли это я повторяю одними губами, то ли это его шёпот тонет в моём громком сердцебиении, отдаваясь шумом в ушах.

Я только успеваю заметить движение сбоку, как Рафаэль хватает меня за руку, и я оказываюсь прижатой к нему.

– Нет… – отклоняюсь, мотая головой, и упираюсь в его грудь. От него так воняет. Саммер воняет.

– Не смей, – шепчу я, а губы дрожат от понимания того, что ещё двадцать минут назад он прижимался своим ртом к её. – Один раз я простила… один раз, но больше прощения ты не получишь. Ты достаточно мне сказал, и я повела себя разумно, чем ты похвастаться не можешь. Так что не смей даже думать о том, чтобы прикасаться ко мне после того, как трогал её. Не смей…

Дёргаюсь в его руках, и Рафаэль выпускает меня. Отхожу в сторону и прижимаюсь к стене, только бы не упасть.

– Я не собираюсь обвинять тебя ни в чём, но и прощать тоже. Ты струсил. Ты сбежал. Ты сделал сейчас всё для того, чтобы я поняла – точку ты поставил давно, забыв меня предупредить об этом, и продолжал изводить. Уходи, Рафаэль, уходи отсюда и не делай хуже, – сдавленно добавляю я.

– А я не могу, представляешь? Эти грёбаные ноги не идут! Это грёбаное сердце не хочет… – он ударяет себя по груди.

– Не хочет, а разум требует, чтобы я уничтожил тебя прямо сейчас. Ты слаба… и так сильна. Я не спал с ней, Мира. Я не смог, хотя это было бы самым чётким и точным ударом по тебе и по нашему прошлому. А мне противно. От своей жалкой сущности противно. Мне проще облить тебя дерьмом и корить себя за то, что это я слабак и трус. Да, я трус, потому что мне важнее то, что будет с тобой, а не со мной, – Рафаэль дёргано срывает с себя свитер с эмблемой братства и раскидывает в стороны руки.

– Вот, смотри… смотри. Каждый чёртов шрам глубок настолько же, как и моя любовь к тебе. Это больно… я не могу больше. Я не могу… понимаешь? Думать о том, что я бессилен перед обстоятельствами каждую минуту. Каждую секунду видеть тебя и любить всем своим существом, – его голос дрожит, и я вижу, как трясутся губы в свете фонарей, льющемся из окна. Но не это рикошетом бьёт по мне, а слёзы, которые скатываются по его лицу.

Рафаэль падает на колени и стискивает руками голову.

– Мне страшно… бояться это унизительно. Не показывать тебе, как сильно я боюсь… не успеть боюсь. Лучше вот так… искромсанным быть, чем знать, что я тебя уже потерял… без боя. Нет у меня ничего, слышишь? Ничего нет. Ни денег. Ни будущего. Ни прошлого. Даже настоящее… не моё оно. Раньше я боялся за свою семью, но я вытащил их… а этот страх он изводит меня… не даёт дышать… жить… любить тебя. Он ломает меня, и я не могу с ним справиться. Я жалок, от меня ничего не осталось… только огромный кусок сожжённой кожи и вонь. Я её ненавижу… всё здесь ненавижу, даже тебя иногда ненавижу за то, что полюбил. Я не могу так больше… я сдаюсь… сдаюсь… у меня нет сил бороться дальше. Меня сломали… тобой сломали… я устал извиняться за то, что делаю. Перед тобой… перед собой… перед всеми… я устал быть козлом отпущения и завербованным мудаком, которого используют. А мне так хреново улыбаться, когда я знаю, что это конец… мой конец. Так что руби… возьми и отруби мне грёбаную голову, потому что она мне больше не нужна. Она ничем мне не помогает… она меня убивает мыслями о мечтах, в которых есть ты… это больно. Я не знаю, что мне делать дальше… я не знаю, – и я вижу то, о чём он говорит. Это та грань, после которой ты будешь или хладнокровным преступником, или же упадёшь на дно. Третьего я не наблюдала. И это, действительно, ужасно.