— Олег, все будет хорошо, — сказал Влад, изнывая от невозможности помочь и хоть как-то гарантировать правдивость своих слов. — Раз операция плановая, значит, неожиданностей быть не должно. Медицина сейчас чудеса творит.

— Да, конечно, — отозвался Грабар явно из одной вежливости.

А потом, помолчав, спросил:

— Владислав Алексеевич, ну вот почему так, а? Я понимаю, когда болеют пожилые люди. У них за жизнь столько накопилось: экология плохая, стрессы, режим неправильный… А молодые — почему? А дети? Где справедливость?

Голос он под конец повысил, яростно выдохнув последнюю фразу, и видеть Олега таким, сбросившим обычную маску невозмутимости, было тревожно. Снова Влад поймал себя на желании обнять, прижать к себе, вплести пальцы в светлые мягкие волосы, даже не из чувственности, а просто в извечном жесте ласки и защиты.

— Не знаю, Олег, — сказал он вместо этого. — Справедливость — такая штука… Не помню, кто про нее сказал, что справедливость есть только там, куда мы ее приносим. И только пока сами за ней следим. А ждать справедливости от жизни вообще не стоит. Давайте… давайте просто верить, что все будет хорошо.

Грабар кивнул. Помолчал немного и уронил горько, но с отчаянной надеждой:

— Должно обойтись. Просто должно. Говорят же, что дети выносливее. У них иммунитет еще нормальный…

В смысле — "дети"? Влад замер, чувствуя, как перехватывает дыхание. Это что получается? Леля…

Он не успел ничего спросить. У Грабара зазвонил телефон — и в этот раз Олег схватил его с таким лицом, что сразу стало понятно, откуда звонок. Нажал на кнопку, выслушал совсем недолго, а потом выпалил:

— Спасибо. Спасибо вам огромное. Спасибо.

Трубка, сообщив еще что-то, отключилась, а Олег посмотрел на нее, потом перевел на Влада ошалело счастливый взгляд. Обычный серый лед его радужки словно растаял — в глазах плескалась искренняя бескрайняя радость.

— Все хорошо. Владислав Алексеевич, все хорошо. Операция прошла успешно. Лелька в реанимации под наблюдением, но это же нормально, да?

— Конечно, нормально, — поспешил его уверить Влад, которого мучил совсем другой вопрос.

Что операция удалась — это прекрасно, само собой. Но…

— Олег, а сколько ей?

Получилось спросить почти равнодушно, но Влад замер, ожидая ответа. Глупость какая, неужели он напутал, ревнивый дурак, или понял неправильно, или…

— Пять, — сказал Олег.

И снова этот смущенный взгляд, вильнувший в последний момент, словно Олег то ли не захотел, то ли постеснялся встретиться с ним взглядом. Пять? Пять? Это что же получается… Идиот. Кретин ты, Сокольский. Напридумывал себе неизвестно чего, а неизвестная Леля — ребенок. И вот почему Олег так переживает. Стоп-стоп, это, выходит, его ребенок? Хотя какая разница? Ей пять лет — вот что важно.

— Ваша дочь? — спросил Влад, изо всех сил изображая спокойную участливость, хотя в душе восторженно орали мартовские коты.

— Не моя.

Грабар ожидаемо смутился еще больше. Попытался что-то объяснить, на удивление невнятно — похоже, мысли у него бежали вперед языка, который заплетался просто от усталости. Влад только и понял, что ребенок чужой, но так получилось, что помочь девочке, кроме Олега, было некому. Ох, блин… Он прикусил изнутри губу, чтобы промолчать, не наговорить прямо сейчас глупостей. Подумать… Надо подумать. Взвесить все еще раз, а то и дюжину раз, если понадобится. Просчитать. Сформулировать.

Он вставил ключ в замок и тихо сказал, ловя в зеркальце взгляд Грабара:

— Так, ладно… Олег, все хорошо. В больнице вы сейчас не нужны. Давайте я вас домой отвезу.

— Да, если можно… — отозвался Грабар, растирая виски.

Голова у него болит? Или просто устал?

Влад тронул машину, вырулил на улицу. Молча порадовался, что Олег не уточнил, к кому именно домой они едут. Видимо, решил по умолчанию, что к нему на квартиру. Ах, юридические игры со словами, чтоб вас. Зато Влад выиграл немного времени. Мысли неслись заполошно, обгоняя друг друга, перебивая, сплетаясь воедино. Влад вдруг представил, что впереди не просто развилка улиц, на которой можно свернуть влево или вправо, оказавшись дома у него или у Грабара, а развилка настоящая, меняющая судьбу.

Вот он везет Олега к нему домой. Прощается, еще раз убеждает, что проблем с работой не будет. Провожает взглядом уходящего Грабара, жадно оглядывая фигуру, каждую линию которой знает на ощупь. Запах тела и волос, теплота кожи, стоны и шепот, вкус поцелуев и более интимных касаний — все то, что складывается в единый облик человека, которого он почти потерял. И готов был с этим смириться.

Сам Влад уедет домой, а завтра или послезавтра Олег придет в "Корсар" и начнет работать. Хорошо работать, на совесть. И, может быть, они еще не раз переспят, украдкой и торопливо, или всласть — неважно. Все равно рано или поздно это сойдет на нет, как сходили до этого любые отношения. Страсть и новизна притупятся, а взамен ничего не появится. Может, они останутся хорошими приятелями, насколько это возможно у начальника и подчиненного. Может… Да какая разница? В конце этой дороги — пустота. Снова и снова холодное тоскливое одиночество под маркой любви к себе и якобы свободы.

А если нет? Если сделать то, о чем мелькнула шальная мысль, когда Влад понял, что препятствий, на самом деле, нет? Что ему мешает-то? У Олега ребенок… Ну и что, бывает. Неважно, что это не его ребенок, Грабар принял на себя ответственность за девочку, значит, он ее не бросит. Это проблемы, но любые проблемы решаемы. Им придется работать вместе, рано или поздно они спалятся, как влюбленные старшеклассники. Да и плевать. Там видно будет. Зато взамен… Влад облизнул губы, представив, что получит, если только…

— Владислав Алексеевич, — напряженно сказал Грабар, и Влад понял, что отсрочка "на подумать" закончилась. — Мы куда едем? Я думал — ко мне.

— Олег…

Влад вздохнул, не оттягивая неизбежное, но чувствуя последний момент перед ним, как чувствуют миг перед прыжком в холодную воду, ударом судейского молотка или шагом в кабинет врача.

— Олег, одну минуту, ладно? — попросил он, сворачивая к скверу уже почти перед самым домом и останавливаясь.

Здесь было темно, только фонарь сверху озарял площадку сквозь ветви деревьев, да приборная панель давала достаточно света, чтобы разглядеть лицо друг друга. Олег смотрел на него настороженно, и эту настороженность хотелось стереть, смыть с него, как и усталость, и недоверие, и затаенный страх оказаться ненужным, который Влад чувствовал очень глубоко за официальной вежливостью и нежеланием пустить к себе ближе. Чувствовал, потому что знал его и за собой.

— Олег… — сказал он, крутя в руках ключи от машины с тяжелым холодным брелком. — Давайте вы меня выслушаете очень внимательно, хорошо? И сразу договоримся, что это не шутка или тому подобная глупость. Идет?

— Как скажете, — так же осторожно ответил Грабар, и Влад молча выругал себя — нашел, когда отношения выяснять.

Но получалось, что сказать надо именно сейчас. Пока общие переживания, пусть и по разному поводу, поставили их перед собственными страхами и дали передышку.

— Олег, вы не хотите переехать ко мне? То есть… насовсем.

Вот и все. Слово было сказано, упав в тишину, и Владу стало самую малость легче. Грабар ошарашено молчал, и Влад торопливо продолжил:

— Я понимаю, что это неожиданно. У вас наверняка куча вопросов, условий, может быть… Все обсуждаемо. И не имеет абсолютно никакого отношения к вашей работе. Олег, пожалуйста, только не вздумайте хоть заподозрить, что я вас к чему-то принуждаю или манипулирую нашим рабочим договором. Такого я бы никогда себе не позволил. Если откажетесь, я вас сейчас отвезу домой, и больше мы об этом не заговорим. Если вам нужно подумать… Вы ведь можете просто переночевать у меня еще раз, правда? Без всяких обязательств. А утром скажете, что решили. И… Олег, мне очень хочется, чтобы вы согласились. Я, наверное, выбрал неправильное место и время, надо было романтичнее… Но я не мог сейчас вас отпустить, не сказав этого. Чтобы вы ни решили. Я хочу, чтобы вы жили со мной. Со всеми вытекающими последствиями…

— Владислав Алексеевич, вы с ума сошли?

Голос Грабара был испуганным. Растерянным, звонким от удивления. Но неприязни в нем не было, как Влад ни вслушивался.

— Сошел, — согласился он с мрачным удовлетворением. — Явно сошел. Делаю предложение в машине на улице. Ни ужина со свечами, ни чего там еще положено по протоколу… Простите, ладно? Ну не тащить же сейчас вас в ресторан? Вы устали до полусмерти. А я сошел с ума. Потому что… Олег, поедемте ко мне? Я серьезно. Хоть выспитесь нормально, приставать не буду. А завтра на свежую голову пошлете меня подальше. Или не пошлете, а…

Договорить он не успел. Грабар повернулся к нему, качнулся вперед, и Влад поднял руки по наитию, еще не понимая, что происходит. Обнял, прижимая именно так, как хотелось, торопливо принялся гладить плечи и спину, обтянутые тонкой рубашкой. Дышал знакомым запахом, шалея оттого, как выгибается в объятиях сильное упругое тело, как дышит Олег, уткнувшись носом ему в плечо, а потом поднимает голову, и можно безошибочно попасть в единственную желанную сейчас цель — его губы.

Влад целовал его отчаянно, исступленно, не желая и не собираясь выпускать из объятий и чувствуя, как его так же отчаянно целуют в ответ. Было ли это согласием? Или прощанием? Думать не получалось. Мысли плавились и текли, оставляя голые раскаленные чувства. И это вот — отпустить? Позволить уйти? Да вот хрен. Мой. Не отпущу, не отдам никому…

Он уже откровенно тискал Олега, сминая рубашку, руки так и тянулись вниз, к брючному ремню. И пришел в себя только, когда Грабар дернулся то ли испуганно, то ли протестующее. Отстранился от Влада, дыша тяжело и рвано, как вынырнувший из глубины человек, попросил беспомощно: