– Это тебя не касается, – ответила Морган. – А ты? – прошептала она, крепко сжав символ его мужественности. – Ты всегда так ласкаешь Люси?

– Разумеется, – ответил он, покрыв поцелуями грудь Морган, и она застонала от наслаждения. Он медленно раздвинул ей бедра, и Морган прижалась к его нежным и ловким пальцам. И тут восторг и блаженство, наполнившие ее тело, внезапно растворились в одном взрыве безумной страсти, и она почувствовала, как горячая влага потоком хлынула из ее тела, орошая ковер.

Френсис перекатился: на бок и с веселым изумлением посмотрел на нее.

– Я и не подозревал, что ты до такой степени хочешь, – заметил он.

– Прости, не сдержалась.

Она почувствовала, что краснеет, и хотела было отвернуться, но Френсис удержал ее, переместившись выше и зажав ее между коленей.

– Разумеется, я польщен, но мы можем получить удовольствие и другими способами.

Он приподнял ее подбородок и поднес к ее губам воплощение мужского достоинства. Во взгляде Морган промелькнул страх и удивление.

– Ну? – произнес Френсис. – В моем теле есть нечто, внушающее тебе отвращение?

– Нет… но я никогда… это как-то странно…

– Не думаю, ты ведь охотно впускаешь его в свое тело через другие врата. В любом случае подобная щепетильность тебе не к лицу.

Она помедлила, но ведь и в самом деле эта твердая, наполненная мужской силой плоть прямо у ее губ была частью Френсиса; это источник жизни ее первенца, орудие наслаждения. И она приняла его, сначала осторожно, а затем все более страстно, ощущая, как он заполняет пространство ее рта.

Затем Френсис вошел в ее лоно, и ночная тьма рассыпалась на мириады блистающих искр, взмывающих до самых небес.

Они тихо лежали рядом, стараясь сохранить чудо, возникшее между ними, наслаждаясь ощущением абсолютного мира и покоя.

– Френсис… – проговорила наконец Морган, приподняв голову, и умолкла.

Но голос Френсиса, прозвучавший в ответ, оказался неожиданно нежным:

– Что, Морган?

– Я не понимаю… Не могу понять, почему… ты заставляешь меня… терять контроль над собой.

– Контроль? – хохотнул Френсис. – Я бы подобрал другое слово. Просто ты женщина, а я мужчина.

Морган приподнялась на локте.

– Это слишком простое объяснение.

Френсис пожал плечами:

– Ну хорошо. Мы подходим друг другу – по крайней мере в этом смысле. Существует множество аспектов, в которых мужчина и женщина могут подходить друг другу – физически, интеллектуально, эмоционально, духовно, романтически. Мы с Люси великолепно подходим друг другу эмоционально и духовно. Однако она не разделяет моих интеллектуальных увлечений и мой темперамент. Но мы тем не менее прекрасно чувствуем себя в браке.

– Итак, – медленно проговорила Морган, – именно из-за ваших физических несоответствий ты волочишься за потаскушками – и за мной?

Заметив горечь в ее взгляде, он нежно повернул ее лицом к себе.

– Ты не потаскушка. Ты женщина, удивительная, редкая, абсолютно лишенная глупого кокетства и идиотских предрассудков. Ты молода, прекрасно сложена. И ты инстинктивно понимаешь, что может доставить удовольствие мужчине – и тебе самой.

В ответ на это спокойное лаконичное объяснение Морган не сразу нашлась что ответить. Затем подумала немного и нахмурилась.

– Ты все еще не понимаешь, почему тогда, после гибели младенца, я отправился в бордель, вместо того чтобы прийти к тебе. Ну, во-первых, ты тоже была подавлена. И, наверное, хотела нежности, а мне необходимо было выместить свою страсть и бешенство. Люси даже в лучшие времена не могла понять, что такое настоящая страсть. И вообще она слишком хрупка, особенно сейчас, когда потеряла ребенка. Мы с ней должны быть очень осторожны, чтобы не допустить еще одной беременности.

Огонь в камине погас, и комнату освещали только свечи на столе Френсиса. Ветер шумел за окном, а дождь припустил с новой силой, барабаня по оконному стеклу.

– Понимаю… кажется. – Морган улыбнулась. – Как все непросто у вас с Люси. Полагаю, она знает о твоих похождениях?

– О да. – Френсис сидел, обнимая колени. – Мы никогда не обсуждаем это, но, разумеется, она все знает. – Помолчав минуту, Френсис добавил: – Но она, конечно же, ничего не знает о тебе. И не должна узнать. – В голосе Френсиса появились угрожающие нотки.

– Я никогда ей не скажу – как, впрочем, и Джеймсу.

– Надеюсь. – Френсис потянулся за одеждой и встал. – Вот почему я стараюсь держаться от тебя подальше. Они никогда, никогда не должны узнать о том, что происходит между нами. Пойдем, – бросил он небрежно, – уже поздно и холодно.

Они молча оделись, Френсис задул свечи. Часы пробили одиннадцать. Морган ничего не видела впотьмах, и Френсис, взяв ее за руку, проводил до двери. Они вместе вышли в холл, но гут Френсис объявил:

– Я голоден. Пойду поищу чего-нибудь в кухне.

Морган молча кивнула. Надо было что-то сказать, вновь ощутить ту близость, которую они только что испытали. Но это была всего лишь физическая близость, так стоит ли изображать чувства, которых на самом деле нет?..

– Спокойной ночи, – чуть слышно произнесла она, но Френсис уже шел в сторону кухни и, конечно, не слышал ее.

Джеймс, к ее удивлению, не только не спал, но был полностью одет и ходил взад-вперед по спальне. Морган застыла на пороге.

– Где ты была? Ты ушла из столовой больше двух часов назад!

Морган судорожно пыталась найти приемлемое объяснение. Но Джеймс не дал ей возможности ответить. Он подскочил к ней и схватил за плечи:

– Ну? Ты была с моим братом? Да?

О Боже, подумала Морган растерянно, он все знает. Она чуть отступила и прижала ладонь ко лбу.

– Пожалуйста, Джеймс, я так устала, и малыш то и дело беспокоит меня.

Джеймс резко привлек ее к себе:

– Устала, говоришь, а целый вечер провела с Френсисом! Что вы делали?

Морган затрепетала, увидев холодную ярость на лице мужа. Не может он быть уверен в ее измене! Она постаралась взять себя и руки.

– Я пошла к нему поговорить, потому что беспокоюсь за вас обоих! Все эти религиозные споры действуют мне на нервы. Особенно сейчас!

– Так я и знал, – кивнул Джеймс, отступая на шаг. – Я даже знаю, о чем вы говорили. Френсис ловко играл на твоих папистских чувствах, возникших под влиянием того ирландца, и, без сомнения, настраивал тебя против меня!

– Что за вздор! – воскликнула Морган с облегчением. – Именно из-за «того ирландца», как ты его называешь, я не выношу ваших споров с Френсисом! Это я и пыталась объяснить твоему брату. Естественно, он стоял на своем, и мы поссорились. Но, – продолжала она, аккуратно укладывая ожерелье в шкатулку и постепенно успокаиваясь, – ни один из нас не хотел уступать, поэтому пришлось сменить тему. Мы поговорили о Люси, об умершем малыше. Френсис все еще беспокоится о здоровье Люси. Думаю, ты и без меня это знаешь. И потом, Джеймс, – улыбнулась она, – Френсис наверняка ревнует. Ведь твоя жена в состоянии выносить и родить здоровых детей без особых сложностей.

Ее попытка сыграть на мужской гордости Джеймса увенчалась успехом. Лицо его разгладилось, и голубые глаза потеплели.

– Ну, у него есть уже трое крепких малышей. Хотя, конечно, он огорчен тем, что Люси больше не сможет родить.

– Надо думать, – согласилась Морган, расстегивая платье и надеясь, что при свете свечей она выглядит достаточно соблазнительно. – Я не хотела тебя волновать, но ты знаешь, что Френсиса невозможно остановить, если он разойдется.

– Уж я-то знаю. – Джеймс внимательно разглядывал жену, почти обнаженную. – Ты уверена, что мы… что нам не следует заниматься любовью сегодня?

Морган поморщилась и закусила губу. Как и в предыдущий раз, они с Джеймсом решили, что следует воздержаться от супружеских отношений на время ее беременности. Но на радостях, что он ни о чем не догадался, Морган готова была уступить.

– Вообще-то мы могли бы… Но лучше подождем до завтра, Джеймс. Меня слегка подташнивает, и я очень-очень устала после споров с Френсисом.

19 апреля 1537 года Морган благополучно произвела на свет сына. Роды были тяжелыми, но непродолжительными. Слава Богу, второй ребенок родился при более благоприятных обстоятельствах, чем первый. Малыша назвали Эдмундом в честь отца Морган. Как только она смогла писать, радостная новость немедленно была отправлена в Фокс-Холл.

Месяц спустя пришло ответное письмо, но не из Фокс-Холла, а из Лондона, и написано оно было крупным почерком Нэн. В письме содержались страшные новости: один за другим скончались родители Морган, сначала леди Элис, а через три дня сэр Эдмунд. «Это не чума, – писала Нэн, – хотя сначала мы испугались. У них обоих поднялась температура, началась горячка и страшные боли в животе, а потом лихорадка и судороги. Их похоронили рядом с бабушкой Изабо и дедушкой Уильямом в фамильном склепе».

Лишь спустя два дня Морган нашла в себе силы дочитать письмо кузины. Нэн вернулась ко двору, прихватив с собой тетушку Маргарет. Фокс-Холл опустел, и, хотя Нэн понимала, насколько ее матушку тяготит придворная жизнь, она надеялась, что строгие нравы, установленные под влиянием Джейн Сеймур, сделают тетушку более сговорчивой.

«Она сейчас несколько слаба, поскольку перенесла такую же болезнь, но в менее тяжелой форме, – продолжала Нэн. – И естественно, потрясена жестокостью, которую король проявил по отношению к участникам паломничества. Многих казнили, но лорд Латимер уцелел».

Были в письме Нэн и светлые моменты. «Королева сказала мне, что ждет ребенка. Сейчас уже все знают об этом, а король на седьмом небе от счастья и обращается с Джейн как с драгоценной вазой венецианского стекла. Ее величество и я стали довольно близки, а в марте ее брат Гарри приезжал в Лондон с визитом. Он такой же забавный, как Том, темноволосый, как Нед, но с удивительно покладистым характером и редкой способностью разговаривать с людьми с особым почтением. Он вдовец с двумя детьми и, без сомнения, одинок, несмотря на то, что симпатичен».