Гости продолжали прибывать. Интимный маленький прием Гвен превратился в обед для двадцати человек. Им пришлось нанять дополнительных слуг, но Стоуни сам чистил фамильное серебро, которое входило в майорат и не могло быть продано. Дом не выглядел так хорошо уже много лет, решил он, во всяком случае, часть его. Целых два крыла были закрыты, но собравшейся компании не обязательно знать об этом. Виконт с удовлетворением огляделся, пока прибывшие ранее гости радостно разговаривали между собой, с бокалами в руках. Чарли не выглядел слишком счастливым, так как леди Валентина стучала по костяшкам его пальцев закрытым веером. Стоуни улыбнулся, и Гвен улыбнулась ему в ответ с другой стороны.

  Гвен тоже никогда не выглядела лучше, подумал он, даже когда была хорошенькой юной новобрачной. В своей стихии, в новом розовом платье, леди Уэллстоун теперь обрела элегантность и более зрелую, непреходящую красоту, которая не могла не пленять.

  Без сомнения, она пленила лорда Стрикленда. Барон скрупулезно привел себя в порядок и блестел, словно серебряный подсвечник без многолетнего налета. Его рубашка была безупречно белой, и, должно быть, он купил себе корсет, чтобы удерживать брюшко, потому что Стрикленд заскрипел, склонившись над рукой Гвен. Барона так очаровала ее приветственная улыбка, его настолько переполняла благодарность за ее любезное приглашение – и он настолько опасался мисс Кейн, которой лишь коротко кивнул и сказал «Добрый вечер, мадам», – что Стрикленд увлек Гвен с собой в поисках предобеденного хереса.

  Таким образом, Стоуни и Эллианна остались вдвоем возле двери в гостиную ожидать следующих гостей.

  Заметить, что Гвен никогда не выглядела лучше – это одно. А замечание, что мисс Кейн никогда не выглядела лучше – это преуменьшение на грани абсурда. Она даже не похожа на мисс Кейн! Боже, как жаль, что у него под рукой нет художника, чтобы написать ее портрет прямо сейчас, при свете свечей, в этом клочке шелка и кружева, который притворяется платьем, с волосами, соперничающими по яркости с рубином. Жаль, что Стоуни не может накинуть на нее пальто, как в морге, чтобы никто из других мужчин не смог бросить даже взгляда на эту экзотическую, завораживающую Эллианну. Дьявол, жаль, что он не может закинуть ее на плечо и унести наверх, в свою спальню – нет, в закрытое крыло, где никто не подумает искать их в течение нескольких дней. Пяти дней должно быть достаточно, чтобы Стоуни снова начал мыслить ясно, не испытывая трепета. Шесть – если ее волосы окажутся такими же длинными и шелковистыми, как он запомнил. Лучше пусть будет семь дней. Ему понадобятся целых двадцать четыре часа, чтобы расплести и расправить все эти маленькие косички, чтобы ее великолепные волосы рассыпались по его подушке, по его груди, по ее груди, играя в прятки с прелестными, вздымающимися грудями Эллианны. Они могут стать его подушкой, его… Они могут принадлежать ему.

  Гвен убьет его.

  А Эллианна сделает кое-что похуже, судя по тому, как трусливо вел себя Стрикленд.

  А он станет презирать себя, вместо того, чтобы просто стыдиться порочных образов, возникающих в голове, и непослушной реакции своего тела. Проклятие, когда это Эллианна – он не мог называть ее мисс Кейн, когда изо всех сил сдерживался, чтобы не поцеловать кожу на внутренней стороне ее плеча, где заканчивалась перчатка и начинался крошечный рукав платья – когда это Эллианна Кейн превратилась из ведьмы в сирену? Ей-Богу, это чертовски несправедливо. И дьявольски неудобно.

  Сейчас Эллианна улыбалась герцогине Уиллистон, которая, как оказалось, знала ее мать. Она знала и его матушку. Ее светлость, в действительности, знала всех и обо всем. Судя по ее прищуренным глазам, это включало и его постыдные мысли. Как можно осуждать его за то, что он хочет ответить на самое ошеломляющее приглашение, которое когда-либо получал? Его тело готово отправить ответ с особой поспешностью. На самом деле, боялся Стоуни, еще быстрее.

  Ее светлость ничего не сказала, но молча предупредила его взглядом. Она потрепала Эллианну по щеке и произнесла:

  – Браво, моя девочка. Браво.

  Как получилось, что герцогиня может касаться ее кожи, а виконт – нет? Ад и все дьяволы, никто не может винить Стоуни в том, что он мечтает об этом. Мужчина должен быть мертвым, чтобы не испытывать желание к этой женщине.

  Кстати, о мертвых, сэр Джон Томасфорд – следующий гость, о котором было объявлено.

  Советник коронера, одетый в безукоризненную одежду темных тонов для вечерних приемов, блестел от напомаженных волос и бриллиантовой булавки в шейном платке до серебряных пряжек на туфлях. Его волосы снова были зализаны назад, открывая высокий лоб, словно его мозг распух от всех тех научных познаний, которые он излагал. Кроме того, Стоуни показалось, что линия волос на лбу сэра Джона находится чуть выше, словно у этого червя из морга начали выпадать волосы. Вот беда, не правда ли?

  Сэр Джон едва не увлажнил пальцы Эллианны и почти измазал жиром перчатку Гвен, когда та заторопилась навстречу человеку, которого так хотела пригласить мисс Кейн. Гвен одарила рыцаря самой яркой улыбкой, а Стоуни готов был толкнуть дорогую мачеху обратно в сторону лорда Стрикленда. Что касается мисс Кейн, Стоуни не собирался выпускать ее из вида или далеко от себя, только не тогда, когда он знал, что каждый мужчина в комнате так же околдован ею, как и он сам. Кто знает, на что решится человек, охваченный вожделением? Стоуни знал, что хочет сделать сам, и был уверен, что не сделает этого, но кто сможет предсказать поведение мужчины, хобби которого – жестокие преступления? Виконт не доверял этому блеску в глазах сэра Джона и его презрительно искривленной полуулыбке.

  Согласно словам Гвен, этот человек не женат и респектабелен, с достаточным доходом, чтобы содержать жену – не то чтобы кому-то, женившемуся на наследнице Кейнов, придется беспокоиться о своем доходе. Сэр Джон в том возрасте, когда мужчина начинает серьезно задумываться о собственной детской… и он посылает Эллианне книги про убийства. Нет, этот тип не приблизится к Эллианне – по крайней мере, пока Стоуни выступает в качестве ее сопровождающего.

  Что до Эллианны, то она, кажется, обрадовалась только что прибывшему гостю, словно считала его еще одним другом среди множества незнакомцев. Стоуни видел, что ее поза стала не такой напряженной. Глупая гусыня, считающая себя слишком умной, на самом деле была чересчур невинной, чтобы отличить коршуна от голубя. К счастью, у нее есть Стоуни, который будет стоять на страже. Он едва сам не выпустил когти и не раскрыл клюв, когда сэр Джон протянул руку и спросил:

  – Уже пришли в себя, не так ли?

  Даже голос этого человека звучал елейно на таком близком расстоянии, негромко, но вкрадчиво. Стоуни не хотелось стоять в одной комнате с человеком, хобби которого – смерть, не говоря уже о том, чтобы пожимать ему руку. Однако он не мог отказаться, не рискуя вызвать сцену на званом обеде Гвен. Эллианна уже вопросительно уставилась на него. Виконт расправил густые белокурые волосы перед тем, как предложить сэру Джону руку в ответ.

  – Полностью пришел в себя, – ответил он, еще раз со злорадством потрепав себя по волосам. – Всего лишь минутная слабость, знаете ли. В тот день, когда прибыло послание мисс Кейн, я еще не успел позавтракать.

  – И на том спасибо, – произнес сэр Джон перед тем, как отойти в сторону, уступая место следующему гостю. Стоуни мог поклясться, что слышал, как его соседка хихикнула. Возможно, он все-таки должен позволить этой глупой гусыне плавать вместе с акулами. Или в поговорке говорится о полетах с соколами?

  Согласно старшинству положения, как только все собрались, Стоуни должен был сопровождать на обед герцогиню. Мисс Кейн, как дочь рыцаря, по этикету осталась далеко позади. Ее должен будет сопровождать сэр Джон.

  Черта с два он будет ее сопровождать.

  Стоуни умудрился пролить каплю хереса на манжету, что повлекло за собой необходимость задержаться и промокнуть пятно влажной тканью. Он попросил графа Вильнуара, постоянного, но нищего поклонника Гвен, сопровождать ее светлость вместо него. Гвен отчаянно перераспределяла пары гостей, пытаясь сочетать титулы отцов и положение мужей в обществе с соответствующим сопровождающим. Именно над этим она усердно трудилась несколько часов, пытаясь сделать все правильно для дорогой Эллианны, чтобы ни одна из важных матрон, потенциальных хозяек приемов, не почувствовала себя ущемленной. А теперь все перевернулось вверх дном, что дурно отразится на ее гостеприимстве.

  Стоуни почувствовал себя виноватым, когда увидел, что ее нижняя губа начала дрожать. Господи, неужели он опустился до того, что готов расстраивать Гвен из-за прогулки в тридцать шагов до столовой? Да.

  Он вовремя закончил устранять пятно и встал перед сэром Джоном.

  – Кажется, я полностью запутал весь порядок перехода в столовую. Не будете ли любезны сопроводить к столу леди Валентину? Боюсь, что в противном случае ей достанется простой мистер Кэмберли. Ее отец будет расстроен. Граф Паттен очень дорожит положением в обществе.

  Учитывая, что леди Валентина стояла у двери, сэр Джон не мог отказаться. Он поклонился, произнес «миледи» и предложил руку. Благодаря чему Стоуни остался сопровождать Эллианну, и это сделало смятение Гвен почти простительным, по крайней мере, в его мыслях. Он слышит, как шелковые и кружевные юбки Эллианны шелестят у ее ног. Жалобы Гвен он выслушает позже.

  Стоуни ничего не мог поделать с порядком посадки гостей за столом. Герцогиня Уиллистон сидела справа от него; Эллианна – слева, а сэр Джон рядом с ней. Господи, Стоуни надеялся, что этот тип не станет обсуждать кровавые дела за первым блюдом.

  Из-за того, что стол был слишком длинным и заставленным канделябрами и массивными серебряными вазами из нескольких ярусов, которые Стоуни пришлось полировать целый день, разговор никак не мог быть общим. Никто не мог видеть, что делается на другом конце, не говоря уже о беседе с соседями напротив, за исключением сидящих во главе стола, черт побери, и конца, где Гвен сидела между Стриклендом и лордом Олдершоттом, жена которого давала бал на следующей неделе.