– Я тут подумал и решил, что, наверно, совершил ошибку, пригласив сюда моих родителей. Иногда от них можно с ума сойти. Если они будут, так сказать, в ударе, вам точно захочется их придушить. Со мной такое бывает. Я всегда боялся знакомить их с моими друзьями, опасаясь, что родители ляпнут что-то неподобающее или не так поведут себя. С годами мать и отец нисколько не изменились. Если угодно, стали даже хуже: возраст дает им право делать и говорить все, что только заблагорассудится. Особенно это касается матери. Я ужасно нервничаю при мысли о том, что мне предстоит познакомить их с вами. Я снова чувствую себя ребенком. Вчера я позвонил отцу, и он сказал, что я сошел с ума. Может, так оно и есть.

– Успокойтесь, Саймон. Похоже, они у вас просто забавные. Да и нельзя стесняться родителей. Для меня они просто новые люди, и я думаю, что они мне понравятся. Вы лучше вспомните, у кого мне только не приходилось брать интервью. Думаете, все они были вежливыми и нормальными? Кое-кто оказался сущим грубияном. Несколько человек угрожали меня ударить. Один мафиози даже вытащил пистолет, когда ни с того ни с сего решил, будто я оскорбила его жену, намекнув, что у той якобы есть любовник. Разумеется, у меня такого и в мыслях не было. Думаю, ваши родители будут белыми и пушистыми по сравнению с теми, с кем мне доводилось встречаться. Если честно, то я жду не дождусь встречи с ними.

Блейз долго думала, что ей надеть по такому случаю и в конечном итоге остановила выбор на простом белом кашемировом свитере и короткой черной кожаной юбке, выгодно подчеркивающей ее стройные ноги. Ансамбль дополняли туфли на высоком каблуке и нитка жемчуга на шее. Блейз казалось, что так она будет выглядеть прилично и одновременно слегка богемно. Тем более что, по словам Саймона, его родители эксцентричны и вряд ли станут наряжаться по случаю визита к ней. Его мать якобы питала слабость к связанным вручную вещам, вроде ярких индейских пончо, которые она привозила из Мексики, и к секонд-хенду, которым она отоваривалась на гаражных распродажах. Саймон представления не имел, в каком виде они явятся в гости к Блейз, но это явно будет что-то вычурное. Одеться прилично – это абсолютно не в их духе.

Каково же было удивление Саймона, когда он ровно в четыре часа открыл им дверь. Родители никогда еще никуда не приходили вовремя, и он был потрясен несвойственной им пунктуальностью. Отец был при галстуке, который, правда, сидел криво, один кончик воротника рубашки торчал вверх, а манжеты были слишком длинными и далеко высовывались из рукавов пиджака, что придавало отцу чуть глуповатый вид. Волосы у него были как у Эйнштейна, то есть торчали во все стороны. Однако теплая улыбка и добрые глаза моментально покорили Блейз и Салиму, когда те обменялись с ним рукопожатиями. Блейз с первого взгляда влюбилась в этого чудаковатого старика.

Такого душку, как он, непременно хотелось обнять. Как и Саймон, он был высок, однако сильно сутулился. Несмотря на нелепый галстук и торчащий воротничок, Уорд-старший смотрелся достаточно импозантно. Саймон был похож на него, но темными глазами пошел в мать. У отца были голубые глаза и седые волосы, что делало его похожим на папу Карло из сказки про Пиноккио. Мать Саймона все еще была хороша, с красивыми темными глазами и роскошной гривой тронутых сединой волос. Наверняка они когда-то были черными как смоль, как у ее сына.

На миссис Уорд было простое темно-синее платье и туфли без каблука, в руках – дорогая темно-синяя сумочка от «Гермес-Келли». За всю свою жизнь Саймон ни разу не видел ее в столь респектабельном наряде. Никаких тебе пончо, никаких ковбойских шляп, никаких сверкающих красных туфелек в духе Дороти из «Волшебника страны Оз». Единственное, что было ему знакомо, так это гремящая батарея браслетов, с которыми она никогда не расставалась. Мать не снимала их даже на ночь, причем самый первый был куплен тридцать лет назад, и с тех пор их коллекция постоянно пополнялась. Блейз вспомнился браслет от «Картье», подаренный ей саудовским принцем в Дубае. Она его тоже никогда не снимала. Одновременно изящный и простой, он являл собой поистине сказочный подарок.

– У вас прекрасная квартира, – едва ли не с порога заявила Изабель Уорд и, сев на диван, слегка надула губы. Красивые губы и прекрасные зубы, отметила про себя Блейз. Ей было понятно, почему отец Саймона влюбился в эту женщину, когда та была его восемнадцатилетней студенткой. Еще бы, как не влюбиться в такую красотку. Блейз так и сказала Саймону, когда они вместе принесли поднос с чаем. Салима в это время занимала гостей, рассказывая им о том, чем они с Саймоном занимались во время их вылазок в город.

– Неужели ты не мог отвести ее в более интересное место, чем скобяная лавка? – попеняла Саймону мать, смерив его неодобрительным взглядом. – Или эта твоя почта?

Она вновь обвела глазами комнату, но в следующий миг отец резко вскинул голову и добродушно улыбнулся всем. Было видно, что он доволен жизнью. Саймон передал ему чашку с чаем – разумеется, это был его любимый сорт. Неожиданно Изабель Уорд заметила в дальнем углу гостиной некий предмет, а именно покрытый серебром череп, который Блейз привезла из Непала.

– Вас не тревожит, что вы храните в доме такое? Вы только подумайте, что они сделали с этим человеком. Нет, это слишком жестоко – выставлять подобное напоказ.

С этими словами Изабель состроила брезгливую мину и пристально посмотрела на Блейз, как будто пыталась понять, это ее свой цвет волос или же они крашеные. Так и не придя к выводу, она не постеснялась спросить.

– Это мой естественный цвет, – с теплой улыбкой ответила Блейз. Салима рассмеялась. Саймон попытался сдержать стон и одарил мать выразительным взглядом, который та проигнорировала.

– В вашем возрасте у вас уже должна быть седина. Я поседела, когда мне было всего двадцать пять. Вы пользуетесь оттеночным шампунем?

Такие разговоры женщины обычно ведут в парикмахерской или среди близких подруг. Мать Саймона никогда не стеснялась высказывать собственное мнение. Для нее не существовало никаких границ. Она просто перешагивала через них, как через барьер на беговой дорожке.

– Да, я пользуюсь оттеночным шампунем. Но мне повезло, седины у меня пока мало.

– А веки подтягивали? У вас красивые глаза.

– Нет, не подтягивала, – ответила Блейз и улыбнулась. – Пожалуй, я не настолько стара, как вы думаете.

– Я где-то читала, что вам пятьдесят два.

– Мне сорок семь. Что тоже плохо, – без всякой фальши произнесла Блейз. Но мать Саймона уже переключила внимание на шторы.

– Прекрасная ткань, – похвалила она. Саймон в эти мгновения молил всевышнего, чтобы его дражайшая родительница больше не отпускала комментариев по поводу возраста Блейз и ее внешности. В конце концов, Блейз – его работодатель. – Правда, расцветка странная. По-моему, если сесть слишком близко к этим шторам, это придаст лицу нездоровый оттенок.

Цвет действительно был необычный, редкий оттенок желтого, но Блейз он ужасно нравился. Она буквально влюбилась в него с первого взгляда и считала просто шикарным. Мать Саймона была иного мнения. Блейз нервно усмехнулась комментарию гостьи. Изабель Уорд отличалась удивительной прямотой и говорила все, что приходило ей в голову. Затем ее взгляд упал на юбку Блейз, и та смутилась даже больше, чем из-за штор.

– У вас чересчур короткая юбка, но сказочной красоты ноги. Кстати, мне понравилось ваше интервью с президентом Франции, которое вы брали в прошлом году. Он так же красив в жизни, как и на телеэкране?

Эта тема интересовала Изабель, так как касалась ее соотечественника.

– Более чем, – с торжествующей улыбкой ответила Блейз. В это время отец Саймона разговаривал с Салимой и явно успел очаровать ее.

– Ваш сын – превосходный кулинар, – похвалила Саймона Блейз, надеясь отвлечь внимание собеседницы. Услышав комплимент в адрес сына, та улыбнулась.

– Да, он такой, – произнесла она так, как будто в этом не было ничего удивительного, и продолжила комментировать мебель, интерьер, детей и все прочее, что только приходило ей в голову. Например, сказала, что Салима – очаровательная девушка. У Саймона был такой вид, будто он умирает, а вот его отец, похоже, был доволен новым знакомством. За тридцать пять лет совместной жизни он давно привык к тому, какое впечатление производит на окружающих его женушка.

Она осталась такой же, как и в юности. Именно это он в ней и любил: непосредственность, открытость и ненаигранное безразличие к тому, что скажут о ней другие люди. Сама себе хозяйка, она не боялась быть ею. Муж был очарован своей второй половиной с того самого дня, когда познакомился с ней, и по сей день восторгался ею. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: перед вами счастливый человек. Кстати, Изабель Уорд отпускала шпильки и в его адрес. Его изобретения она называла «смехотворными», хотя благодаря им они сумели купить приличный дом, куда более шикарный, нежели у других профессоров и даже у президента университета. Судя по всему, это был предмет ее гордости.

Потом она спросила у Блейз, кого та собирается интервьюировать в ближайшем будущем. Блейз ответила, что перед Рождеством летит в Израиль, чтобы взять интервью у тамошнего премьер-министра.

– Какая интересная у вас работа. Знаете, а я ведь поэтесса. Надеюсь, Саймон сказал вам об этом? Кстати, я захватила с собой свою новую книжку стихов.

С этими словами Изабель открыла сумочку и, достав книгу, показала ее Блейз.

Поставив автограф, Изабель вручила книженцию хозяйке дома, после чего предложила почитать стихи, к чему незамедлительно и приступила. Бедняжка Салима изо всех сил пыталась сохранить серьезное выражение лица. Нет, такого эксцентричного создания, как Изабель Уорд, Блейз еще не встречала. Ей было понятно, почему Саймон так стесняется матери. Тем не менее Блейз эксцентричная француженка понравилась. Было в ней нечто неподдельное, искреннее, свежее, необычное. Самое главное – в ней отсутствовала фальшь. Ее нельзя было обвинить в криводушии. Она всегда говорила то, что думала.