Через несколько минут Эбби пошла на кухню, где поставила на стол тарелку с горкой только что испеченных вафель.

– За это я прощаю тебе даже то, что ты не умеешь петь! – с набитым ртом заявила Салима. Вафли она поливала специальным кленовым сиропом для диабетиков. – Ты печешь фантастические вафли!

Эбби баловала ее самыми разными способами, коих было бесчисленное количество. У Блейз всякий раз щемило сердце. Эбби заменила Салиме мать, какой Блейз никогда не удавалось быть. А вот этой забавной женщине удалось.

Блейз обитала в другом, огромном мире, в котором она не любила рассказывать про дочь. Нет, она не делала секрета из того, что дочь у нее есть. О чем Блейз предпочитала не распространяться, так это о ее болезни и слепоте, держала Салиму как можно дальше от досужей прессы. Дочь была уязвимым местом Блейз, и она всячески пыталась оградить их обеих.

С нее довольно того, что у Салимы диабет и она слепа. В свое время это разбило сердце и ей самой, и Гарри. Тот так и не смог свыкнуться с этим ударом. Вместо того чтобы смириться с тем, что у него слепая дочь, и как-то с этим жить, он сбежал в буквальном смысле слова и почти не виделся с ней. Для него это, видите ли, слишком мучительно. Впрочем, он посылал ей поздравительные открытки на день рождения и поручал Блейз купить ей от него подарок на день рождения и на Рождество.

Он не знал, что ей нужно, особенно когда Салима была маленькой, да и слепота дочери смущала его. По этой причине он сам не покупал ей подарков, а поручал сделать это Блейз. Та послушно выполняла его поручения. При этом она всегда говорила Салиме, что эти сказочные подарки ей сделал отец, – например, куклы, с которыми она обожала играть в детстве, хотя и не могла их видеть. Дочь была такой же, как и все остальные дети. Когда же Салима стала старше, ей стали нравиться другие вещи: диски с музыкальными записями, кожаные куртки. Когда ей исполнилось восемнадцать, Блейз купила парку с меховой опушкой, которую дочь с тех пор постоянно носила.

Увы, несмотря на всю его щедрость, отец почти не приезжал к ней. Это было главное разочарование ее жизни. Салима редко говорила об этом и, похоже, смирилась, но всякий раз, когда имя Гарри всплывало в разговорах, Блейз замечала, как это ранило дочь. Она тщетно пыталась объяснить это Гарри. Тот отвечал, что это выше его сил.

Отцовство давалось ему тяжело, не говоря уже о том, чтобы быть отцом незрячей дочери. Ему было легче сделать вид, что ее просто не существует.

– Чем ты хотела бы заняться? – спросила Салиму Блейз, пока Эбби ставила тарелки в посудомоечную машину, которую она им купила.

– Может, посмотрим фильм? У меня есть новые диски. – Больше всего на свете Салима любила мюзиклы. Такие шедевры, как «Энни», «Мамма Миа!», «Мэри Поппинс», «Звуки музыки», она «смотрела» уже сотню раз, подпевая звучавшим в них песням.

– А не лучше ли подышать свежим воздухом? – предложила Блейз. – Фильм ты можешь посмотреть и без меня. Сегодня такой прекрасный день.

Буквально в каждый свой приезд Блейз сталкивалась с нежеланием дочери выходить из дома.

Салиму было невозможно вытащить из ее уютного гнездышка, даже если речь шла о короткой прогулке по территории школы. Она не любила выходить из дома без особой необходимости. Эбби шла у нее на поводу и нисколько не возражала, чтобы не огорчать свою подопечную. Салиме же нравилось безвылазно сидеть в своем домике. Она покидала его лишь затем, чтобы отправиться в колледж.

– Расскажи мне лучше о своей поездке, – попросила Салима, меняя тему разговора, чтобы избежать прогулки. Впрочем, ей действительно было интересно. Блейз поведала ей о двух последних интервью и о том, сколь интересными оказались оба ее собеседника. Рассказала про Дубай, про то, что видела там, и даже продемонстрировала Салиме браслет от «Картье», для чего протянула руку, чтобы дочь пощупала подарок.

– Похоже, это очень дорогая вещь, – прокомментировала Салима. – Не иначе как ты ему понравилась.

– Нет, он просто очень щедрый. На Востоке так принято. Кстати, с чего ты взяла, что браслет дорогой? – полюбопытствовала заинтригованная Блейз.

– Он массивный, и на нем есть бриллианты. Такие вещи дешевыми не бывают.

– Верно, не бывают, – с улыбкой согласилась Блейз.

– Принц красивый?

Салима обожала слушать рассказы матери о ее путешествиях. Она была ярой поклонницей талантов тележурналистки Блейз Маккарти. В свою очередь Блейз не уставала восхищаться дочерью. Салима с самого раннего детства была незаурядным ребенком. Блейз сильно переживала из-за равнодушия Гарри. Впрочем, и она сама проводила с дочерью слишком мало времени. А ведь время идет, и упущенного не наверстать.

– Он очень красив и необычайно умен, – ответила Блейз, описывая саудовского принца.

– И ты ему понравилась, мам? – поддразнила ее Салима, главным образом, из-за браслета. Но она точно знала, что ее мать красавица. Так говорили все.

– Нет, я лет на десять-двенадцать старше и не могу быть предметом его интереса. И вообще, у него три жены. Для меня это слишком много.

Салима была в курсе ее романа с Эндрю Вейландом. Знала о том, чем этот роман обернулся и почему. Она встречалась с Вейландом, и он ей понравился. Не понравилось другое – то, как резко оборвались его отношения с ее матерью и как бесчестно он себя повел. В то время Салиме было четырнадцать. Несколько месяцев, если не целый год, голос матери звучал так печально, что сердце Салимы разрывалось от жалости.

У самой Салимы в школе было несколько увлечений, но теперь все мальчишки были для нее слишком юны и не способны на серьезное чувство. Поступив в колледж, она ни с кем там не познакомилась. Все свое время она проводила с Эбби. Они либо ехали в школу или из школы, либо сидели дома.

Салима была страшно застенчивой. Со зрячими людьми она стеснялась того, что слепа. К тому же единственные зрячие люди, с которыми она раньше имела дело, были взрослые, ее учителя, а не дети. Это был главный недостаток школы для слепых. Салима не имела представления о том, как вести себя с другими зрячими людьми. Все ее одноклассники были лишены зрения. Последние одиннадцать лет, с тех пор как ее в восемь лет отдали в школу-интернат, это был весь круг ее общения.

Блейз всегда была убеждена, что дочери там лучше. Однако годы шли, а Салима все хуже и хуже представляла себе, что такое окружающий мир. Нью-Йорк был бы для нее теперь настоящими каменными джунглями – куда более страшными, чем то была готова признать Блейз. В Колдуэлле же она была в безопасности. И Салима ни разу не попросилась домой. Стены школы она покидала лишь в том случае, когда выбора у нее не было, например когда та закрывалась на каникулы.

Не без усилий, но Блейз убедила-таки дочь отправиться на прогулку. Блейз рассказывала дочери, как красиво смотрятся деревья с их роскошной желтой и багряной листвой. Салима взяла мать под руку. Эбби молча шла следом за ними. Она находилась рядом на всякий случай, если вдруг понадобится ее помощь, но не хотела быть навязчивой. Она вообще была деликатной. Блейз нравилось, что она всегда рядом.

Блейз никогда не оставалась с дочерью наедине, и ее это устраивало. Случись что с Салимой, какую помощь Блейз сможет ей оказать, в отличие от Эбби? Все, что Блейз могла, – это рассказывать дочери о своей работе, о поездках в другие страны, смешить ее забавными историями. Они всегда радовались обществу друг друга. Увы, Блейз понимала: этого недостаточно, ее дочери нужно нечто большее.

Когда они вернулись с прогулки, Эбби приготовила им чай. Блейз засиделась с ними до вечера. Вскоре начало смеркаться. В шесть часов с ноткой сожаления в голосе Блейз заявила, что ей пора. Предстояла долгая дорога назад, в Нью-Йорк.

– Не хотите перед отъездом сандвич? – с милой улыбкой предложила Эбби.

– Нет, спасибо, не надо. Мне пора. – Блейз ужасно не хотелось уезжать. Так бывало всегда. – Я скоро приеду снова, – пообещала она, обнимая Салиму. Та на минуту крепко прижалась к матери, наслаждаясь ее прикосновением и запахом. Салиме нравился аромат духов и шампуня Блейз. Дочь умела только по этим запахам догадаться о присутствии матери в комнате. Все чувства Салимы, кроме зрения, были обострены, особенно обоняние и слух.

– Я позвоню тебе на этой неделе, – пообещала Блейз, мысленно поклявшись, что так и будет. Она любила проводить время с дочерью и ненавидела обстоятельства, вынуждавшие их жить порознь. Салима была величайшим даром в ее жизни, независимо от того, как часто они виделись.

– Спасибо, что приехала, мам, – с улыбкой сказала Салима, проводив мать до порога. – Было здорово. Я каждый раз радуюсь, когда ты приезжаешь.

Салима действительно считала Блейз самой лучшей матерью в мире.

– Я жду не дождусь, когда ты приедешь ко мне на День благодарения, – с чувством ответила Блейз. – Я непременно достану билеты на какой-нибудь бродвейский мюзикл. Думаю, тебе понравится.

Разумеется, понравится. Они ходили на мюзиклы каждый раз, когда Салима приезжала в Нью-Йорк.

– Опера тоже подойдет… или концерт. Если будут играть Бетховена.

Салима уже была в предвкушении такой возможности. Единственным средством пробудить в ней искру интереса и выманить из стен дома всегда была музыка.

– Я узнаю, что там будет в программе.

– Следи за дорогой, – попросила Салима и еще раз обняла мать. – Будь осторожна.

– Обязательно.

Помахав ей рукой, Салима закрыла дверь. Не успела Блейз выйти из дома, как в комнате дочери заиграла музыка и зазвучал смех. Дочь и ее воспитательница радовались жизни. Им было хорошо вдвоем. Шагая к машине, Блейз неожиданно почувствовала себя одинокой. Как же повезло этой Эбби! Она всегда рядом с Салимой, и та искренне ее любит. Временами Блейз корила себя за то, что сделала неверный выбор. Впрочем, нет, выбор был верный, никакой ошибки не произошло. Она поступила правильно – и в отношении себя самой, и в отношении дочери. Блейз нужна работа, она – часть ее жизни, ее судьбы. Салима же была счастлива в школе, а теперь и в колледже. Такова жизнь. Выехав на шоссе, Блейз стряхнула со щеки предательскую слезинку.