Кроме того, ей пришлось скрепя сердце признать, что гнев вызван совсем иными обстоятельствами. Ее вывело из себя небрежное замечание танцовщицы насчет того, что она слишком стара и худа, чтобы привлечь внимание мужчины, а не намеки на положение содержанки.

– Non,[4] – продолжила мисс Бордо, прервав размышления Эммы, – Марлоу оставил меня не ради вас. – Гостья подалась вперед, черные глазки прищурились. – Кто она?

Отказавшись от мелочного желания выдумать для своего хозяина любовницу с плоской грудью, Эмма сухо заметила:

– Это дело его сиятельства, мадемуазель, не мое.

– Ладно, не важно, рано или поздно я все равно узнаю. – Мисс Бордо отбросила влажный помятый платочек, на заплаканном лице появилось злое выражение, что заметно состарило ее – как минимум лет на десять, решила про себя Эмма.

– Мисс Дав, – не унималась танцовщица, – поскольку вы секретарь лорда Марлоу, передайте ему мое послание. – Она открыла ридикюль и вытащила шикарное золотое колье с желтыми топазами и бриллиантами. – Скажите, что это жалкое подобие колье не что иное, как оскорбление, и я этого не потерплю! – Она с возмущением бросила колье на стол. – От меня нельзя откупиться такой безделицей!

Неделю назад Эмма сбилась с ног, переворачивая все магазины города. Случай, впрочем, нельзя назвать исключительным, поскольку Марлоу был абсолютно безнадежен, когда дело касалось подарков и дат, по которым их следует дарить, и она давным-давно взяла эту обязанность на себя. Эмма не только нашла подарок ко дню рождения леди Фиби, но и купила то колье, которое мисс Бордо сочла оскорбительным.

Эмма была не против выбирать подарки домашним Марлоу, но считала приобретение презентов для бесконечных любовниц хозяина одной из самых неприятных повинностей. Она полагала, что это просто неприлично. Тетя Лидия, будь она жива, пришла бы в ужас, ведь она старалась привить племяннице самые лучшие манеры. Тем не менее высказывание танцовщицы задело Эмму. Она тщательно продумала эту покупку и провела почти час у ювелира на Бонд-стрит, хотя, если быть до конца честной, большую часть времени лишь разглядывала прелестные изумруды и предавалась печальным размышлениям.

В итоге она выбрала колье, которое, по ее мнению, идеально подходило танцовщице. Украшение довольно дорогое, но не слишком – в конце концов, это ведь прощальный дар. Оно достаточно большое и яркое, чтобы им можно было полюбоваться через театральный бинокль в опере, но в то же время ценное, в случае нужды его не составит труда продать. Последнее обстоятельство Эмма считала очень важным, находя положение любовницы в лучшем случае шатким.

Похоже, мисс Бордо не разделяла ее точки зрения.

– Топазы? – возмущалась она. – Я стою лишь топа зов? Это ожерелье – мелочь, пустяк, ничто!

Подобная мелочь могла бы обеспечить Эмме безбедное существование на добрую дюжину лет, но, видимо, мисс Бордо не настолько экономна.

– Он выбросил Жюльетт, как старый ботинок, полагая, что переданные через лакея топазы успокоят ее? Non! – Мисс Бордо вскочила со стула.

Она дышала точно паровоз, в глазах стояли злые слезы.

– Этот жалкий подарок – ничто для меня! – наклонилась она над столом.

Театральные жесты еще больше настроили Эмму против этой танцовщицы.

– Я передам ваши слова виконту, – бесстрастно проговорила она, – и поставлю его в известность, что вы вернули подарок.

Надеясь, что неприятная сцена исчерпана, Эмма потянулась к лежащему на столе колье.

Но мисс Бордо оказалась расторопнее и проворно увела его прямо из-под пальцев Эммы.

– Вернула? Non! Это неслыханно! Разве я говорила, что возвращаю колье? Как я могу вернуть подарок, пусть и жалкий, но от любимого мужчины? Мужчины, который был моим кавалером? Мужчины, которому я отдала всю свою любовь? – Она прижала колье к груди. – Хоть он и разбил мое сердце, я по-прежнему люблю его, и у меня нет другого выбора, как только безропотно принять свою судьбу и страдать.

Эмма от всей души хотела, чтобы темпераментная танцовщица ушла страдать в другое место.

Но мисс Бордо снова рухнула на стул. И опять принялась рыдать.

– Он бросил меня, – завывала она. – Я нелюбима Я одна. Как вы.

Негодование вспыхнуло в сердце Эммы ярким пламенем, но не в отношении танцовщицы, а в отношении Марлоу, потому что именно он поставил ее в это неприятное положение. Секретарь, пусть и женского пола, определенно не обязан терпеть сцены, устраиваемые любовницами хозяина.

Эмма напомнила себе, что виконт назначил ей щедрое жалованье, равноценное мужскому окладу. Никто другой не сделал бы ей такого предложения. Она должна быть благодарна ему, но отчего-то не чувствовала благодарности Эмма злилась.

Да что с ней сегодня происходит? Злиться на Марлоу за то, что он выбирает себе кошмарных любовниц и отверг четыре ее произведения, злиться на мир за то, что она не может позволить себе изумруды, злиться на то, что никакой шоколад в мире не способен увеличить ее грудь, злиться на судьбу за то, что юность прошла, а красивой ее никто так и не назвал? Абсурд, да и только.

«Тридцать – это еще не старость».

Ей очень повезло. У незамужней женщины строгих правил без семьи очень мало возможностей. Она не надрывается на спичечных фабриках и в магазинах, как другие, ее обязанности и сложны, и интересны, и часто требуют приложения ума и изобретательности. И что важнее всего, она хочет стать писателем, а ее хозяин – издатель, и это дает надежду когда-нибудь увидеть свои книги на прилавках магазинов.

Как сказала бы миссис Бартлби, ее выдуманная литературная героиня, истинная женщина переносит все трудности достойно и элегантно.

Эмма вздохнула и протянула мисс Бордо очередной платочек.


Гарри опаздывал. Теперь это редко случалось, но вовсе не потому, что Гарри стал очень пунктуальным. Напротив, он славился как самый рассеянный человек всех времен и народов, но, к счастью, ему удалось обзавестись самым замечательным секретарем в Лондоне. Обычно мисс Дав умудрялась удерживать Гарри в строгих рамках расписания британского общества, но сегодняшний день стал исключением.

Однако вина лежала не на мисс Дав. Днем Гарри случайно столкнулся у Ллойда с графом Барринджером и тут же ухватился за возможность обсудить вопрос о покупке принадлежавшей Барринджеру «Соушл газетт». Гарри знал, что граф запутался в долгах и его финансовое положение оставляет желать лучшего. И все же Барринджер не спешил продавать газету, поскольку полагал, что его издание на голову выше всех легковесных газетенок Гарри, и считал себя самого человеком более благородным. В свое время он выступал в палате лордов против развода Гарри, занудно разглагольствуя о святости брака.

Несмотря на взаимную неприязнь, оба давно научились держать чувства при себе и провели весь день, обсуждая возможную продажу, но так ни к чему и не пришли.

Гарри обожал делать деньги и заключать сделки. Для него издательское дело было детской игрой, веселой, забавной и куда более доходной, чем титул и поместье, неспособные ныне принести пэру ни шиллинга. Вынудить Барринджера расстаться с обожаемой «Газетт» за сумму, куда меньшую непомерно раздутой цены в сто тысяч фунтов, стало для Гарри вызовом и оттеснило все прочие дела на второй план. Если бы граф не закончил встречу объявлением о намерении посетить сегодня вечером оперу, Гарри вполне мог забыть о двадцать первом дне рождения Фиби, подлив тем самым масла в огонь.

Он выскочил из кеба раньше, чем тот остановился перед конторой «Марлоу паблишинг лимитед».

– Жди здесь, – через плечо бросил он кучеру, направляясь к главному входу в темное здание. Гарри вытащил из кармана ключ, отпер дверь и вошел внутрь. Заторопился к ближайшей лестнице, прекрасно ориентируясь в темноте, и поднялся наверх, перескакивая через ступеньки.

Уже на верхней площадке Гарри заметил, что в конторе по-прежнему горит газовая лампа, а до слуха доносится резвый стук пишущей машинки.

Мисс Дав все еще была на месте – факт, который ничуть не, впечатлил Гарри. Он давно понял, что за пределами этих стен у мисс Дав нет иной жизни.

Эмма оставила работу и посмотрела на него. Любой другой сотрудник удивился бы, увидев хозяина здесь в столь поздний час, но ничто не могло поразить его невозмутимого секретаря. Она даже бровью не повела.

– Милорд, – поприветствовала она его, вставая.

– Мисс Дав, – ответил он, входя в комнату. – Получили контракт на покупку «Халлидей Пейпер»?

– Нет, сэр.

Ожидавший положительного ответа, Гарри задержался у ее стола.

– Почему нет?

– Я позвонила юристам мистера Халлидея, «Ледбеттер энд Гент». Похоже, вышла какая-то путаница.

– Путаница? – Он приподнял бровь. – Это ваших рук дело, мисс Дав? Вот уж чудо из чудес!

– Нет, сэр, – обиделась она.

Можно было не спрашивать. Мисс Дав никогда ничего не путала.

– Конечно, нет. Простите меня. Что случилось?

– Мистер Ледбеттер не объяснил, но заверил меня, что контракты будут доставлены нам ровно через неделю. В выходные я проверю их на предмет ошибок, и вы сможете подписать документы в следующий понедельник. Вы и ваша семья в понедельник приглашены на водную вечеринку к графу Ратборну, но вам не составит особого труда сначала заехать в контору. Запасать это в ваш дневник деловых встреч, милорд?

Она протянула руку. Гарри достал маленькую кожаную книжицу и отдал Эмме. Сделав соответствующую пометку, она вернула ему дневник.

– Как только вы подпишете контракты, – продолжила она, – посыльный от «Ледбеттер энд Гент» заберет их, и у вас будет достаточно времени, чтобы добраться до пирса Адельфи и сесть на яхту лорда Ратборна. – Она взяла со стола бумаги. – Вот другие документы.

– Вы само воплощение деловитости, мисс Дав, – пробормотал он, принимая документы.

– Благодарю вас, сэр. – Она сделала глубокий вдох и указала на стопку бумаги у пишущей машинки: – Я написала новую книгу. Если у вас найдется свободная минутка…