Екатерина Дибривская - Хук слева

Позже ко звуку присоединилось осязание.

Я чувствовал её осторожные прикосновения. Лёгкие, невесомые касания её губ тыльной стороны кисти моей руки, поглаживания ладони кончиками её дрожащих пальцев. Я чувствовал её дыхание на губах. Я чувствовал, как её слёзы капали и оставляли остывающие дорожки на моей коже.

Потом пробудился слух.

Я слышал её умоляющий шёпот, но сперва не мог разобрать слов. Я просто хотел успокоить её. Сказать, что всё нормально. Но я не мог. Потом я начал разбирать её монологи на отдельные слова и фразы. И однажды я сумел собрать их воедино и понять.

— Влад, ты должен очнуться, ты обещал мне, что всё будет хорошо, — как молитву шептала она без остановки. — Ты обещал мне, что мы всегда будем вместе. Ты не можешь уйти. Не так! Я не могу потерять тебя. Я не смогу без тебя. Прошу тебя! Пожалуйста! Ты нужен мне, Влад. Я люблю тебя. Я не могу тебя отпустить. Ты — всё, что у меня есть. Ты — всё, что мне нужно. Прошу, прошу, прошу! Пожалуйста, Господи, если ты слышишь, я прошу, не забирай его у меня!

Каждый раз в конце она переходила на тихий срывающийся шёпот и начинала рыдать, стараясь сдерживать стоны, наполненные болью. Я хотел успокоить её. Сказать, что вовсе не собираюсь её бросать. Сказать, что я рядом. Но я не мог. Бессилие бесило меня. Во мне просыпалась злость. Она давала мне энергию. Я становился более сосредоточенным.

И появился свет.

Тусклый свет едва был виден через мои сомкнутые веки. Мне понадобилось много времени, чтобы лишь на мгновение приоткрыть глаза. Я увидел её!

Она была разбита горем. Больше всего я хотел забрать её боль. Я не хотел, чтобы она страдала. Не хотел, чтобы плакала. Я поставил себе главной целью достаточно сконцентрироваться, чтобы вынырнуть из темноты и успокоить её. И я справился.

Открыл глаза.

Для этого мне тоже понадобилось время. Ещё ни во что я не вкладывал столько сил и энергии, как в долбанные попытки открыть глаза и наконец оборвать её мучения! Но я смог. Открыл глаза. Яркий свет ослепил меня, и я не понял, где нахожусь. Привык. Обвёл взглядом окружающую действительность и увидел её.

Она горько плакала, уткнувшись головой в мою койку. Я хотел позвать её, но что-то мешало мне. Я словно разучился говорить. Но я хотел привлечь её внимание, чтобы она поняла — больше нет причин лить слёзы.

Её рука лежала так близко к моей, но у меня почти совсем не осталось сил. От яркого света голова начала раскалываться от боли, но я боялся, что тьма опять решит поглотить меня, а она так и не узнает. Не поймёт, что я рядом. Что я не бросил её.

И я потянулся рукой.

Ощущая, как мышцы ломит от одной лишь попытки, как каждая клетка моего организма отзывается на движение жгучей болью, я представлял, как она обрадуется, и продолжал тянуться к ней. И я сумел.

Пальцы легли поверх её руки, и она вздрогнула. Медленно посмотрела на мою руку, видимо, ожидая обмана чувств, а потом подняла глаза к моему лицу, улыбаясь сквозь слёзы.

— Я так тебя ждала, Влад! — Прошептала она. — Так ждала!

Я знаю, родная. Я знаю.

ОНА

Дни, пока Влад находился без сознания, тянулись бесконечно долго. Каждый из шестнадцати отзывался в моём сердце болезненным воспоминанием. Каждый из шестнадцати приближал меня к дате неминуемого расставания.

Они украли у меня половину месяца! Вместо шестнадцати дней счастья с любимым я получила невыносимые страдания и бесконечный поток слёз.

В виде исключения мне позволили находиться в реанимации дольше положенного срока, и я просила его вернуться ко мне. Я даже рассказала ему всю правду. Несколько раз. Но он не приходил в сознание, не слышал моих призывов и признаний.

Через два дня после боя прилетела его мама. В перерывах между посещениями мы ждали новостей, сидя бок о бок в его квартире. Я забыла о работе, о расследовании и о книге. Меня интересовало только здоровье Влада.

За эти шестнадцать дней мы все стали одной большой и дружной семьёй. Даже Светлана при встрече сжала мне руку и посочувствовала. Моё сердце разбивалось каждый раз, когда кто-то из его родителей называл меня дочкой, а Володя — сестрой. Я не хотела терять никого из них.

Когда я почти потеряла веру, когда просила у Бога всеми клятвами сохранить ему жизнь и здоровье, когда перестала верить в благополучных исход, он коснулся моей руки.

Не веря в реальность происходящего, я боялась проверять свои чувства. Я боялась, что это мне всего-лишь привиделось. Но он очнулся! Спустя шестнадцать дней нескончаемой боли и страха во мне пробудилась надежда.

Чудом стало и то, что после этого дня Влад быстро пошёл на поправку. Всего через полторы недели мы забрали его домой. Теперь выражение «Он — боец», как нельзя лучше описывала этого парня. Он бодро скакал на костылях по квартире и собирался в скором времени вернуться к тренировкам.

Я взяла с него обещание при всей семье, что он больше никогда не вернётся на подпольный ринг. Что бы ни произошло! И он дал нам всем слово.

Через месяц после боя он взвыл от воздержания, и я сжалилась над парнем.

— Это наш новый первый раз, — рассмеялся он, рассматривая с жадностью моё тело.

Его злила невозможность двигаться в привычном ритме, но мы справились. Эта ночь была более чувственной, чем предыдущие. Осознание, как близко он стоял на краю могилы, заставляло меня быть медленной до невозможности, и он отчаянно впивался в мои губы в надежде сорвать долгожданное освобождение, чтобы начать всё сначала.

К концу октября гипс всё ещё не сняли, но Влад научился обходиться тростью. Мы много гуляли, удивляясь ранним заморозкам, пили обжигающий чай в парке у дома, сидя на лавке под пледом, и целовались. Много. Постоянно.

Тем утром я вышла из спальни. Он стоял у окна. Я подошла и обняла его со спины, целуя лопатку.

— Смотри, родная, первый снег, — прошептал он.

Мои внутренности скрутило от ужаса. У моего счастья истекал срок годности, и осталось ему всего два месяца. Так и стояла, прижавшись к его спине, вдыхая запах его кожи, пытаясь запомнить, чтобы и через много лет, закрыв глаза, суметь очутиться в этом моменте.

— Влад, — прошептала я сквозь слёзы, — я люблю тебя.

— И люблю тебя, родная!

В ту ночь он рассказал мне всё, что чувствовал, находясь без сознания, чувствовал меня, чувствовал, как я страдаю и что смог выйти только на мой голос. Я рыдала от охватывающей меня паники, что скоро наша связь прервётся, и я потеряю его. Влад покрывал поцелуями моё лицо и шептал, что всё позади. Если бы он знал!

К концу ноября я практически перестала есть и спать. Просто не могла. Я была истощена физически и морально. Владу сняли гипс, и начались изнуряющие физиопроцедуры. Он уже хотел бегать, но всё ещё еле ходил. Он перетруждал ногу нагрузками и падал без сил, но вставал и продолжал идти к цели. В отличии от меня.

Я болела. Вся. Не было ни одной клетки в моём теле, что не испытывала бы боли. Я мучилась от головных болей и головокружений. Меня рвало даже от воды. Чтобы успокоить Влада, я выдумала кишечный грипп, что ходил у нас в офисе. Но это всё был невроз.

По ночам я выскальзывала из постели Влада, который засыпал сразу после занятий любовью, изнурённый ласками и ежедневными тренировками мышц, прокрадывалась с ноутбуком на кухню и открывала почту.

Мой невидимый истязатель не скупился на выражения и был самым претензионным редактором. Я переписывала главы каждую ночь напролёт, и книга уже не имела ничего от меня, но заговорила его голосом.

Я чувствовала ненависть этого человека, осязала её, когда пальцы касались тёплых клавиш, она отдавалась болью в моём сердце. Больше всего я желала встретиться с ним и спросить: «За что?»

К середине декабря мои нервы были натянуты до самого предела.

Поздним утром я готовила Владу завтрак и ни с того ни с сего потеряла сознание.

ОН

Беспомощность — это не для меня. Однозначно. Как же меня бесила невозможность двигаться! И как же долго идёт грёбанное восстановление!

Врачи сказали, что мне крупно повезло. Быстро очухался от тяжёлого сотрясения. Перелом срастается тоже хорошо. А ушибы и ссадины так вообще как на собаке.

Если всё сложится удачно, то к весне смогу вернуться в спорт. На первым делом я женюсь на Машке. Если не она моя судьба, то кто, верно?

Когда я пришёл в себя, то понял, что никогда не хочу отпускать её. Позвонил Светке и по-человечески всё объяснил. То ли происшествие со мной её напугало, то ли надоело играть свою игру, но она согласилась на развод.

Мама, сорвавшаяся из Сочи после боя, успокоилась и улетела домой. Мы с Машкой постепенно возвращались к привычной жизни.

Я сиял от счастья в день, когда Володя наконец позволил мне вернуться в зал. Тело соскучилось по тренировкам. Я уже и забыл, что это такое — дикая, раздирающая боль в мышцах.

Но за всеми своими делами, я сначала не заметил, насколько плохо стала выглядеть моя Машка.

Она похудела, скулы на лице заострились, под глазами пролегли тёмные круги. Она почти не ела. Её постоянно рвало. Даже от глотка воды.

Она успокоила меня, сказала, что на работе уже все переболели этим кишечным гриппом, но меня беспокоило её ухудшающееся состояние. А когда однажды утром она завалилась в обморок на кухне, я переполошился не на шутку.

Бросился к ней, намочил полотенце.

— Машка, ну же, — взмолился я. — Открывай глазки! Родная!

Она быстро пришла в себя. Слава Богу! Я так испугался, что даже не додумался вызвать скорую.