Я нащупала в кармане смартфон и включила запись, приготавливаясь к её исповеди.


‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Я пропала сразу, как увидела его. Моё сердце ухнуло в пятки. Не знаю, говорят ли так сейчас, я давно не общалась с молодыми людьми. В общем, я полюбила его с первого взгляда. — Она тихо рассмеялась, вспоминая то счастливое мгновение, и я её прекрасно понимала. — В восемьдесят первом мы сыграли свадьбу, и через три месяца нас отправили служить на Дальний Восток. Страшно и смешно вспоминать, как мы две недели добирались до этого маленького городка! Целый плацкартный вагон военных: кто — один, кто — с семьёй. Женщины плакали, покидая центральную часть Советов: кто-то боялся перемен, кто-то ужался перспективе служить на границе с Японией, кто-то был в отчаянии, потому что приходилось оставлять пожилых родителей. Я же была очарована сменой пейзажей за окном поезда и задорным мужем-лейтенантом. После техникума я работала по распределению швеёй в ателье в их военном гарнизоне, поэтому всё сложилось удачно — куда бы ни забрасывал нас долг службы, мы оба были при деле. В любом гарнизоне было ателье, текучесть кадров и постоянная работа. Отец дослужился до майора, и его перевели в Бурятию, на границу с Монголией. По сравнению с богатым гарнизоном под Южно-Сахалинском, новый был просто дыра-дырой! Я, майорша, была в шоке от состояния бараков и полной антисанитарии!

Женщина торопливо сделала несколько глотков чая и продолжила.

— К тому времени у нас сложилась определённая компания: я и Саша, Киреевы Людмила и Георгий, Суриковы Татьяна и Аркаша, Голубочкин Василий с супругой Катей и двумя детьми, Оксаной и Игорем, и холостой майор Пётр Степанович Вакуленко. Этим составом нас мотало по гарнизонам, этим — занесло и в Бурятию. Первыми не выдержали Голубочкины — до ближайшей школы было около сорока километров, пришлось просить о переводе. Таня Сурикова забеременела, тяжело носила, тоже пришлось просить перевод ближе к какому-либо городу. Остальные все так и служили в глуши на границе. Нас туда забросило в восемьдесят пятом, в ноябре, пока суд да дело, восемьдесят шестой пролетел пулей, а там наступил и восемьдесят седьмой…

Она судорожно вздохнула и смахнула набежавшие слёзы. Мы приготовились к самой драматичной части — Влад родился в начале 1988 года. В больнице дату рождения поставили примерную — 5 января.

— На Первомай мы отгуляли мой день рождения, а на День Победы снова собрались за праздничным столом. Пели песни, плясали, жарили шашлыки… Я собиралась забрать из духовки томлённую картошку, а Саша велел сидеть и пошёл сам. Нелепая случайность — жидкость из казана затушила огонёк в духовке, а газ продолжал наполнять деревянный барак, искра от древней розетки моментально разожглась, грохнул взрыв, и почти десять лет моей счастливой жизни навсегда сгинули в том пламени.

Я уткнулась в плечо Влада и закрыла рот рукой, пытаясь сдержать рвущиеся рыдания. Парень же сидел, словно каменное изваяние — ни шороха, ни звука, ни малейшего движения. Ирина Михайловна встала, прошлась по кухне, выглянула в окно, набрала стакан воды и протянула мне.

— Не терзай сердце, девочка. Это история давно минувших дней, и я сполна по ней отгоревала.

— Спасибо, — с благодарностью приняла стакан и отпила.

— Я вижу, какая ты добрая, отзывчивая девочка. Рада, что у моего сына такая достойная невеста!

— Спасибо, — ещё больше смутилась я.


Женщина села и продолжила:

— После несчастного случая гарнизон расформировали. Кроме моего Саши в пожаре погибли весь руководящий состав и несколько солдат. Временно нас перекинули назад во Владимирскую область. Киреевы получили долгожданное жильё, а я вернулась вдовой в отчий дом. Вакуленко получил подполковника и пригласил нас на скромное обмывание погон. На тот момент я ещё не знала о беременности, списывая симптомы на сильный стресс. Близился август. В городке было так душно, знойно! Я изнемогала. Пётр постоянно выносил мне кувшин воды и отправился отвезти на своей «Волге» до дома по завершении мероприятия. Перед домом родителей он признался мне в любви. «Понимаю, что ты сейчас не готова, но я готов ждать сколько необходимо». Он говорил, а мне было плохо — в прямом смысле слова. Я еле успела добежать до кустов, и меня стошнило. В понедельник я пошла в санчасть и узнала о беременности. Я была счастлива! Я носила под сердцем частицу своего мужа! Родители меня поддерживали; я плохо переносила токсикоз, постоянно была на больничном. В октябре отец умер от острого инфаркта прямо за станком на заводе. На похоронах мать не выдержала горя — её разбил инсульт. Я осталась одна — с растущим животом и лежачей матерью. Близился декрет. У меня почти не оставалось сил, я не представляла, как справлюсь с навалившимся горем: как буду следить за матерью и за новорожденным ребёнком.

Женщина сделала несколько крупных поспешных глотков остывшего чая и всхлипнула.

— Пётр пришёл ко мне и сказал: «Не глупи, Ира. Тебе нужно крепкое мужское плечо, помощь, ребёнку нужен отец. Я люблю тебя и готов заботиться о твоей семье. Я принимаю, что ты всегда будешь предана другому, Сашка был и моим другом и верным товарищем, сослуживцем. Я скорблю вместе с тобой, но, прошу, не путай преданность с глупостью!» И я сдалась. У меня просто не было сил. Мы тихо расписались и зажили одной семьёй. Под новый год не стало мамы. Хоронили 31, когда вся страна готовилась встречать новый, 1988 год. У меня скакало давление, и меня забрали в город, в роддом. Утром второго января начались схватки, и в 23:58 на свет появился ты, мой сынок. Ты был так прекрасен! Маленький, с огромными глазами, ты смотрел на меня и жадно глотал воздух. Я уснула, будучи самой счастливой женщиной, а утром меня как громом поразило новостью о том, что ночью тебе стало плохо и ты перестал дышать. Мне сказали, что пришлось отправить тебя в районную больницу — там были лучшие условия для содержания в реанимации новорожденных. Я молилась дни и ночи напролёт, но спустя неделю мне сообщили, что ты умер. Я была убита горем, Пётр утешал меня, как умел: забрал тело и все документы, договорился о похоронах, хотя мы даже не успели дать тебе имя. Так и похоронили маленький гробик с надписью на кресте «Младенец Прокопьев». Я сходила с ума от горя, от несправедливости жизни — я потеряла не только единственного любимого мужчину, но и его дитя не уберегла. Пётр попросил перевод, надеясь, что на новом месте я смогу прийти в себя хотя бы отчасти. Мы уехали в Ленинградскую область, прожили там до распада Советов, потом часть расформировали. Пётр начал неплохо зарабатывать в девяностые, мы уехали в Ростов-На-Дону, он открыл автосервис, купил большую квартиру. Я не смогла заставить себя полюбить его, не смогла заставить себя родить ему ребёнка. После очередной ссоры я не выдержала и ушла от него. Приближался миллениум, мне было почти сорок лет. Я вернулась в родительский дом, а Пётр, по слухам, спился. Мы не оформляли развод, поэтому однажды мне сообщили, что его убил пьяный бомж, а сама я стала его наследницей. Я продала всё имущество и уехала жить к морю. В моей жизни больше не было счастья, не было близких, не было мужчин. Лишь изредка в гости приезжают бывшие сослуживцы, не бросают старуху. Вот такая невесёлая история.

Ирина Михайловна посмотрела на нас, словно ждала осуждения.

— Но я же не умер, — констатировал устало Влад.

— Теперь я это знаю, сынок. Даже не могу сказать, что это было — злой рок или чудовищная ошибка в больнице, возможно, вас перепутали, и тебя отдали в другую семью?

— Я вырос в детском доме, — резко бросил парень. — Если меня и отдали в другую семью, то они не особо обрадовались этому.

— Ты хочешь обвинить меня в этом? Я все эти годы жила с мыслью, что мой ребёнок умер, пока сегодня не увидела тебя.

— Я никого не обвиняю. Просто… — Он призадумался. — Это всё слишком странно, не находите?

— Дети умирали во все времена. Сейчас, — она удалилась с кухни, и я воспользовалась возможностью поговорить с Владом.

— Влад, о чём ты думаешь?

— Я зол, — он усмехнулся. — В детстве я думал, что меня бросили, что я не нужен своим родителям. А сейчас оказывается, что должен винить долбанную бюрократию и ошибку врачей? Что они напутали что-то в своих документах, и я попал в детский дом, а моя мать вынуждена была хоронить своего ребёнка, как она думала?

— Тише, — успокоила я, — в этом нет твоей вины. И точно нет её вины. Она любила тебя всегда, даже когда думала, что тебя нет. Теперь ты знаешь, как сильно она тебя ждала. Теперь вы сможете наладить отношения, познакомиться. Мама расскажет тебе об отце.

Ирина вернулась, и мы замолчали. В её руках был фотоальбом.

— Вот смотрите, — она раскрыла его на столе перед нами. — Это твой отец, Влад.

Я ахнула, мой парень действительно был копией отца с той лишь разницей, что форму глаз он унаследовал от матери. Влад погладил дрожащей рукой старую фотокарточку и судорожно втянул воздух ртом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Это мы в день свадьбы, — с гордостью перевернула страницу его мать, и мы рассмотрели следующие страницы.

— Вы были красивой парой, — шепнула я.

— Спасибо, — просияла она, но тут же переменилась в лице. — А вот выписка из больницы.


ОН


Мы с Машкой склонились над потёртой бумагой, пытаясь найти ответы, что же произошло в ту ночь, когда меня записали в мертвецы.

Я пытался изо всех сил не анализировать сложившуюся ситуацию и старался никак к этому не относится. Подумаю потом.

— Разрешите мне сделать фото? — Спросила Машка у моей… кхм… матери.

— Да, конечно, никаких проблем.

Маша достала телефон и сделала несколько фото, выделив в особенности имя врача и печать медицинского учреждения.