В общем, превратил все в цирк и шутку, заставил ее рассмеяться так, что глаза от смеха уже слезились и все равно ничего видно не было. Ну что за человек?! Как умудряется сохранять позитив? В любой ситуации оставаться оптимистичным.

Ее муж. Перед Богом.

Священник не отказался их повенчать позавчера. Конечно, вышло все не совсем так, как было бы в нормальных условиях. Но для Насти не внешнее уже имело значение. Все действительно очень меняется, когда смещается «угол зрения». А особенно, если этот угол перемещается на больничную кровать. Глобальная переоценка ценностей, когда видишь затаенную опустошенность и боль, вперемешку с радостью в любимых глазах.

Сейчас Валера был счастлив. Она точно знала. Видела в каждом его движение, улыбке, жесте. И ей это доставляло такое удовольствие, какого Настя даже представить не могла. Конечно, у них еще будет официальная «гражданская» свадьба. Никто не отказывался, даже мысли подобной не допускал. Но это потом, и больше даже для друзей и знакомых. А для них двоих и то таинство, что провел батюшка в этой небольшой палате интенсивной терапии — было удивительным и прекрасным.

Конечно, чего себе Настя никогда и представить не могла, так это того, что на ее венчании будет присутствовать Саша. Вот уж точно, что жизнь не предугадать человеку, чего бы сам себе не напланировал.

Они с ним еще разговаривали. Теперь уже о другом: он рассказывал о том, как занимался, тренировался, карьеру строил. Как учил себя к переездам легче относиться, к тому, что постоянно мотаешься по свету. Как нелегко было к каждой новой команде привыкать, сыгрываться. И заново доказывать всем вокруг, что стоил и вложенных денег, и надежд тренеров и хозяев, решивших «купить» перспективного игрока.

Настя вроде бы и знала обо всем этом, но со стороны. А вот так, близко, не вникала. Тоже ведь изматывающее, сложно. Далеко не каждый с таким ритмом жизни и темпом справится. С такой нагрузкой, как физической, так и моральной. Неудивительно, что выпав из этой струи, оказавшись на обочине — Саша растерялся и не сумел сразу сориентироваться, как заново жизнь выстраивать.

А она ему рассказывала о том, как секцию с Валерой создавала, как шаг за шагом, уступка за уступкой они добивались разрешений и помощи, проходили инстанцию за инстанцией. Но все это стоило того, достаточно было посмотреть на радость детей, впервые попавших на лед, научившихся на коньках стоять, попадать по шайбе.

Тоже трудно и сложно. Но и результат не меньший восторг дарит.

Нельзя сказать, что они с Сашей вернулись к тем доверительным отношениям, которые их связывали раньше. Нет, наверное. Очень много всего в жизни каждого произошло, о чем другой был не в курсе. Да и в жизни, сердце Насти уже другой мужчина был, которому она привыкла доверять все сокровенное, разделяя горе и радость. И все же, какие-то связи, ниточки дружбы между ней и Верещагиным остались. И Валера оказался не против. Сам готов был поддержать Сашу в новой теперь, хоть и родной стране. На новом месте тренера. Сам же предложил в случае чего совет и помощь. Все же, жил здесь, и за играми наблюдал, и за командами. Да и за самой ситуацией в национальной Лиге.

— Смотрите, — хмыкнул Верещагин, с радость приняв их предложение о помощи и поддержке. — Перетащу я вас все-таки в столицу. Мне такой помощник в тренерском штабе, как твой муж, Настя, точно не помешает.

Валерий только с улыбкой покачал головой на это замечание. А вот Настя заволновалась.

— Нет, Саш. Ты не обижайся, но нам никак нельзя ребят бросать. Ну кто ими еще заниматься станет? Махнут же рукой, забросят. А так, мы им шанс на что-то лучшее в будущем даем, какие-то возможности для тех, кто захочет, — принялась сбивчиво и торопливо объяснять она, опасаясь обидеть, но и стремясь убедить Верещагина. — Нам никак нельзя…

А Валера и Сашка только весело рассмеялись, и переглянулись так странно, словно бы что-то, понятное только им, от нее услышали. Сговорились о чем-то, пока лежала без сознания, что ли?

— Я понял, Настя. Понял. Это так, пробный камушек был. Не бери в голову, — подняв руки, будто признавая свое поражение, покачал Верещагин головой. — Придется обходиться советами с вами в телефонном режиме.

Этим же вечером Верещагин и улетел в столицу, заявив, что с него еще подарок на их свадьбу.

В общем, нормально расстались, позитивно и даже с какой-то надеждой на продолжение дружбы, чему Настя была рада. Никогда на Сашу зла не держала.


А сейчас она Валеру ждала. В ужас пришла, когда узнала, что он все эти дни безвылазно находился в больнице, опасаясь ее оставить. Скандал устроила… Ну, попыталась. С ним же невозможно скандалить, если серьезно.

Наклонился, обнял, гладит волосы, пока она его вычитывать пытается и напомнить, что и о себе думать надо.

— Конечно, егоза. Ты права, Настенька, — еще и над ней посмеивается.

Совершенно несерьезный подход к собственному здоровью! Что докажешь такому человеку?! Да и, собственно, не умела она с Валерой спорить. Не привыкла. Они всегда все решали обсуждая, разговаривая. Без криков и споров. Вот и теперь удалось-таки уговорить его хоть на пару часов домой поехать, переодеться, расслабиться. Поесть чего-то нормального. Думала, может, на ночь дома останется, выспится на хорошем матрасе. Что она, не переночует ночь сама? Тем более, что тут полная больница людей. Да, конечно, ей без него всегда грустно и неуютно, но об этом Настя не упоминала. Валера имеет полное право на отдых.

Но где там! Валера двадцать минут назад позвонил ей, сообщив все с тем же юмором, что помылся и побрился, раз жену так его щетина раздражает, переоделся. И уже едет назад. Она только вздохнула. Поворчала для приличия в трубку. А потом честно сказала, что соскучилась и очень его ждет.

— Я тоже соскучился, егоза, — с улыбкой, которая в его голосе так хорошо ощущалась, заметил Валера. — И, вообще, мы молодожены. Нам просто-таки положен все время быть вместе, — добавил он с иронией, но чувствовалось, что для него это весомый аргумент.

И Настя больше не спорила. Прав был Валера. И ей хотелось. Особенно, как представляла, что ничего этого могло и не быть. Что она могла умереть, банально и глупо.

Вот и ждала его сейчас, рассматривая рисунки детей из своего класса и воспитанников приюта. А еще — нервничала немного. Но сейчас уже твердо решила поговорить с Валерой о том, что две недели обдумывала, да все откладывала, непонятно чего опасаясь и испытывая неуверенность. Теперь спокойнее стала. Будто эта травма что-то изменила в ней. Затерла комплексы и страхи, с которыми Настя последние годы жила. Почему-то заставила вспомнить, что когда-то она больше в себя и свои силы верила.


— Привет, егоза.

Валера зашел в палату как раз тогда, когда она прикрыла глаза, устав от своих попыток рассмотреть все рисунки детально. Измоталась немного. Тяжело еще было так напрягаться.

— Как себя чувствуешь? — наклонился к ней, поцеловал, пригладив волосы руками.

Прижался щекой к ее лицу.

Гладко выбритый, родной, любимый, теплый такой, хоть и только с улицы зашел. Настя с глубоким вздохом сама придвинулась ближе. Подняла еще слабые руки. Обняла мужа так крепко, как только сумела.

— Привет. Нормально. Хорошо чувствую. Мне ж еще колют обезболивающее, — улыбнулась. — Жаловаться потом начну, когда перестанут.

— Ясно, — Валера рассмеялся.

Подхватил ее под плечи и помог немного приподняться, перевел кровать в удобное для Насти положение. Врачи уже разрешали, даже настаивали на необходимости движения.

— Чем занималась, солнышко? — подвинул и себе стул, сел около нее, отставив на стол какой-то пакет.

Судя по запаху, который начал распространяться в палате, там было что-то более вкусное, нежели обеды больничной столовой. Настя улыбнулась.

— Рисунки рассматриваю.

— Это хорошо, — Валера улыбнулся еще шире. — Дети для тебя старались, чтобы ты чувствовала, насколько важна для них. Они еще нарисовали, мне звонила заведующая, спрашивала, как передать новую стопку их творений для Анастасии Ивановны, — поделился он с ней новостями.

А Настя глубоко вздохнула.

— Валер, а тут есть рисунок от Егора? — зная, что все листы подписаны, спросила она у мужа. — Я не вижу нормально, — честно призналась Настя.

Валера удивленно начал осматриваться, поднялся, прошелся вдоль рисунков, рассматривая.

— Да, вот, егоза. Есть такой. А что за парень? Не помню, — искренне попытался вспомнить он, даже нахмурился немного.

— Да ты его и видел раз или два всего, Валер, — начала Настя, понимая, что все-таки волнуется. — Он не занимается в секции. Только месяца полтора, как перевели в приют. Ему шесть. И вряд ли нам его в секцию разрешат взять. Егор хромает. У него с суставом что-то, тазобедренным. Мне так врач в приюте сказала. Что до конца этого уже не исправить. Поздно взялись. Его оставили в роддоме еще. А пока оформляли, переводили по больницам сначала, потом в детдома — никто особо не занимался этим. Сейчас более-менее делают все, что надо. Но полностью уже не решить…

Она затараторила. Не сразу сбилась, но зачастила, начала делиться всем, что узнала об этом мальчишке с тех пор, как впервые увидела в коридоре приюта. Приехала забирать парней на тренировку, а он смотрел за этой суматохой, сидя на ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж. Маленький. Видно, что ростом и до сверстников не очень дотягивал. Немного скованный, замкнутый. И с такой тоской смотрел на то, как другие ребята с криками и смехом толпятся, выстраиваясь и собираясь.

Настя выросла в этом приюте. За последние годы сотни детей видела. Разных. Каждому сочувствовала, чем могла — старалась помочь, потому что понимала их эмоции и чувства. Но так, как этот мальчишка, ее никто и никогда не цеплял. Не было такого. А тут — с одного взгляда, прямо в сердце залез. Она даже не разговаривала с ним в тот момент еще, просто смотрела на слишком серьезного и молчаливого малыша, который хотел, а не мог носиться и беситься, радуясь чему угодно, как его сверстники.