Больше ему добавить было нечего.

Потому Валера просто вернулся в палату и сел на свое место в изголовье кровати Насти. Взял руку любимой и снова прижал к своим губам. Опустил их ладони. Наклонился к лицу, устроившись на подушке рядом с Настей. Провел пальцами по ее волосам, еле касаясь, осторожно, не имея представления, не причиняет ли ей этим боли.

— Давай, егоза. Ты сильная. Возвращайся. Ты так мне нужна. Я слабее, мне без тебя никак, — прошептал Валера едва слышно.

Да так и остался здесь, лежать рядом с ней на подушке, как сотни ночей в их жизни, вслушиваясь в почти неслышное дыхание Насти.


Александр не торопился заходить в палату. Он стоял у окна, перекатываясь с пятки на носок, и пытался осмыслить все, что вывалил на него этот тренер. Обдумать. Сложно и непросто. Никогда не любил копаться в себе. И сейчас желания — не имелось. Но иногда стоит, пусть это и не в характере Верещагина. Тем более сложно признать, что не в столь уж во многом Александр мог придраться к его словам.

В его характере было идти вперед, не оглядываясь, да. Верещагин всегда считал это преимуществом. Умение вычленить главное и сосредоточиться на нем. Отрешиться от иного. То, чему с детства учили его и мать, и Дима, и остальные тренеры. Такая стратегия и сделал его тем, кем он в итоге стал. Позволила достичь таких высот, о которых когда-то давно маленький мальчик из неполной семья, да еще и с проблемами речи — мог лишь мечтать. И он мечтал. Более того — воплотил свои мечты в реальность. Заслуженно, как считал Верещагин. Да и Валерий этот его не упрекал и не пытался переубедить, кажется. Похвалил даже вроде, между делом, если Верещагин его верно понял, конечно. Хотя он не искал похвалы этого мужчины.

Совсем недавно Александру казалось, что он понимает Валерия, знает, что тот чувствует, что у них — одна на двоих эта боль и страх за Настю. Сейчас он не был уверен в подобном. Потому что этот разговор о многом заставил задуматься. Очень о многом.

Он наклонился, прижавшись лбом к холодному стеклу. Перед глазами вновь появилось бледное и уже бесчувственное лицо Насти, когда они добежали до машины. Вспомнилось, каким испуганным был выскочивший из машины водитель, который все же успел свернуть хоть немного. Те минуты, пока они ждали «скорую».

Словно на краю пропасти. Оглушающие мгновения. Сбивающие с ног похлеще трех защитников противоположной команды. В тот момент ему показалось, что он в жизни никого так не ценил и не дорожил никем настолько, как Настей, которую вот-вот мог потерять безвозвратно. Не стеснялся и не побоялся заявить, что любит ее.

Сейчас Александр задумался. Столько всего было в словах Валерия. И поневоле пришло в голову, что он невероятно много знает о том, как идти любой ценой к победе, как выигрывать и добиваться цели. А вот о любви — ничего и не знает, кажется. О том, как любить.

Зацепили его укоры тренера. Задело. Он не был уверен, что сумел бы так. Отказаться от всех перспектив. Вроде даже хотел когда-то, помнил, как готов был остаться в родном городе, когда впервые Настю забрали.

Тогда он ее любил?

Или это потому, что Александр еще ничего толком не знал о хоккее, не распробовал славу на вкус? Сумел бы он сейчас отказаться от того же предложения работать в сборной тренером, чтобы заниматься детьми из приюта в никому неизвестной секции? Верещагин не чувствовал в себе такой готовности. А ведь умом понимал, что подобные секции — важны и ценны. Он сам благодаря такому вот тренеру, позабытому сейчас, когда-то начал свой путь в большой хоккей. Именно они давали многим мотивацию и возможность двигаться дальше. Прививали любовь к игре и льду.

Неприятно осознавать, что ты «мельче» душой и характером, чем привык о себе думать. Как ни крути, а хотелось чего-то более значимого. И действительно, имеет право Валерий спрашивать: любовь ли это? Сейчас Александр не знал, может ли уверенно такое заявлять.

Тихо вернулся в палату, ничего больше не говоря. Он не был сейчас уверен и в том, что на это право имеет. Но… Валерию одному не справиться, это он понял за последние дни. Тут была нужна подстраховка: то купить что-то, то принести, то сменить в ожидании… Да и куда ему сейчас идти? Вот и остался. Сел на стул у дверей, откинулся затылком на стену, закрыл глаза, чтобы не мешать. И вновь погрузился в мысли, по-новой оценивая все, что думал и знал, что ощущал за эту неделю, и к чему стремился на самом деле.

ГЛАВА 20

В голове звенело. И сознание уплывало, путаясь в какой-то липкой и густой темноте. Глаза не получалось открыть. Насте казалось, что она очень старается, напрягается изо всех сил, но веки какие-то неподъемные. И губы, язык, рот — тоже. Она пыталась ими шевелить, что-то сказать, однако и это не выходило. Даже слюну сглотнуть не удавалось. На какое-то мгновение ее охватила паника, что сейчас она захлебнется или задохнется.

Настя судорожно попыталась поглубже вздохнуть, слабо понимая, что все тело слушается ее очень плохо. Но ей все же удалось протолкнуть воздух вглубь себя. Горло почему-то болело. Будто бы она простыла. Или долго и громко кричала. И эта проклятая темнота, из которой ей никак не удавалось выбраться…

Руки и ноги не подчинялись, тело ватное. Хотелось поднять руку и растереть лицо, а мышцы не слушались. Попыталась хоть что-то сказать, как-то позвать кого-либо, но добилась только невнятного хрипа и нового ощущения боли в горле.

Еще и пищало что-то: противно, надрывно, отдаваясь в пустой голове пульсирующей болью.

У Насти никак не выходило понять и разобраться, где она и что происходит. Хоть бы глаза открыть, ей-Богу!

— Тише, егоза, тише. Все хорошо, не торопись, понемногу…

Валера… Она сразу узнала его голос. Глаза запекло почему-то. Под веками, которые никак не могла поднять, стало горячо и влажно. Слезы выступили. Попыталась повернуться к любимому, туда, где его голос слышала. Позвать…

Но вместо имени опять вышел какой-то сиплый хрип. И Настя всхлипнула.

— Все хорошо, — снова повторил Валера, и она ощутила, как он погладил ее щеку, провел рукой по лбу. Легкое касание губ любимого на своих губах. — Не волнуйся, Настенька. Все придет в норму. Сейчас медсестра посмотрит. Врач…

Любимый… Как ему удавалось ее понимать всегда? Даже сейчас, когда Настя и слова сказать не могла? От понимания, что он рядом — ей стало легче.

В этот момент вокруг начался какой-то шум, гам. Кто-то пришел, что-то спрашивали. Настя стала чувствовать, как ее начали трогать: что-то измерять, щупать, цеплять на пальцы и руки. Точнее она не могла понять и разобраться. Кто-то все же поднял ее веки и ослепил Настю ярким светом. Она поморщилась, ощутив жжение в отвыкших глазах. Слезы выступили сильнее. Но не от боли, Настя ее словно бы и не ощущала… Вообще мало что чувствовала в теле. Она ничего не увидела, кроме этой вспышки света. Люди вокруг говорили чересчур громко, слишком быстро. Совсем не так, как Валера. И она не успевала уловить смысл их разговора.

А от попыток сделать это — ощутила невероятную усталость, поняв, что вновь проваливается в ту темноту, из которой еще и не выбралась до конца. Так дико хотелось спать! Просто невыносимо. Но Настя еще раз попыталась открыть глаза. И в этот раз у нее вышло. Правда, почему-то только с правым. Но она смогла обвести пространство вокруг себя расплывающимся, мутным взглядом. Вокруг была какая-то мешанина из нечетких контуров, теней и света.

— Ва…лра… — хрипло позвала она любимого, понимая, что все равно говорит невнятно.

Но ей хоть что-то удалось, по крайней мере.

Один из темных силуэтов наклонился к ней. И Настя вновь ощутила нежное прикосновение к своей щеке, к уголку рта.

— Я здесь, егоза. Я рядом. Отдыхай…

Он говорил так твердо, так спокойно, с таким чувством уверенности и облегчения в голосе, что Насте стало легче. Глаза закрылись сами собой, и она поняла, что проваливается то ли в сон, то ли просто в эту темноту, прижимаясь к его пальцам губами.


Вновь Настя проснулась позже. Она не знала ни где она, ни какой сейчас день. О времени суток так же понятия не имела. С трудом сумела открыть глаза, вдруг подумав, что сейчас это хоть получилось нормально. И открылись оба. Пару секунд потребовалось, чтобы сфокусировать взгляд. Глаза слезились и все вокруг все же расплывалось. Но постепенно картинка пришла в норму. Настя лежала в кровати. Над ней был белый потолок. А сбоку, в пределах видимости без движения, она видела окно, из которого лился тусклый свет. Пасмурно. То ли раннее утро, то ли вечер, то ли просто сумрачный зимний день — непонятно. Несколько раз моргнув, Настя сдалась, поняв, что не сумеет угадать время по серому небу которое ей было видно. Вздохнула, с радостью осознав, что теперь ей это удалось без паники или того усилия, которое она запомнила. Но горло еще дерло, не совсем понятно для нее. Настя попыталась повернуть голову.

Ей плохо удалось. И в этот же момент она услышала какой-то скрип, словно металлом по чему-то твердому. Камню? Полу? И в пределах ее видимости появился Валера. Позади него она увидела стену, такую же белую, как и потолок. Но Настя сосредоточилась на любимом.

— Привет, егоза, — Валера скупо улыбнулся, нежно коснувшись ее щеки. — Проснулась?

Она медленно моргнула и снова посмотрела на него. Он выглядел таким усталым. Просто ужасно. Глаза будто провалились вглубь глазниц. И вокруг них огромные тени. И морщины, которые она не помнила такими глубокими. А еще Валера осунулся, словно похудел. И щетина темнела, которую он очень редко позволял себе оставить, не побрившись. Из-за этого щеки казались впалыми, а сам Валера изможденным.

— Я… спла? — язык и губы еще плохо слушались.