В то время один сиднейский изобретатель осаждал Энни просьбами посмотреть на его машину для производства льда. Детектив страховой компании потратил несколько дней, расспрашивая ее о фрегате, который принадлежал «НСУ Трэйдерс» и затонул во время тайфуна у побережья Индии. Тогда же было торжество по случаю наименования и спуска на воду нового корабля. Бесконечные проблемы. Но сейчас она дома!

Энни выбралась из фургона еще до того, как Зэб обошел кругом, чтобы помочь ей. — Я смотрю на это, как на временные неурядицы. Время Грез нашими заботами скоро снова будет в добром здравии. — Она протянула руку старому Баловэю, ощупывающему край фургона:

— Ступенька прямо под тобой, Баловэй.

И все же, войдя внутрь дома, Энни обрадовалась. Швырнула перчатки и шляпу на полосатое выгоревшее на солнце бледно-зеленое кресло и, приподняв одной рукой юбки, стремительно взбежала по широкой лестнице. Другая рука скользила по до блеска отполированным кленовым перилам. Если бы Энни шла чуть помедленнее, ее жест мог бы показаться даже ласкающим.

Как ценитель искусства в Лувре, она с интересом осматривала комнату за комнатой. Обоняние восхищенно впитывало старые ароматы: запахи пыли, затхлости и отполированной пчелиным воском мебели пьянили ее.

Большую часть мебели нужно было заменить, поменять местами или привести в порядок, но сам дом, построенный прочно, выглядел прилично и не очень нуждался в ремонте.

Когда Энни была удовлетворена осмотром, то почти сразу же вернулась в свою спальню, примыкавшую к кабинету Амарис, переделанному теперь в гостиную, и быстро переоделась в рабочую одежду, которую нашла внизу комода. Чуть погодя, держа в руках шляпу, Энни спустилась по лестнице. Ступеньки при каждом шаге поскрипывали. Кожаные штаны для верховой езды наконец подарили Энни ту свободу движений, которой она так жаждала в Сиднее.

Внизу, у подножия лестницы, Зэб выгружал последние тюки ее багажа и слушал приказания экономки, своей жены Вены, тоже аборигенки. Кожа женщины также была черной, но вес, наверное, в три раза больше, чем у Зэба. И потому Вена возвышалась над мужем, как скала. Слоноподобная женщина, она заботилась о Зэбе так же, как он о ранчо, где родился.

— Почисти медную лохань. Госпожа захочет помыться, когда вернется из…

— После обеда, Вена, — улыбаясь, сказала Энни. — Ты очень хорошо поработала, сохраняя дом.

Женщина важно кивнула головой. Когда Энни вышла за дверь, она услышала, как Вена говорит Зэбу:

— Она напоминает мне свою мать, та говорила то же самое и делала все точно так же.

Эти слова польстили Энни. Она всегда думала о своей матери так, будто та была одним из духов Времени Грез аборигенов.

Впрочем, иногда и неукротимая Нана представлялась ей такой же.

Баловэй уже седлал коня, когда Энни вошла в стойло. Несмотря на то, что Баловэй был почти слеп, в конюшне чувствовал он себя как дома и мог делать почти все, как вполне зрячий человек.

— Я подумал, что вы захотите прогуляться, мисс Энни, — он погладил мерина по морде, успокаивая его. — Лошадь не была под седлом почти год и теперь такая же дикая, как и вы.

Последние слова были сказаны с почти беззубой улыбкой. В ответ она тоже широко улыбнулась, сверкнув крепкими белыми зубами — ее главным достоянием, как считала сама Энни. Естественно, темно-рыжие волосы были самым худшим, доставшимся в наследство.

Энни взобралась на переминающегося фыркающего мерина и направила его со двора. За пределами ограды она ощутила открывшийся широкий простор, по которому так сильно скучала. Солнце разогнало утренний туман на выгоне и осветило съежившуюся траву, пыль и солончаки.

Даже эму и огромные буро-серые кенгуру Вулумулу покинули местность в поисках лучшей пищи. Сердце Энни сжималось от увиденного. Неужели засуха никогда не кончится?

Конь насторожил уши. Энни замерла. Ее глаза быстро обшарили горизонт. Вскоре она заметила источник беспокойства: одинокая фигура мужчины вырисовывалась на фоне холма. Он шагал по колее, наезженной фургонами, видимо, направляясь к Большому Дому.

Энни застыла в ожидании, наблюдая его приближение и настороженно поджидая. Мужчина шел пешком по широкой безлюдной степи. Он был среднего роста и умеренного телосложения, но двигался так, будто впитал в себя некую частичку силы земли и природы. Когда мужчина подошел достаточно близко, чтобы Энни смогла разглядеть его лицо, то она еле сдержала чуть не вырвавшееся восклицание: нижняя часть правой стороны лица, вся шея с правой стороны и правая рука до самого локтя были покрыты жуткими шрамами и нежно-розовыми рубцами с легкими морщинками.

— Легче, — сказала Энни, успокаивая нервно перебирающего ногами мерина.

— Здрасьте, — приветствовал ее мужчина, остановившись в нескольких метрах от Энни. Пальцами, покрытыми шрамами, он прикоснулся к краю шляпы. Его странные рыжевато-коричневые глаза спокойно смотрели на Энни из-под черных ресниц. Кротость и смиренность позы могли бы обмануть и более острый глаз.

Энни чуть передвинулась в седле. В наступившей тишине раздавалось только поскрипывание седла.

— Хэлло, Мужчина переменил позу, засунув большие пальцы за холщовый ремень.

— Я ищу работу, мисс Трэмейн.

— Откуда вы знаете, кто я? Кривая усмешка сделала мужчину почти очаровательным. Глаза, показавшиеся отражением огня тропического солнца, смерили Энни с ног до головы. Взгляд был ленивым и чуть насмешливым, казалось, мужчину забавляет происходящее.

— Никакая другая женщина не смогла бы так носить штаны, как это делаете вы. С возвращением домой!

Энни почувствовала себя глупо. Мужчина знал, что она владелица ранчо, а не одна из работниц.

— Мы разве встречались прежде?

— Нет, во всяком случае, не были друг другу представлены.

— А вы немногословны. Он усмехнулся. Выражение его лица живо изменилось, как картинка в калейдоскопе.

— Вам было лет двенадцать или около того. Мы с отцом пришли к Большому Дому, чтобы купить лошадь, от которой, как мы слышали, Время Грез хотело избавиться. У вас были длинные ноги, и вы задавали кучу вопросов, — он помолчал. — Вы и сейчас такая же.

К сожалению, Энни совершенно не помнила его. Сколько же лет ему было тогда? Из-за рубцов, обезобразивших лицо, она не могла определить точно возраст мужчины. Возможно, сейчас ему двадцать семь-двадцать восемь, столько же, сколько и ей.

Он ответил на незаданный вопрос:

— Мне тогда было восемь. Я никогда не забуду наш визит. Величие… Время Грез… Я решил тогда, что… наше ранчо тоже будет таким.

— Ваше ранчо недалеко отсюда?

— Было. Вот почему я пешком. Реки текут, и все, что находилось рядом, превратилось в кучу пепла. Степной пожар. Это случилось примерно полгода назад.

Энни нужны были хорошие работники. Кто-нибудь, кто помог бы ей привести ранчо в порядок и поддерживать его, пока она будет в Сиднее. Но что умел делать этот человек?

— Я не знаю о вас ничего. Ни вашего имени, ни вашей профессии, ни вашего обра…

— Меня зовут Рэгги. Рэгги Льюис. Я занимался крупным рогатым скотом. Конечно же, все, что я знаю об овцах, могло бы уместиться в наперстке. И это даже слишком хорошо сказано. Но я умею работать, и я честен.

Все время, пока Льюис кратко говорил о себе, выражение его лица не менялось. Эта бесстрастность вызвала в Энни смешанное чувство: желание надерзить ему и что-то еще:

— Вы забыли о том, что вы еще и зависимы.

Он снова улыбнулся:

— А вы забыли застегнуть верхнюю пуговицу штанов.

Она глянула вниз и зарделась. Штаны разошлись, являя миру содержимое. Рукой в перчатке Энни попыталась справиться с пуговицей, но никак не могла ухватить ее. — Хорошо, — произнесла она, все еще борясь с пуговицей, готовая для надсмотрщика. Я не могу постоянно находиться на ранчо и надеюсь, что вы умеете писать. В мое отсутствие я хотела бы получать ежемесячные отчеты.

— Если хотите, я могу помочь вам с вашей пуговицей.

— Конечно, нет! У вас есть какие-то пожитки, которые вы хотели бы собрать и…

— Ничего.

Энни хотелось, чтобы он перестал пялить на нее глаза со своим спокойным любопытством. Она опустила руку и высвободила одну ногу из стремени:

— Ну что ж, до Большого Дома добрых три километра, и обратно мы поедем вдвоем.

Рэгги запрыгнул на седло сзади нее, и мерин переступил с ноги на ногу, приноравливаясь к дополнительному весу. Энни подумала о том, что, может быть, поступила глупо, поверив незнакомцу на слово. Но в последнее время она довольно неплохо разбиралась в людях.

— Сколько овец вы потеряли за время засухи?

Он горячо дышал прямо ей в шею в том месте, где волосы были заправлены под шляпу. Его тело было горячим и слегка давило сзади на Энни.

— Я не знаю, сегодня мой первый день после долгого отсутствия.

Они поговорили о засухе и об ущербе, ей нанесенном, ценах на шерсть на Лондонской бирже и необходимости установить ограду от кроликов, пожирающих ту немногую растительность, которая еще уцелела.

— Вы должны понимать, мисс Трэмейн, что, нанимая скотовода, вы даете повод для сплетен среди других владельцев овцеводческих ранчо.

— Мне не привыкать, мистер Льюис. Женщина в бизнесе должна приучать себя к сплетням и пересудам. Ведь после того, как вы потеряли собственное ранчо, я не думаю, что вы захотите потерять чье-то еще.

— Нет, — он был краток. — Я, конечно, постараюсь возродить свое ранчо, но сейчас нуждаюсь в работе, а вы нуждаетесь во мне, Она чуть не рассмеялась от его самоуверенности, но по возвращению в Большой Дом Льюис стал энергично работать, претворяя в жизнь свои, одному ему ведомые планы. Он долго расспрашивал Баловэя и Зэба о ранчо, затем оседлал коня и обследовал территорию, непосредственно примыкавшую к Большому Дому, осмотрел собственное жилье и напоследок попросил Энни показать ему книги.

Последняя просьба несколько удивила Энни. Она провела его в кабинет. Не спрашиваясь, Рэгги прошел вперед, обошел стол и, усевшись за него, открыл первый попавшийся журнал. Она наблюдала за ним, пока Рэгги бегло просматривал записи, занесенные туда корявым почерком.