Артур Дарра - Хранитель слёз

И вдруг, сталкиваясь друг с другом, все кинулись врассыпную.

Кроме девочки.

Она бросилась к мальчику и села перед ним на колени.

— Зачем же ты, а?.. Нужно было просто уйти. Ну зачем ты вступился за меня? Я ведь сама виновата! — сказала она ему, кажется, немного возвращающемуся в сознание.

— Сама виновата?.. — медленно прошептал мальчик, щурясь от редких вечерних лучей солнца, просачивающихся сквозь заросли сосновых веток.

— Сама!

— Как ты можешь быть перед ними в чём-то виновата?.. Ты хорошая. Ты девочка. Ты не виновата ни в чём. Зачем ты плачешь?.. Не нужно слёз. Я умру, но мне не страшно. Я храбрый. Не нужно слёз, ладно?

— Я тебе щас умру, блин! — Девочка схватила его за футболку и сильно встряхнула. — Умирать он собрался, храбрец!

А у самой из глаз текли слёзы. Мальчик неотрывно с полуприкрытыми веками глядел на эти слёзы. Это было самое прекрасное, что он когда-либо видел. Девичьи слёзы. Что-то в них было. Что-то тонкое и глубокое. За ними таилось что-то гораздо большее, чем просто слёзы. Что-то невероятно живое и утопическое. Что-то высокое и невыразимо красивое…

— Ты добрая, — тихо произнёс мальчик. — А добрые люди не должны плакать.

— Да что ты всё заладил! — воскликнула девочка. Хотя слова эти вызвали у неё просто невероятную россыпь тёплых чувств — благодарность, успокоение, любовь… Но чтобы не показать, насколько она растрогана происходящим, девочка напустила на себя сердитость.

— Эй, у тебя тут что-то отвалилось. — Она протянула мальчишке цепочку с крестиком. — На, возьми её. Эй… Мальчик, ты слышишь меня?

Но рука мальчишки не потянулась. Мальчишка потерял сознание.

— Плохо дело! — Девочка вскочила и бегло огляделась по сторонам. Никого. Все смылись.

Она убрала цепочку в карман джинсов, чтобы не потерять. Затем взяла истекающего кровью мальчишку за подмышки и втащила его себе на спину. Хотя он и был лет на пять её младше, девочка тут же согнулась под надавившей тяжестью.

— Ой-ё…

Шатаясь, она сделала шаг. Вроде удалось. И медленно-медленно двинулась к главному корпусу. Туда, где уже шёл концерт, которому через десять минут суждено было прерваться…

С тех пор мальчик в лагере больше не появлялся. А всю злополучную кучку ребят, включая затесавшуюся между ними девочку из младшего отряда, исключили в тот же день. Мама пострадавшего мальчика, как это ни странно, оказалась родной сестрой матери той самой девочки, которая тащила его на себе в корпус. Узнав о том, что произошло с сыном, женщина объявила младшей сестре, что во всём случившемся виновата её дочь.

Мама девочки не рассказала дочери, кем был тот мальчик, вступившийся за неё. Родители мальчика тоже решили его ни во что не посвящать. Дети даже и не знали, что являются друг другу двоюродными братом и сестрой. Когда отец достал путёвку своему сыну в лагерь, ему как директору школы вручили ещё одну. Её-то его жена и отправила по почте своей сестре, у которой была дочь — вдруг тоже захочет отдохнуть. Сёстры эти и так всю жизнь общались слабо, а после этого случая и вовсе перестали это делать.

Порой в жизни происходят настолько каверзные события, что можно смело вписывать их в раздел «Быть того не может!» — и снизу ставить на них печать «Всё-таки — может!».

А мальчик, будучи жизнерадостным, весёлым и энергичным, после того случая в лагере стал постепенно закрываться в себе. В школе от сверстников отделялся, всю энергию направлял на чтение книг и, взрослея, делал какие-то свои выводы об этом мире. С годами сильно изменялась и его внешность: с каждым разом становилось всё сложнее найти сходство со старыми детскими фотографиями.

О своём потерянном крестике мальчик вспомнил, когда лежал в больнице с разбитой головой. Но из-за потери особо не горевал. Потому что, окажись этот крестик у него вновь, он бы его уже вряд ли надел…

В тот обычный летний день кто-то потерял Бога, а кто-то нашёл своего ангела-хранителя. И пусть временно, но именно так и было. Да и не всё ли временно в нашей жизни? И не каждому ли по этому времени отводится что-то своё?

Пожалуй, именно так. У каждого свой путь. И пусть нередко он бывает омыт слезами.

— Алло? Никита?

— Да. С кем я говорю?

— Ты, наверное, уже и забыл меня… Это Михаил. Нотариус.

— Нет… не забыл. Здравствуй, Михаил.

— Как же тяжело тебя было найти. Ты бы знал, чего мне стоило отыскать твой номер телефона. И как тебя только занесло в Уфу?

— Так получилось… Извини, что не оставил никаких координат и ни разу не позвонил.

— Да ладно, чего уж там…

— Что-то случилось?

— Случилось. Неплохо бы тебе приехать. Срочно.

* * *

Не сказать, что нотариус за эти годы сильно изменился. Он стоял в той же зимней куртке бледно-зелёного цвета и улыбался идущему навстречу с сумкой Никите. Они поздоровались и подошли к тому же белому «Фольксвагену».

Медленно падал снег. Уже наступил вечер. Никиту, оглядывающего огромное здание аэропорта, машины, спешащих людей вдруг озарило дежавю. Да ведь это уже было! Когда-то было. Но странно… этого не могло быть, ведь он впервые прибывает в Петербург самолётом и его впервые вот так встречает Михаил. Однако дежавю было очень ярким и, как и любое дежавю, вызвало приятно-странное недоумение.

Они выехали из аэропорта и направились в город. Улицы были пропитаны предновогодним настроением.

— А ты изменился, Никита, — улыбался Михаил. — Повзрослел!

— Пришлось повзрослеть. Я учитель, преподаю русский и литературу школьникам. А они ещё и не тому научат!

Оба засмеялись. Михаил начал нервно тереть пальцем нижнюю губу и, когда желание смеяться свелось к минимуму, коротко произнёс:

— Соня умерла.

Затем включил «дворники», и те, словно выказывая напряжение нотариуса, быстро забегали по ветровому стеклу, затягивая снежинки под свои лопасти.

— Давно? — тихо спросил Никита.

— Пять дней назад. Похоронили рядом со Светой и Лизой. Теперь они все вместе…

Помолчали. Было слышно лишь, как теребится стеклоочиститель. Через минуту нотариус его выключил.

— От чего умерла?

— Наркотики…

— Она страдала, — с глубокой задумчивостью проговорил Никита.

Михаил ничего не ответил. Лишь чуть кивнул.

— Очень страдала… Я бы тоже страдал, оставшись в этой квартире после всего, что произошло. Но меня спасло, что я уехал. А она осталась…

Помолчали ещё минуту.

— Зачем же тогда я, раз уже похоронили? — спросил Никита.

— Она оставила тебе квартиру.

— Что, снова завещание? — ухмыльнулся Никита, однако ухмылка тут же сползла с его лица, и оно стало уставшим и грустным.

— Ага, — кивнул нотариус.

— Мы едем сейчас туда?

— Туда.

Никита впал в раздумья.

— Да и деньги свои ты так и не забрал. Уехал неизвестно куда, даже родителям не сказал.

— Но ведь я не выполнил условия договора…

— Теперь уже не важно, — вздохнул Михаил. — Каждый из нас за это получил. Каждый извлёк урок. Не себе же мне оставлять эти деньги. Сегодня уже поздно, я тебя отвезу на квартиру, а потом поеду домой. Семья ждёт, сам понимаешь. А утром заеду к тебе по всем юридическим вопросам. Сегодня отдыхай, ты с дороги, уставший.

Прошло какое-то время. Никита глядел в окно. По улицам, разноцветно украшенным к приближающемуся празднику, за ручку держась, тут и там шествовали парочки.

— Ты признался жене? — спросил Никита.

Михаил, выдержав небольшую паузу, произнёс:

— Признался. В тот же день, после нашей с тобой последней встречи.

— И что она сказала? — Никита внимательно посмотрел на Михаила.

— Ты не поверишь.

— Я попробую.

— Она просто молча подошла ко мне, крепко обняла и поблагодарила.

— И всё?..

— Всё. После этого между нами начались совсем другие отношения. Такого я себе даже представить не мог. Кажется, полюбили друг друга ещё больше. Открылось что-то новое, какой-то свежий глоток.

— Кажется, понимаю…

— Понимаешь?

— Да, понимаю. Честность всегда спасает.

— И тебя спасала?

— Я ею не воспользовался, когда она мне была так нужна.

— Но ведь не поздно сделать это сейчас. Быть честным никогда не поздно.

— Я подумаю об этом…

* * *

Никита почувствовал дух Сони, как только переступил порог. Вся квартира была буквально пропитана её страданиями. Валяющиеся где ни попадя стеклянные бутылки, бокалы, чашки; засохшие тёмные лужи на грязном полу, изорванные обои.

«Соня… Что же здесь с тобой было все эти годы?» — подумал Никита, глядя на то, что стало с былой квартирой.

В комнате Лизы, как ни странно, всё осталось по-прежнему. Настенный телевизор, оранжевое кресло, книжный шкафчик. Единственное, что изменилось — появилось новое окно. Окно, от которого уже много лет некому и незачем прятаться. Всюду покоился толстый слой пыли. В эту комнату Соня, по всей видимости, заглядывала не часто.

В комнате напротив — всё было перевёрнуто. На полу валялись скомканные простыни и одежда, окурки, снова скопище бутылок — не было ни одного чистого уголочка. На кровати лежали горелые ткани. Призрак прошлого, долгое время живший под ней, всё-таки вырвался на свободу. Но, неподготовленный к новой среде обитания, с непривычки ослеп от невыносимо яркого света и растаял в муках…

Никита подошёл к столу. К тому самому, за которым когда-то начинал писать свой роман. На нём лежала фотография «10х15». Три лица, глядящие прямо в объектив. Посередине — молодой тёти Светы. Слева — с хитрой улыбкой, озорным подмигивающим взглядом и высунутым языком — подростка Сони. И третье — со скромно поджатыми губками и розовыми пухленькими щёчками — совсем малюсенькой Лизы.