– Привет. Надеюсь, я не помешал?

Словно жаркая волна прокатилась по телу Бриони, когда она услышала этот глубокий голос. Она стояла как вкопанная, впившись глазами в сына.

– Бенедикт?

Мать и сын не двигались и молчали, пока в холл не вышел Томми. Один взгляд на человека в дверях сказал ему все. Он увидел те же зеленые глаза, тот же овал лица, те же черты. Даже волосы у мужчины были рыжеватого оттенка.

– Бенедикт? Черт возьми, Бри, да вы похожи как две капли воды!

Голос Томми снял напряжение. Бенедикта ввели в тепло материнского дома.

Бриони откровенно любовалась сыном. Ей приходилось запрокидывать голову, чтобы посмотреть ему в лицо, таким высоким он был – даже повыше Томми. Мужчины пожали друг другу руки, а затем Томми порывисто обнял Бенедикта.

– Вот это действительно радость! Я пойду в дом и отвлеку всех, кто там есть. Думаю, вам хочется немного побыть наедине.

Бенедикт улыбнулся, когда веселый седой человек побежал по лестнице наверх.

– Проходи в гостиную, Бенедикт. Мы можем поговорить там.

Он пошел за матерью. Со спины она выглядела совсем молодой. У Бриони была такая же легкая походка, как и у его дочери, такие же зеленые глаза и рыжие волосы.

В гостиной Бриони повернулась к нему и задала запоздалый вопрос:

– Надеюсь, ты пришел с миром, Бенедикт?

Она казалась такой маленькой, когда стояла здесь перед ним со сцепленными, как у школьницы, руками. Ему показалось, что кто-то всадил нож ему в сердце, так сильно оно вдруг заболело. За ее плечом он увидел свою фотографию в тяжелой серебряной рамке. Детская мордашка улыбалась. Фотография пожелтела от времени.

– Салли, няня, специально водила меня делать эту фотографию. Я помню все, будто это было вчера. Теперь я понимаю, что она работала на две семьи.

Бриони облизнула сухие губы.

– Я узнавала о тебе от нее все, что только можно. Ты не представляешь, как много это значило для меня. Я никогда тебя не забывала. Дня не проходило без того, чтобы я не думала о тебе. Ты мне веришь?

– Да, я тебе верю. Я знаю, ты любила меня. Извини меня, пожалуйста, за то, что я так вел себя… – Он запнулся. – Это из-за того, как я обо всем узнал.

Бриони примирительно махнула рукой, унизанной кольцами. Помолчав, она спросила:

– Чем я могу помочь тебе, Бенедикт?

Он смущенно улыбнулся и пожал плечами. Собрав все свое мужество, он сказал:

– Можешь начать с рассказа о своей жизни. Затем, если ты захочешь, я расскажу тебе о моей жене Фен и о моих детях – Генри и Натали. О твоих внуках.

Бриони словно охватило пламя. Они шагнули навстречу друг другу, и Бриони оказалась в объятиях сына, своего родного сына, своей крови и плоти. Она чувствовала запах его крема после бритья, запах кожи и табака. Впервые в жизни ее обнимал сын, ее большой сын, который, как она думала, ненавидит и презирает ее.

– О, мой сын, мой сын. Как долго я этого ждала. Всю жизнь.

Голос ее срывался от волнения. Долгое время они стояли молча, только ритмичное тиканье часов в углу комнаты нарушало тишину.

Наконец Бриони оторвала голову от груди Бенедикта и, улыбаясь, посмотрела ему в лицо, так похожее на ее собственное.

– Почему? Что заставило тебя прийти ко мне после всего, что случилось за последние несколько недель?

Бенедикт улыбнулся.

– Мама, мы с тобой одна кровь, как бы глупо это ни звучало. Ты моя мать. Причина моего существования. Твоя кровь бежит по моим венам и венам моих детей. – Он усмехнулся. – Звучит очень напыщенно, да?

Бриони покачала головой. Чувства переполняли ее, и она не могла вымолвить ни слова.

– Прости меня за мой прошлый приход, за мою жестокость. Я хотел вернуться в тот день и сказать, что я был неправ, что мне очень жаль. Я мстил тебе за ту боль, которую испытал по воле моего отца, за то, каким образом я узнал правду. Я даже не могу тебе выразить, как я сожалею о том дне. Моя жена, моя дорогая Фен, помогла мне набраться мужества и прийти снова.

Бриони взяла его руку и прижала к своей щеке.

– Ты здесь сейчас, Бен, и мне этого достаточно.

– Я пытался помочь тебе. Я обращался ко многим моим друзьям и коллегам.

Эти слова доставили Бриони огромную радость. Она неотрывно смотрела на сына, словно опасаясь, что он может исчезнуть так же быстро, как и появился.

– Спасибо тебе, Бенедикт, спасибо тебе.

Тут в комнату ворвалась Молли. Несмотря на возраст, у нее было отличное зрение.

– Что здесь происходит? – поинтересовалась она с подозрением в голосе.

Бриони улыбнулась.

– Бенедикт, рада познакомить тебя с твоей родной бабушкой. – Она подошла к Молли, взяла ее за руку и, подведя к Бенедикту, гордо сказала: – Мам, это мой сын, Бенедикт Дамас.

Молли хитро улыбнулась:

– Да вижу, вижу. Глаза-то есть. Вы как две горошины из одного стручка. Подойди сюда, внучек, поцелуй свою бабушку.

Бенедикт поцеловал старуху в щеку и обнял ее. Комната как-то сразу заполнилась людьми. Бенедикта окружила вся семья – все улыбались и смотрели на него с любопытством. Он увидел Бернадетт и Керри, увидел в них черты своих детей – в линиях подбородка, в посадке головы…

Да, это была его настоящая семья. Он держался рядом с матерью и бабушкой, наслаждаясь близостью людей, являвшихся частью его самого. Все начали его трогать и заговаривать с ним, желая получше узнать сына Бриони, который пополнил их поредевший круг. Его приняли сразу и безоговорочно.

Несмотря на все беды последних недель, на постоянные переживания из-за близнецов, у Бриони тем не менее было такое чувство, словно она вытащила счастливый билет. То, чего она хотела больше всего на свете, после пятидесяти лет борьбы, бед, разочарований наконец произошло.

Бенедикт присоединился к ним.

Ее сын вернулся домой.


Бриони разговаривала с Дэниэлом в комнате для свиданий Уормвудской тюрьмы. Он сидел закинув ногу на ногу, лицо его было сурово.

– Когда я выйду отсюда, я рассчитаюсь со всеми. Если понадобится, я разорву весь Ист-Энд на куски, но я найду их. Всех!

Бриони вздохнула. Она слышала это уже много раз.

– А что касается этого прохвоста Лиммингтона, так вроде бы он уже в наручниках. Я отомщу этому уроду и всем остальным за моего Бойси. Вот увидишь! Помнишь ублюдка, который рассказывал на суде, как я всадил нож в рот Митчеллу? Я знаю этого говнюка, у меня есть его имя и адрес. Я буду мучить его и его гребаных детей. Я буду мучить его детей у него на глазах…

Бриони подняла руку:

– Довольно! Бога ради, Дэниэл, довольно! Знаешь старую поговорку? «Назвался груздем, полезай в кузов». Ты сделал большую ошибку – ты думал, что тебе все дозволено. Нет, не все. Я пригласила для тебя Макквидана, он хороший адвокат, но ты сядешь, Дэнни. И тебе лучше привыкнуть к этой мысли.

Дэниэла передернуло.

– Но вы же с Томми не сели?

Бриони кивнула:

– Верно, не сели. Нас обвинили в преступлении, совершенном много лет назад. Я знаю, что такое жестокость, но мы были жестокими в двадцатые годы, когда свое приходилось вырывать зубами. Тогда людям жилось совсем не так, как сейчас, когда рабочие могут получить образование, могут заниматься тем, к чему лежит их сердце. Я стояла перед выбором: либо подняться самой и поддерживать свою семью, либо пойти на дно, как моя мать. Ты не знаешь главного о жестокости. Да, ты убиваешь людей, ты стреляешь в них. Но ты не изведал бедности, а жестокость растет оттуда. Мы с Томми росли в те годы, когда приходилось бороться просто-напросто за то, чтобы на столе была еда, когда поддержание тепла в доме порой становилось неразрешимой проблемой. Ты же рос среди изобилия. Ты имел все, что хотел. Каких только учителей я тебе не нанимала, и что? Тебе даже нравится говорить на жаргоне. Я виновата перед вами обоими, мне следовало сбить с вас спесь давно, но из-за своей слепой любви я не замечала в вас ничего дурного. Я всегда оправдывала вас, хотя на самом деле вам не было оправдания. Вы просто были маленькими негодяями, и вот результат. Я никогда не причиняла никому боль ради развлечения, ради самоутверждения. Люди должны были хорошенько мне насолить, прежде чем я решала мстить, и поэтому теперь я сижу здесь, а ты сидишь там.

Дэниэл злобно ухмыльнулся.

– Голос Бриони Каванаг. Знаешь, что я тебе скажу? Да вы с Томми всегда были для нас посмешищем. Я держу этих мелких людишек вот здесь. – Он вытянул вперед сжатый кулак. – Мы с Бойси держали их здесь, а теперь буду держать я. Нас просто подставили, но те, кто это сделал, скоро ответят за все!

Бриони печально покачала головой.

– Дэнни, неужели ты не видишь, что времена изменились? Дни, когда можно было вломиться в паб с оружием, давно прошли. Ты сделал ошибку, заимев так много врагов. Ты считаешь себя выше всех, а что в итоге? И не от большого ума ты смеешься надо мной и тем более над Томми, потому что Томми Лейн стоит пятидесяти, даже ста таких, как ты. Этот человек заслуживает твоего уважения. Если бы у тебя было хоть какое-то чутье, ты постарался бы стать похожим на него. Пятьдесят лет прошло, а его по-прежнему уважают, по-прежнему любят, и. что немаловажно, он на свободе. А ты, если будешь продолжать в том же духе, не увидишь белого света до конца тысячелетия.

– Ну что ж, теперь я знаю твое мнение обо мне, а ты знаешь мое о себе.

Бриони кивнула:

– Да. Теперь знаю. И я виню тебя в смерти моего Бойси, он во всем подражал тебе. Напоследок я дам тебе маленький совет, сын: сиди тише воды ниже травы и не выступай. Не устраивай больше никаких представлений на суде, не выставляй себя полным дерьмом.

Глаза Дэнни засверкали.

– Тебе хорошо давать советы! Ты не сидишь на скамье подсудимых. Вы с Томми спасли свои задницы, а теперь приходите ко мне с поучениями, как святоши!

Бриони перегнулась через стол и сквозь зубы процедила:

– Я повторяю, Дэнни: мы убивали вынужденно. Вы с Бойси никогда не понимали нас. Я тебе вот что скажу: если честно, мне никогда не нравилось мое занятие. Никогда. Но я впряглась, как говорит моя мать, и вот уже пятьдесят лет тащу этот груз. У тебя же никогда не было необходимости делать то, что ты делал, ты выбрал свой путь по доброй воле.