Что ж, это полезное стремление, пытливый ум Хуррем может приметить то, что пропустит искушенный разум Ибрагима. Конечно, это не так просто осуществить, потому что Сулейман не мог допустить к Хуррем кого угодно, но придумать можно.

Сулейман вспомнил о занятном французе Жане Франжипани, с которым Хуррем разговаривала так свободно. Вот такого болтуна, который, кажется, не станет развращать его любимую, пожалуй, можно пригласить. Купцов и разумных иностранцев в Стамбуле много, нужно только быть уверенным, что приглашенный для Хуррем учитель не будет на нее слишком сильно влиять.

– Я подумаю.

Он решил, что для начала сам будет присутствовать при таких беседах. А еще, что не стоит привлекать к этому Ибрагима. Тогда кого? Вопрос не из легких.

Можно было смело сказать, что таких наложниц у него еще не было, и не только у Сулеймана, вообще в гареме. Или были, но все прежние султаны старательно скрывали, чтобы не развращать остальных обитательниц гарема?

Эта мысль подсказала Сулейману пожелание:

– Только чтобы никто в гареме об этом не знал, иначе и занятий не будет.


Скорее всего, ничего из этого и не вышло бы, не определи Сулейман в начальные учителя своей Хуррем Бирги Атауллу Эфенди, который занимался и с Мехмедом тоже. Конечно, для Атауллы главным было религиозное просвещение необычной ученицы, и Роксолана, страстно желавшая несколько иных знаний, прежде всего о жизни людей за пределами Врат Блаженства, чуть приуныла. Она внимательно слушала рассказы о шиитских святых, о пророках, их словах и деяниях и ломала голову над тем, как объяснить султану, что это все не то.

Все разрешилось неожиданно просто, однажды Мехмед в присутствии матери стал повторять рассказ Атауллы Эфенди, который сама Роксолана слышала только что. Заметив, что мать рассеянна, шех-заде привлек ее внимание, на что Роксолана невольно откликнулась:

– Я знаю об этом.

– Откуда, ведь эту историю рассказывает только Атаулла Эфенди?

Отговориться удалось, но Сулейман понял, что, если хочет скрыть обучение Хуррем, нужно искать другого учителя.

Роксолана воспользовалась случаем и попросила подыскать путешественника. Удалось, нашелся еврей, который после изгнания семьи из Испании поневоле жил во многих городах и много знал. Он не подозревал, кого именно обучает, вернее, кому рассказывает о Европе. Роксолана, сидевшая за ажурной решеткой, задавала бесконечные вопросы, но кому принадлежит звонкий, словно звук серебряного колокольчика, голос и смех, Иосиф не догадывался.

Немного позже, когда стало ясно, что переговариваться только из-за решетки нелепо, Иосифа заменила не менее знающая женщина, его теща Грасия, которая быстро уловила то, чего не смог понять многомудрый зять, и использовала свои знания на пользу не только Хасеки, но и своим единоверцам. Пришло время, когда более влиятельной иудейки в Османской империи уже не было, хотя Грасия никогда не пыталась склонить султаншу к своей вере или использовать влияние во вред кому-либо, кроме венецианцев и испанцев, изгнавших иудеев с насиженных мест в своих странах. Однако это не мешало ей просвещать ученицу во многих вопросах, не имевших никакого отношения к давним обидам или религии.

Позже послы и купцы европейских стран поражались тому, как свободно владеет языками Хасеки Хуррем и как много знает о жизни современной ей Европы. Это и впрямь было удивительно, ведь даже послы Османской империи чаще всего черпали знания из книг античных авторов и мало представляли себе европейские реалии. Любопытство Роксоланы помогло ей быть в курсе жизни не только Стамбула, но и далеких от Османской империи стран.

Дела европейские

Паж осторожно приоткрыл дверь в большой зал, заглянул в щелочку. На фоне окна, за которым уже сгущались сумерки, четко вырисовывался мужской профиль с выдвинутой вперед «габсбургской» челюстью – император Священной Римской империи Карл V Габсбург размышлял.

Давно следовало зажечь свечи и заново разжечь потухший камин, в комнате холодно, но император молча стоял у окна не первый час, и никто не рисковал войти. О чем размышлять везучему Карлу, у которого корон больше, чем пальцев на руке? Так получилось, что он оказался наследником сразу нескольких королевских домов Европы, главными из которых считал испанский престол и бургундские Нидерланды. Правда, испанцы признавали его королем Арагона, а в Кастилии только регентом, пока жива в монастыре его мать Хуана Безумная, но сам Карл называл себя (и был таковым по сути) королем всей Испании.

И все же главный и вожделенный для многих монархов титул императора Священной Римской империи, который он получил от деда – Максимилиана I – заодно с Австрией, Богемией, Моравией, Силезией и Тиролем, достался Карлу не без усилий. Был коронован еще десять лет назад в октябре 1520 года в Ахене, но папа римский Климент возложил такую корону на его голову только что – в феврале 1530 года.

Священная Римская империя существовала с 800 года н. э., когда на Рождество папа Лев III возложил соответствующую корону на голову Карла Великого. Быть императором Священной Римской империи означало быть прямым наследником славы (и обязанностей) Великого Карла. И хотя империя ныне не та, и власти у императора ровно столько, сколько сам себе добудет, корона оставалась вожделенной для всех королей Европы. Королей много, император один.

Карл благоразумно уступил австрийское эрцгерцогство своему младшему брату Фердинанду, который предпочел бы материнские владения – Арагон и Кастилию, но вынужден согласиться и на австрийские земли. А еще претендовал на Венгрию, которую почти всю захватили турки.

Дверь под рукой осторожного пажа предательски скрипнула, император обернулся, чуть нахмурившись, некоторое время разглядывал немедленно затворившуюся створку резной двери, потом крикнул, чтобы зажгли огонь и растопили камин, и снова отвернулся к окну. Когда паж рискнул появиться в комнате со свечой, Габсбург уже стоял к нему спиной, снова вглядываясь в сумрак за окном.

Получив известие, что султан Сулейман со своим войском снова идет на Венгрию, Карл, находившийся в Италии, размышлял недолго и вместо помощи брату Фердинанду в обороне венгерских земель, на которые тот претендовал, а еще Вены, которая, несомненно, была основной целью турка, отправился короноваться в Болонью к папе римскому. К Вене вовремя не подоспеть, да и оборонять город или принимать бой спешно собранным войском означало потерпеть поражение.

Карл оказался прав, Вена выстояла и без него, конечно, помогла погода, такого мокрого и холодного лета давно не бывало, из-за бесконечных проливных дождей реки разлились и до самой осени почти не вошли в берега, на полях все сгнило, заготовить фураж на зиму не удалось. Не рискуя оставаться в зиму без фуража, Сулейман повернул армию от стен Вены, но разорил округу так, что жители еще долго с дрожью вспоминали турецкую кавалерию. Никто не сомневался, что турки вернутся через год.

Карлу предстояло решить серьезную задачу…

Дело в том, что, помимо просто завистников, у него были два серьезных противника – недавно ушедший от стен Вены правитель Османской империи султан Сулейман и король Франции Франциск. Головной боли из-за любвеобильного Франциска у Карла предостаточно, пять лет назад в битве при Павии он даже пленил неудачливого француза и, на свою голову, привез его в Мадрид, а там… Кто же мог подумать, что в этого долговязого ловеласа по уши влюбится их старшая сестра Элеонора?!

Но она влюбилась, причем так, что принялась активно добиваться освобождения царственного пленника, подключив к своим усилиям их тетку Маргариту Австрийскую, которую Карл искренне уважал и любил. Что Элеонора нашла в этом блудливом вруне, император понять не мог. Французскому королю неведомы никакие понятия чести, он воспользовался влюбленностью Элеоноры, обещал на ней жениться, поскольку был вдовцом, подписал договор, по которому уступал Карлу многие спорные территории, а также отправил вместо себя в заточение в Испанию двоих сыновей – и был таков.

Сразу стало ясно, что соблюдать договор Франциск не намерен, мало того, обнаружилось, что из заточения (весьма условного и комфортного) плененный король отправил два послания султану Сулейману, умоляя помочь, напав на земли Габсбургов, граничащие с Османской империей! Сулейман воспользовался поводом и опустошил Венгрию. С тех пор Буда у турок в руках.


В комнату снова заглянул паж и осторожно поинтересовался, намерен ли император ужинать.

– Где король Фердинанд?

– Еще не вернулся с охоты.

– Принеси вина, но только не какого попало.

Мог бы и не предупреждать, его верный паж прекрасно помнил, что император Карл не пьет что попало, а вот хорошее вино любит, не слишком жалуя французские, как он считал, разбавленные опивки.

Паж появился бесшумно, поставил на стол большой графин с вином, наполнил бокал и удалился. Карл проводил его взглядом, но к бокалу не притронулся. Он не боялся быть отравленным, почему-то верил в свою неприкосновенность для врагов. Снова прошелся, постоял у камина, не замечая идущего от огня тепла, пригубил вино, присел в кресло, вытянув длинные ноги и глядя на пламя, лижущее поленья в камине.

Конечно, захват Венгрии османами плохо, но Карла в связи с Франциском ждала еще одна неприятность – король не спешил жениться на Элеоноре! Шли месяц за месяцем, а забывчивый ловелас не желал вести под венец сестру императора, вместо этого развлекаясь с любовницами, не в силах выбрать из двух одну. Элеонора уже и сама была не рада заключенному договору, кажется, она начала понимать, на что себя обрекла, отказавшись от другого брака и добившись освобождения легкомысленного Франциска, а еще – что ждет ее в будущем браке, если таковой состоится. Едва ли нрав французского короля мог измениться к лучшему.

Ситуация складывалась крайне нелепая. В Мадриде в заключении сидели два юных наследника французского престола, отбывая плен за отца, подписанный договор не позволял Карлу, чтившему договоренности в отличие от француза, просто напасть на Франциска и второй раз уже не давать тому пощады, а сам нарушитель обязательств и сердечного спокойствия прекрасных дам развлекался в постели с двумя любовницами поочередно, пытаясь убедить их, что любовь втроем еще лучше.