Она тяжело вздохнула, но сделала, как он велел, и легла на спину, сразу подтянув сорочку и раздвинув ноги. Бриан поспешно затушил свечу и тоже лег рядом с супругой. В темноте получится, уговаривал он себя, в темноте легче притвориться. Он изгнал из памяти дряблую плоть Мод, запретил себе чуять запах поташа и пота, попытался не слышать, как закряхтела жена, когда он взобрался на нее. А вместо этого представил гибкое стройное тело, благоухающее розами и ладаном, представил глаза цвета лаванды и губы, что сводят его с ума. Наполнив мозг этими образами, он достаточно окреп, чтобы исполнить то, что должен был исполнить: войти в тело жены и дать ей свое семя. Когда он оказался внутри, стало проще поверить, что это не Мод, а Матильда и что ими свершается не акт размножения, а акт любви.

Дело было сделано, Бриан слез с жены и сел, тяжело дыша. Теперь он сам себе был противен, но, по крайней мере, он дал ей то, чего она хотела.

– Ну вот, ну вот, – сказала Мод и похлопала его по спине, словно пса или коня, которые хорошо показали себя. – Не так уж и трудно, а?

– Конечно, – согласился он и подумал, что в чем-то они с ней схожи: он испытывает облегчение оттого, что исполнил долг, и Мод довольна тем, что может вычеркнуть сношение из списка дел, которые намечала на время его визита.

Ее рука соскользнула с его спины. Жена повернулась на бок и быстро уснула, судя по негромкому всхрапыванию. Бриан осторожно оделся, не зажигая свечи, и вышел из опочивальни. Когда он открывал дверь, то услышал, как в комнату проскользнули собаки Мод и вскочили на кровать, где были встречены благосклонным сонным бормотанием.

Бриан разбудил оруженосца, велел юнцу зажечь лампу и посветить ему на пути в его покои. У Мод есть псы, а он найдет утешение в письменном слове.

Глава 6

Вестминстерский дворец, Лондон, декабрь 1126 года


Вы и в могиле будете лежать с чернильными пятнами на пальцах, – с веселым изумлением сказал Бриану Роберт Глостерский.

Фицконт глянул на свои руки и виновато улыбнулся, пряча их под плащ.

– Боюсь, вы правы. Эти пятна отмываются, но только я избавлюсь от одного, как на его месте появляются два новых. – Потом он посерьезнел. – Бывают пятна и похуже.

Он осмотрелся. Величественный зал Вестминстера до отказа заполнен придворными в мехах и драгоценностях. С утра прошел снег, набросив тонкую белую пелену на все открытые поверхности. Ходило много разговоров о том, что король хочет заставить всех присягнуть Матильде в верности и признать ее наследницей на трон, и повсюду ощущалось скрытое недовольство, хотя вслух никто не заявлял о намерении отказаться от клятвы. Бриан остановил взгляд на Стефане Блуаском и Булонском. Тот беседовал со своим братом, аббатом Гластонбери, и Роджером, епископом Солсберийским. Глазом математика Бриан легко вычислял логику, которая разбивала собравшихся людей на группы. Их притягивали друг к другу нити взаимных интересов и устремлений. Вот из этих нитей и сплетается власть короля – или ее конец, если король не уследит за ними.

Протрубили фанфары, и королевские маршалы расчистили путь среди преклонившей колени толпы – прибыл король. Быстрым шагом он прошел к среднему из трех тронов, установленных на помосте. На его голове сверкала богато украшенная корона. Рядом с Генрихом села Аделиза, тоже в короне, одетая в платье из серебристой ткани. У Бриана стеснило грудь – он видел только Матильду, которая взошла на третий трон по правую руку от отца. На ней было облегающее платье из кроваво-красной шерсти с золотой вышивкой у горла, по подолу и на манжетах, покрытое сверху донизу цветочным рисунком из крошечных алмазов, а также мантия, подбитая мехом горностая. Голову венчала диадема с золотыми цветами и сапфирами; распущенные волосы темным водопадом струились вдоль спины. Лицо Матильды застыло в ледяном совершенстве – от ее недосягаемой красоты захватывало дух.

Роберт едва слышно произнес:

– Мы лицезрим появление будущей королевы.

От этих слов холодок пробежал у Бриана по спине. Заняв предназначенное ей место, Матильда направила царственный взгляд вперед, и он подумал, что она похожа на ожившую и сошедшую с витража фигуру – священную и блистающую.

Затем произносились клятвы поддержать ее как наследницу отца. Первым присягнул архиепископ Кентерберийский, за ним – все епископы страны. Роджер Солсберийский подошел к помосту и опустился на больное колено, для чего ему пришлось всем весом опереться на епископский посох. Тем не менее голос его звучал чисто и ровно. Бриан и Роберт многозначительно переглянулись: Роджер Солсберийский был непревзойденным артистом и политиком. Матильда отвечала ему с таким самообладанием, с таким поистине королевским достоинством, что Бриан опасался, не взорвется ли у него сердце от восхищения. Она станет великим правителем, если только судьба даст ей шанс.

Когда подошел черед Стефана Блуаского, тот стиснул кулаки и замер. Тут же со своего места у отцовских ног встал Роберт и шагнул к сестре, но Стефан быстро справился с собой. В результате они оказались перед троном Матильды одновременно.

– Кузен, если не ошибаюсь, сейчас моя очередь приносить клятву, – заметил Стефан. На его губах играла улыбка, однако во взгляде был только холод.

Роберт приподнял брови:

– А почему вы так решили… кузен?

Продолжая улыбаться, Стефан ответил:

– Разве это не очевидно? Моя мать была дочерью короля.

Бриану стало больно за Роберта. И мать Роберта, и мать Глостера были любовницами, то есть слова Стефана были задуманы как оскорбление. Атмосфера немедленно накалилась, но потом брат Матильды отступил и поклонился:

– Вы верно заметили, милорд, теперь и я понимаю, что вы должны пойти первым, несмотря на то что отцом мне приходится сам король. Всем доставит удовольствие посмотреть, с каким жаром вы присягаете на верность моей сестре-императрице.

Мужчины мерили друг друга вызывающими взглядами, доводя напряжение до предела. Первым отвел глаза Стефан и опустился перед Матильдой на колено. Он вложил соединенные ладони ей в руки и поклялся верно служить ей как наследнице короля. Слова он выговаривал твердо, однако на щеках его ходили желваки и голосу недоставало силы и звучности. Зато голос Роберта звенел, когда он произносил присягу, так что никто не мог усомниться в его преданности.

Когда очередь дошла до Бриана, он опустился перед Матильдой на колено и, как уже сделал это в сентябре, отдал ей всего себя без остатка. В голос он постарался вложить силу и нерушимость своей клятвы, а сердце спрятал – слишком много людей пристально наблюдали за ним в этот момент. Женщина ответила ему взглядом госпожи – ее глаза сияли благосклонностью, но была в них и холодность отстраненности, подчеркнутая тем, что она стояла, а он был коленопреклонен.

Церемония клятвоприношения завершилась великолепным пиром. На столе были осетрина и фаршированный лосось; пряные фрикадельки, украшенные ягодами смородины; лебеди и фазаны; оленина с разнообразными подливками; сласти из меда, розовой воды и имбиря. Разговоры били ключом, словно вода в котле на хорошем огне. Еда и питье постепенно разрядили обстановку, хотя бароны все еще были настороже.

А ближе к завершению празднования в дальнем конце зала вдруг возникла какая-то суматоха. Бриан проследил за тем, как Джон Фиц-Гилберт, один из маршалов, ведет вдоль стены гонца. Значит, доставлено известие, с которым нельзя медлить, подумал Фицконт. Генрих принял послание, сломал печать и начал читать. Тут же лицо и шея его побагровели, и сам он стал мрачнее тучи. Оскалив зубы, он поднял глаза на свое окружение.

– Милорды, свершилось событие, за которое нам, по-видимому, придется произнести тост. – Тяжелый взгляд короля не пропустил ни одного из придворных. – Вильгельм Клитон женился на свояченице короля Франции и получил в приданое земли Вексена у моих границ.

Хотя был упомянул тост, кубка Генрих не поднял и голос его низко гудел от ярости.

– Это все происки Людовика, так он хочет повлиять на мои планы. Прекрасно, пусть делает что хочет, он все равно не помешает моей дочери взойти на английский трон!

Бриан почувствовал, что в зале снова воцарилась напряженная атмосфера.

Эта новость означала, что Вильгельм Клитон стал куда большей угрозой трону, чем был когда-либо. Имея крепости в Вексене, он в любой момент сможет вторгнуться в Нормандию. Многие из тех, кто несколькими часами ранее поклялся в верности Матильде, сделали это только из боязни прогневить Генриха. Они отрекутся, как только Клитону улыбнется удача, на том основании, что если дело дошло до войны в Нормандии, то никто, находясь в здравом уме, не пойдет в бой за женщиной. Сломать это предубеждение будет нелегко.

Глава 7

Вестминстер, март 1127 года


Матильда подняла голову и прислушалась к тому, как колотится ветер в ставни королевских покоев, где они с Аделизой сидели за рукоделием. То и дело припускал дождь, словно кто-то бросал на доски пригоршни гальки. У подножия замка бурлила серая река, взлетали на гребнях приливной волны белые барашки. В такую погоду без нужды из дома не выходят. По календарю весна уже на пороге, но стучаться в дверь она явно не спешит.

Королева придвинулась к жаровне и сказала своей камеристке Юлиане, чтобы та принесла еще свечей.

– Утром у меня опять начались регулы, – сказала она нейтральным тоном, продевая в иголку шелковую нить.

– Ох, как жаль, – отозвалась Матильда.

Аделиза покачала головой:

– Нужно смириться с тем, что мне не суждено иметь ребенка и что у Господа иные планы. Я написала архиепископу Турскому и попросила совета. Он ответил, что я должна сосредоточиться на добрых делах здесь, в земной юдоли, которые принесут духовные плоды. Архиепископ считает, что Господь запечатал мое чрево с тем, чтобы я могла произвести бессмертное наследство, и, думаю, он прав. Глупо лить слезы. Лучше делать то хорошее, что в моих силах. У меня уже есть планы о строительстве нового лепрозория в Уилтоне.