Элизабет Чедвик

Хозяйка Англии

Elizabeth Chadwick

LADY OF THE ENGLISH

Copyright © 2011 by Elizabeth Chadwick

All rights reserved


Перевод с английского Елены Копосовой


Преемственность королевской власти в Англии

Глава 1

Шпайер, Германия, лето 1125 года


Матильда взяла в ладони корону покойного мужа-императора. Драгоценные камни и массивное золото холодили пальцы; свет из оконной арки расцветил металл ослепительными искрами. Эту корону Генрих надевал на торжественные церемонии и пиры. У Матильды тоже был подобный убор из золота и сапфиров, изготовленный лучшими ювелирами империи. Одиннадцать лет супружества научили ее носить тяжелый венец грациозно и с достоинством.

Подданные называли ее Матильда Добрая. Конечно, они не всегда были ее подданными, но она давно уже почитала их своим народом, а они ее – своей императрицей. На мгновение скорбь сдавила ей сердце так, что перехватило дыхание. Больше никогда Генрих не наденет этот венец, не улыбнется ей со степенной благосклонностью. Никогда больше не обсуждать им в опочивальне государственных дел, не пить из одного золотого кубка за пиршественным столом. Не взойти на императорский трон отпрыску, рожденному от чресл Генриха и ее чрева. Колыбель опустела, потому что Господь не дал их сыну жить долее одного часа от рождения. Теперь же и сам Генрих лежит в усыпальнице в великом соборе из красного камня, и другой правит тем, чем владели они.

Матильда Добрая. Императрица Матильда. Матильда – бездетная вдова. Слова гулко раздавались в ее мозгу, как шаги в склепе. Если остаться здесь, то к списку ее титулов прибавится еще один: Матильда-монахиня. Однако она не собирается принимать постриг. Ей двадцать три года, она молодая, деятельная, сильная женщина; новая жизнь ждет ее в Нормандии и в Англии – в стране, где она родилась, но которую едва помнит.

Вдовствующая императрица повернулась и передала корону камергеру, чтобы тот надежно упаковал бесценный предмет в кожаный футляр для перевозки.

– Госпожа, если позволите: ваш эскорт готов.

Матильда обратила взгляд на седовласого рыцаря, который с поклоном остановился в дверях. Как и она, рыцарь был одет по-дорожному: в теплую накидку и прочные сапоги из телячьей кожи. Левой рукой воин слегка придерживал рукоятку меча.

– Благодарю, Дрого.

Слуги вынесли последний сундук с ее вещами, и Матильда медленно обошла покои, где остались лишь унылые стены. Драпировки сняли, вокруг очага с умирающим огнем – голые скамьи. Очень скоро ничто не будет напоминать о том, что она жила здесь когда-то.

– Прощание – это всегда трудно, госпожа, – сочувственно заметил Дрого.

Все еще оглядываясь, словно ее взор запутался в паутине невидимых нитей, Матильда задержалась у выхода. Она вспомнила, как восьмилетней девочкой стояла в Льеже в огромном зале и едва не падала от усталости после долгого пути из Англии. Все ее существо было исполнено страха и непосильной ответственности: ей велели покинуть родное гнездо и отправиться в чужую страну для обручения со взрослым мужчиной. Союз устроил ее отец, преследуя политические цели, и юная Матильда знала, что не может ослушаться отца, ведь он великий король, а она сама принцесса, носительница королевской крови. Этот брак мог сломать ее, но вышло – создал: робкая, прилежная девочка превратилась в величественную даму и достойную спутницу императора Германии.

– Я была счастлива здесь. – Матильда взялась за резной косяк, и в этом жесте слились и желание удержать прошлое, и прощание.

– Ваш отец будет рад видеть вас.

Матильда отпустила косяк и расправила накидку:

– Не нужно уговаривать меня, словно норовистую лошадь.

– Госпожа, и в мыслях такого не было!

– Что же было у вас в мыслях?

Дрого сопровождал девчушку в том первом долгом путешествии и с тех пор был ее телохранителем и предводителем рыцарей: сильным, суровым, надежным. Восьмилетней Матильде он казался стариком, хотя было ему тогда всего тридцать лет. С тех пор Дрого мало изменился, если не считать того, что морщины стали глубже да появилось несколько новых.

– Я хотел сказать, что перед вами открытая дверь.

– И что вот эту дверь пора закрыть?

– Нет, госпожа. Эта дверь сделала вас императрицей, потому-то ваш отец и призывает вас.

– Ах, это всего лишь одна из причин, которыми он руководствуется, – отозвалась Матильда. – Отца я не видела много лет, но знаю его хорошо. – Решительно выдохнув, она вышла из комнаты с такой горделивой осанкой, как будто голову ее по-прежнему венчала тяжелая императорская корона.

Свита ожидала в полукруге придворных, вассалов и слуг. Основную часть багажа Матильды отправили на повозках тремя днями ранее, и только ближайшее ее окружение осталось с несколькими вьючными лошадьми, чтобы везти провизию и те вещи, которые она хотела иметь при себе. Капеллан Бурхард все поглядывал на мерина, груженного утварью для дорожной молельни. Матильда проследила за его взглядом, поняла, что капеллан беспокоится об известном ей кожаном ларце в одной из переметных сум, и повернулась к своей кобыле. Императрице приготовили роскошное седло[1] – кораллового цвета, расшитое узорами и подбитое конским волосом, такое же мягкое, как ее скамья перед камином, с поддержкой для спины и опорой для ног. Езда на таком седле не самый быстрый способ путешествовать, зато пристойный и внушительный. Города и селения, мимо которых они поедут, ждут от вдовы только что почившего правителя блестящего великолепия, и ничто меньшее их не устроит.

Матильда взобралась на лошадь, устроилась в седле и аккуратно поставила ноги на подножку. Сидя боком, можно смотреть и вперед, и назад. Как это уместно. Она приподняла узкую руку. Дрого принял сигнал: кивнул почтительно и поскакал вперед, чтобы возглавить рыцарский отряд. Развернулись штандарты – золотые, красные и черные, герольды пустили лошадей легким галопом, и кавалькада вытянулась вдоль дороги, словно нанизанные на нить бусины. Вдовствующая императрица Германии покидала дом своего сердца, чтобы вернуться в дом своего рождения и принять новые обязательства.


Аделиза вцепилась в простыни и, закусив губу, подавила стон. Наконец Генрих вышел из нее. В свои почти шестьдесят он все еще крепок и бодр. От его напористых движений внутри у нее саднило, и своим весом он едва не раздавил ее. К ее облегчению, супруг приподнялся и откинулся рядом на спину, тяжело пыхтя. Королева положила ладонь себе на живот и попыталась отдышаться. Природа щедро одарила Генриха, и сношение с ним часто причиняло ей боль, однако она горячо надеялась, что на этот раз Господь сподобит ее понести.

Уже четыре года она была супругой Генриха и королевой Англии, но каждый месяц в положенный срок неотвратимо приходили регулы и терзали ее тело кровавыми спазмами отчаяния. Несчетные молитвы, дары, епитимьи и снадобья пока не исцелили женщину от неспособности зачать. Генрих имел множество детей от разных любовниц, то есть немощным он не был, но от его первого брака в живых остался только один законный ребенок – дочь Матильда. Был еще сын, он погиб незадолго до женитьбы Генриха на Аделизе – утонул в кораблекрушении черной ноябрьской ночью. О трагедии, лишившей его наследника, Генрих редко говорил, однако именно она определила всю политику короля. Роль супруги в этой политике сводилась к рождению нового наследника. Увы, до сей поры свой долг она не сумела исполнить.

Король поцеловал жену в плечо, после чего раздвинул полог и слез с кровати. Аделиза смотрела, как он чешет серебряные завитки на широкой груди. Его коренастую фигуру утяжеляло брюшко, но не портило, так как тело его было мускулистым и соразмерным.

Генрих потянулся и издал рык сытого льва. Даже если их союз не принес иных плодов, думала Аделиза, по крайней мере, с ней супруг находит отдохновение. Его сексуальный аппетит был неутолим, и в те дни, когда он не ложился с ней, развлекался с другими дамами.

Он налил себе вина из фляги, поставленной на расписной короб у окна, а на обратном пути к ложу подобрал свою мантию и набросил на плечи. Беличий мех блеснул в неярком сиянии свечи серебристо-голубой волной. Аделиза села в постели и обхватила колени руками. Жжение между бедер стихло, осталась ноющая боль. Генрих протянул ей кубок, и она отпила глоточек.

– Скоро прибудет Матильда, – произнес он. – Бриан Фицконт завтра должен встретить ее на дороге.

Аделиза видела по выражению его лица, что в мыслях он уже плетет паутину политики.

– Для нее все готово, – ответила она. – Слуги поддерживают жаркий огонь в покоях, изгоняя сырость и холод. Я велела им жечь благовония и расставить чаши с розовыми лепестками, чтобы освежить воздух. На стенах сегодня повесили новые шпалеры, закончили убранство. Еще…

Генрих поднял руку, останавливая ее:

– Не сомневаюсь, покои будут великолепны.

Аделиза смутилась и потупила взор.

– Думаю, вы подружитесь. Вы же почти одного возраста. – Генрих снисходительно улыбнулся.

– Странно будет называть ее дочерью, она все-таки старше меня.

– Ничего, вы обе быстро привыкнете. – Он все еще улыбался, однако Аделиза понимала: супруг уже думает о чем-то другом.

Разговоры Генриха никогда не были пустыми пересудами; за каждым словом стояла цель.

– Я прошу вас сблизиться с ней. Ее долго с нами не было, и мне нужно думать о ее будущем. Что-то решит совет, что-то должно остаться между отцом и дочерью, но есть вещи, которые женщине лучше обсуждать с женщиной. – Он провел по ее щеке сильной широкой ладонью. – Вы умеете обращаться с людьми, они с вами откровенны.

Аделиза нахмурилась:

– Вы желаете, чтобы я вошла к ней в доверие?

– Тогда я буду знать, что у нее на уме. За пятнадцать лет я видел ее лишь однажды, да и то всего несколько дней. В своих письмах она рассказывает мне о своей жизни, но составлены они языком писцов, а мне нужно понять ее истинный характер. – Его глаза холодно сверкнули. – Нужно понять, достаточно ли она сильна.