За дверью кто-то с грохотом уронил на пол пару рогатин; на недотепу заругался камердинер. Генрих снял обновку и отдал слугам, складывающим его вещи.

– Вам тоже пора собираться, – напомнил он Аделизе. – Я хочу успеть в Англию к Рождеству, лишь бы погода продержалась, да еще надо разобраться с неприятностями, которые преподнесли мне моя никудышная дочь со своим муженьком. – Его лицо на мгновение по-стариковски обмякло.

– Надеюсь, у вас получится, – с чувством произнесла Аделиза. – Желаю вам хорошо поохотиться и принять правильные решения. – Она присела перед ним в реверансе.

– Если охота будет плохой, я назначу новых егерей, – пробурчал Генрих. – А что до правильных решений… так или иначе, бунту я положу конец. – Он поцеловал жену и провел ладонью по ее щеке. – Набросьте своих соболей и выйдите со мной во двор, пожелайте нам легкой дороги.

Он вышел из комнаты, выкрикивая распоряжения прислуге, и Аделиза попросила камеристку принести ей мантию. Неугасающие мятежи на юге Нормандии оказались серьезной помехой для планов Генриха, и настроение в эти дни у него было хуже некуда. Матильда и Жоффруа не выказывали намерения отступать, Аделиза и не ожидала от них малодушия. Те четыре замка напрочь перегородили путь к примирению.

Укутанная в мягкие блестящие меха, она покинула тепло очага и вышла в серое ноябрьское утро. Генрих всегда тяжело переносил это время года, так как ноябрь был тем месяцем, когда на пути из Нормандии в Англию погиб его законный сын и наследник, а с ним и много других детей Генриха от разных любовниц. Говорить о том событии король не любил, но Аделиза знала, сколько часов он проводит на коленях, вознося молитвы, и как переживает, что не успеет в Рединг к ежегодной поминальной мессе. Дворцовый капеллан рассказывал королеве, что Генриха беспокоят кошмары: иногда ему снится, что его убивают заговорщики – рыцари, епископы и простые слуги.

Во дворе яблоку некуда было упасть, столько собралось там людей, лошадей, собак. Прохаживались поджарые гончие в широких кожаных ошейниках, заливисто тявкали забияки-терьеры, вынюхивали что-то ищейки с длинными ушами, нетерпеливые травильные псы рвались с поводков – и все вместе создавали ужасный гам. Генрих взял в руки поводья своего жеребца, поставил ногу в стремя и легко взлетел в седло. Глядя, как король смеется и шутит с придворными, как он крепок и силен, трудно было поверить, что ему уже почти семьдесят лет.

Прохаживаясь по краю гудящего, как улей, двора, чтобы не запачкать в грязи обувь, Аделиза обратила внимание на группку людей, беседующих в ожидании своих конюхов. При виде их склоненных друг к другу фигур ей стало тревожно, хотя она не могла бы объяснить почему. Среди них был Гуго Биго, лорд Фрамлингем: невысокий мужчина, такой же забияка, как терьер, только и ищущий, с кем бы сцепиться во дворе. Аделиза ему не доверяла и знала, что Генрих не спускает с Биго глаз. Рядом с ним стоял Уильям Мартел, один из дворецких Генриха, а также Галеран де Мелан. Последний с заметным интересом прислушивался к тому, что говорят его собеседники, и это было странно. У них хоть и много общего, все же вкусы Мелана более утонченны. Ее тревога всколыхнулась с новой силой, и опять Аделиза не понимала, что было тому причиной.

Взгляды Аделизы и Мартела встретились. Он поклонился ей, и когда она опустила в ответ голову, остальные тоже обернулись, выразили свое почтение и разошлись по разным углам двора.


Последующие несколько дней Аделиза провела в сборах, готовясь пересечь море на пути в Англию.

Провожая Генриха на охоту, она предложила, чтобы супруг отдал дочери хотя бы один из спорных замков в знак добрых намерений. Ответом ей было раздраженное ворчание: король не нуждается в ее советах о том, как править своими владениями.

Однако чуть позже она услышала, как Генрих обсуждает ее предложение со старшим сыном, но, конечно, Роберту он подал эту идею как собственную. Само собой, в ответ на такой жест король будет ждать от Жоффруа встречных уступок и прекращения военных действий, но, по крайней мере, это стало бы первым шагом. И тогда, если Матильда и Жоффруа примут оливковую ветвь и перестанут чинить Генриху неприятности, можно будет рассчитывать на мирное Рождество в Англии.

Аделиза села у оконного проема, чтобы составить письмо Матильде: посоветовать ей быть тактичной и дружелюбной с отцом и расспросить о том, как растут маленькие Генрих и Жоффруа. Для обоих мальчиков она вышила по платьицу, усердно корпя над крошечными стежками в дневные часы, когда было достаточно света. Но шить наряды для детей другой женщины – горький труд, который испепеляет душу неутоленным желанием.

Обмакивая перо в чернила, она мимоходом направила взгляд за открытое окно и увидела, как в ворота на всем скаку въехал всадник и соскочил на землю прежде, чем остановилась его лошадь. В широкоплечей фигуре она узнала Вилла Д’Обиньи. Тот бросился к дому в такой спешке, что Аделизе оставалось только теряться в догадках. Ее сердце вдруг затрепетало, и она, кликнув Юлиану, оставила письмо и заторопилась в холл.

Вилл стоял у огня и вертел в руках шляпу мелкими движениями пальцев, словно перебирал четки в церкви. Его спутанные темные кудри, похоже, давно не видели гребня, а одежда была заляпана грязью. Взгляд его больших карих глаз не оставлял надежды на хорошие новости.

– Госпожа, – обратился он к вошедшей Аделизе и опустился на колено.

Королева подняла его жестом и попросила слугу принести вина.

– Ваше сообщение может подождать, пока вы не смочите горло, – сказала она и похвалила себя за самообладание: ведь уже было ясно, что ее нынешней жизни вот-вот настанет конец.

Аделиза проследила за тем, как Д’Обиньи взял предложенную чашу и с жадностью выпил.

– Большое спасибо, госпожа. – Он отдал чашу слуге и вопросительно огляделся. – Может, будет лучше, если сначала я поведаю все вам одной.

Она велела всем, включая Юлиану, отойти.

– Что же?

– Госпожа, приготовьтесь услышать печальную новость. Пять дней назад король слег с дурнотой и лихорадкой. Мы думали, это всего лишь последствия плотного ужина, но ему становилось все хуже, и сегодня утром он воссоединился со Святым Отцом нашим на небесах. Я вызвался оповестить вас, хотя скорблю всем сердцем оттого, что мои слова причиняют вам горе.

Аделиза смотрела на него, не веря тому, что слышит. Вдруг почему-то стало нечем дышать. Она открыла рот, чтобы переспросить или возразить, но не издала ни звука. В глазах у нее потемнело, все поплыло.

– Госпожа! – раздался рядом его голос, и сильные руки подхватили ее, остановили падение.

Вильгельм крикнул слуг и перенес ее на скамью у огня, там королевой занялась подоспевшая Юлиана. Аделиза поняла, что снова дышит, потому что в носу защипало от вони горелых перьев. Она пыталась пить из чашки горячее, подслащенное медом вино, принесенное служанкой, но не могла – так сильно дрожала. Так не пойдет, сказала она себе. Так дело не пойдет.

– Госпожа, я послал за вашим священником, – сообщил Вилл.

Она кивнула, едва удерживаясь на краю сознания.

– Повторите еще раз. Я не могу поверить… Он заболел, так вы сказали?

– Да, миледи. Поздно вечером, когда мы вернулись с охоты. После обильного ужина… В тот день мы все хорошо поели, особенно милорд. Подавали миног, его любимое блюдо. Должно быть, королю попалась испорченная рыбина, потому что к ночи у него началась рвота и лихорадка. Его лекарь сказал, что от миног ему всегда бывало плохо…

– От них у него отрыжка, – отозвалась Аделиза. – Но ничего серьезнее несварения не случалось.

– Его состояние ухудшалось, и потом стало понятно, что жизнь короля в руках Господа, который избрал взять его к себе. Ничего нельзя было поделать.

У Аделизы к горлу подкатил комок тошноты. Зажав рот рукой, она убежала в уборную, встроенную в толщу стены, и там ее долго, безудержно рвало.

– Госпожа, вам лучше? – Юлиана придерживала ее за талию.

Аделиза кивнула.

– Перьев больше не надо, – выговорила она. Генрих мертв. Из нее как будто вырвали кусок живой плоти. – Меня не было с ним рядом. Он умер, а меня там не было.

– Госпожа…

Она замотала головой и потом, разгладив платье и освежив рот вином, вернулась в холл.

Вильгельм Д’Обиньи сидел на скамье напротив очага, спиной ко входу, и задумчиво ерошил рукой спутанные кудри. Аделизе нужно было узнать еще кое-что, но не здесь.

– Проводите его в мои покои, – велела она Юлиане, – я поговорю с ним там.


Аделиза уселась под оконным проемом, откуда еще лился прозрачный свет дня, и сложила ладони на коленях под густым мехом мантии. Следом в комнату ввели Вилла Д’Обиньи. Он в нерешительности остановился у двери, потом откашлялся, поднял плечи, подошел к ней и с видом человека, которому предстоит тяжелая обязанность, опять преклонил колено.

Она попросила его встать и занять место по другую сторону окна.

– Сочувствую вашему горю, госпожа.

– Я должна была быть рядом с ним, – сказала она.

– Вы ничего не смогли бы сделать, и за ним хорошо ухаживали. Он пожелал, чтобы его похоронили в Рединге, и те графы, что были при нем в тот момент, поклялись сопровождать его тело и не разъезжаться до тех пор, пока не исполнят его последнюю волю. Сначала его повезут в Руан.

– Графиню Анжуйскую известили?

– Думаю, да, госпожа. – Он отвернулся к окну с напряженным лицом, потом снова направил взгляд на Аделизу.

– Госпожа… король не назвал графиню Анжуйскую своей преемницей.

Аделиза воззрилась на него в полном недоумении:

– Кого же тогда он назвал?

– Не знаю, госпожа. Мне известно только то, что сообщил Гуго Биго: мол, король освободил своих баронов от присяги, данной графине и ее сыну.

– Гуго Биго? – Аделиза поежилась. – Разве король стал бы говорить ему такое? Биго всего лишь придворный, не из числа доверенных лиц. Если мой супруг собирался сделать столь серьезный шаг, пусть даже в преддверии смерти, то позвал бы священника и свидетелей, например графа Глостерского.