Она так обрадовалась, что на миг позабыла, как обстоят дела, позабыла ту горькую правду, с которой она была неразлучна, от которой ее не избавит даже отъезд Халлада и Таби: Таби всегда будет дороже Меррику, чем любой другой человек, женщина или дитя. Она вспомнила о ребенке, которого ждала. Конечно, Меррик полюбит этого младенца, обязательно привяжется к родному сыну или дочери, но никогда не полюбит его так, как Таби, никогда…

Ларен громко закричала, потрясенная собственной страстью, наступившим мигом торжества и освобождения, она прижала к себе Меррика, впитывая и его наслаждение вместе со своим.

– Ты доставила мне удовольствие, женщина, – негромким, низким голосом произнес он. Меррик уже удовлетворился и устал. Ларен тихонько высвободилась из объятий Меррика, ощущая внутри себя влагу, его семени. Она прилегла на бок рядом с ним. Меррик поцеловал ее лицо, плечи и руки и прикрыл глаза.

Ларен полюбила его гораздо сильнее, чем она могла бы полюбить другого человека. Она всегда будет любить его. Меррик ее муж, она может быть уверена, что он навсегда принадлежит ей.

* * *

– Мой отец разговаривал с тобой, Сарла, ведь так? А где он сейчас?

Сарла усмехнулась, помешивая рагу из баранины, капусты и лука:

– Да, он заговорил со мной и сильно меня насмешил. Твой отец, Ларен, человек отважный и сильный. А теперь он, наверное, беседует с Мерриком или вновь пытается завоевать расположение Таби. Как ты думаешь, Ларен, может быть, следует добавить моченой брусники?

Ларен кивнула, подождала, не скажет ли Сарла чего-нибудь еще, но Сарла уже умолкла. Тогда Ларен отправилась во двор, в уборную, а затем подошла к бане и услышала доносившиеся оттуда голоса Меррика, отца и Таби. Все они громко и весело вопили, и Ларен улыбнулась. Когда они вывалились наружу, влажные, распаренные, Ларен заметила, что Таби наконец-то пристроился па руках у отца, а не у Меррика. Она поспешно перевела взгляд на мужа и, к великому своему облегчению, увидела, что тот смеется. В его голубых глазах не было ни грусти, ни зависти.

– Ларен, – позвал он, и Ларен подбежала к мужу, повисла у него на шее. Смеясь, он крепко прижал ее к себе и удержал в своих объятиях, глядя вслед Халладу и Таби.

– Таби начинает привыкать к нему, – произнес Меррик, и в его голосе все-таки прозвучала печаль, но вместе с тем и удовлетворение. – Так и должно быть. Я давно уже готов к этому. Все будет прекрасно. Мы с тобой всегда можем съездить в Руан и навестить Таби, отца и Ролло. А теперь, дорогая, мне надо повидать Клива, он должен отчитаться, как шла жизнь в Мальверне, пока мы с тобой путешествовали; потом я спрошу его, как он намерен распорядиться собой – ведь Клив теперь свободный человек.

– Помнишь, дядя Ролло приглашал Клива к себе, обещал, что щедро вознаградит его.

– Я передам ему слова твоего дяди. Не надо так глядеть на меня, Ларен, и убери руки с моей шеи. Ступай, моя хорошая, не то я отволоку тебя в баню, намылю тем душистым мылом, которое сварила для тебя Хельга, и займусь тобой, да так, что обоих нас вытащат оттуда замертво.

Ларен со смехом возразила мужу:

– Я бы предпочла это, чем возиться с бараниной. – Медленно, неохотно она отпустила мужа и осталась стоять, глядя ему вслед, пока он шагал через поля. Солнце сияло на его русых волосах, крепкое тело еще сохранило летний загар.

Клив рубил дрова добротным старым топором, который достался Меррику от деда. Его острие никогда не притуплялось, рукоять отгладили ладони многих мужчин, сжимавших в руках этот топор. Меррик выждал с минуту, присматриваясь к недавнему рабу. Клив разделся, оставшись только в набедренной повязке, и теперь Меррик отчетливо видел, как этот юноша красив, хорошо сложен; его золотистые волосы слиплись от пота, однако ярко блестели под лучами солнца. Даже шрам не портил Клива. Может быть, Сарла и впрямь захочет, чтобы он стал ее мужем. Она выйдет либо за Клива, либо за Халлада, человека уже немолодого, но зато богатого и могущественного, ученого, остроумного, доброго. Кто может предугадать, какой выбор сделает женщина? Клив поднял голову.

– Этой груды дров нам хватит зимой на неделю, – заметил Меррик. – Я хотел поблагодарить тебя, Клив, за то, что ты помогал Олегу присматривать за усадьбой.

– Тут ничего не происходило, – возразил Клив, осторожно вытирая лезвие топора о подол своей рубахи и подходя к Меррику, который пристроился под дубом, ровесником этой земли. – Урожай собран, козы, коровы и дети жиреют помаленьку, Таби научился ездить верхом на пони, который принадлежит ребятишкам. Твоя усадьба удачно расположена, Меррик, здесь достаточно пахотной земли для всех наших нужд.

– Да, я знаю, – подтвердил Меррик. – Но ведь эти угодья никогда не предназначались мне. Эрик унаследовал их от родителей. Мне все еще непривычно ощущать себя здесь хозяином. Таби скучал по Ларен и по мне?

– О да, но сразу забывал вас, как только усаживался в седло Эбеля. – Клив усмехнулся и подтолкнул Меррика локтем в бок. Впрочем, он тут же отпрянул, и в глазах ею на миг мелькнул рабский страх.

– Полно, друг мой! Ты – вольный человек. Я пришел спросить тебя, хочешь ли ты отправиться в Нормандию с Таби и Халладом. Великий Ролло обещал наградить тебя, ты получишь все, чего пожелаешь. Ты сможешь выбрать для себя любую судьбу, и он позаботится, чтобы ты ни в чем не испытал недостатка.

Ролло – замечательный человек, люди восхищаются им и идут за ним. Тебе будет там хорошо, Клив.

– Спасибо, Меррик, я должен подумать.

– Тебе понравился Халлад?

– Он – добрый человек, несмотря на знатное происхождение, и ему очень повезло: его брат верил ему н укрывал три года сряду. А теперь к нему вернется имущество и положение, и даже сына и дочь он обрел вновь. О да, Халлад – счастливчик.

– Это все так, Клив, однако он уже не молод, не так силен и не обладает здоровьем юноши и жизненной мощью молодости. Он старик, если ему удастся зачать дитя, он, скорее всего, умрет раньше, чем его сын достигнет отрочества.

– Возможно, – коротко ответил Клив и умолк. – Конечно, ты прав, Меррик, – добавил он минуту спустя, – однако жизнь – не такая уж надежная штука, верно? – Клив отвернулся от Меррика и уставился на отдаленные верхушки гор на другом берегу залива. – Многое нужно принять во внимание, прежде чем решать.

Меррик рассеянно постучал ногой по поленьям, только что нарубленным Кливом:

– Расскажи подробнее, как вы жили в мое отсутствие. Много ли драк случилось, много ли парней дуются теперь друг на друга?

* * *

В тот вечер Ларен вновь приступила к своим обязанностям признанной сказительницы Мальверна. Она повествовала об ирландском купце, чей сын Ульрик уродился подлым трусом и наглецом, неспособным на благородные поступки.

– И вот этот гордый бычок возмечтал стать вождем. Однажды он повстречал необычную даму, и, хотя он и был жалким пьяницей, глупцом его не назовешь. Дама застряла в расщепленном дупле дерева и не могла освободиться. Ульрик помог ей и даже не попытался овладеть женщиной – такая вдруг добродетель напала на него в этот день, и она сильно пригодилась ему, эта добродетель, поскольку дама объявила Ульрику, что она – фея и готова исполнить любое его желание. Он ответил ей, что мечтает стать вождем, так и сказал, напыжившись, а глаза его просто сверкали от алчности, потому что Ульрик поверил в ее могущество.

– Я хочу править людьми и всей землей вокруг, всем, на что упадет мой взгляд, – потребовал Ульрик.

– Ты хочешь получить немало земли и народу, – заметила фея.

– Да, – повторил он, – все угодья, какие я могу охватить взглядом. Ты дала мне слово.

Фея усмехнулась и слегка приподняла руку. Голосом сильным и сладостным, точно мед, который мы пьем в Мальверне, она провозгласила:

– Великий и могучий Отец Один, дай этому человеку столько земли, сколько он видит перед собой.

Раздался удар грома, полуденное небо пронзили вспышки молний.

– Все исполнено, – сказала она, еще раз улыбнувшись Ульрику. – Все, что ты видишь, – твое.

И женщина исчезла. Ульрик весело потирал руки, вспоминая всех тех людей, которые были его врагами, и девушек, которым удавалось до сих пор ускользнуть от него. Потом он сказал:

– Однако уже наступила ночь, и это странно, потому что, когда я пришел тебе на помощь, еще вовсю светило солнце. Пошли мне вновь солнечный день, чтобы я мог оглядеть свои владения.

Увы, никто уже не внимал его просьбам. Фея исчезла, а ночь в глазах Ульрика так и не рассеялась, он ослеп – навсегда.

Ларен умолкла. Больше она не сказала ни слова, а просто стояла перед людьми, выжидая. Со всех сторон раздались укоризненные вздохи, но Меррик рассмеялся и подошел поближе к жене:

– Все дело в младенце, это из-за него истории Ларен стали менее дерзкими. Дитя, которое жена носит, превратило ее в учителя строгих правил, она наставляет меня каждую ночь, вновь и вновь твердит, что я должен делать и чего нет…

Ларен ухватила мужа за уши, притянула его лицо к себе и громко поцеловала при всех.

Глава 27

Двумя днями позже Ларен пристроилась на крыльце, перематывая на большую катушку только что выпряденную нить. Из этой нити будет соткана нежно-голубая материя, под цвет глаз Меррика. Она уже предвкушала, какую рубашку сошьет мужу. Ларен тихонько напевала, безотчетно прислушиваясь к повседневным звукам вокруг, но внезапно в привычную жизнь усадьбы вторгся вопль Таби. Уронив катушку, Ларен вскочила на ноги.

Таби со всех ног мчался к ней, лицо у мальчика было белым, платье – в грязи, босые ноги, ободранные колючими кустами, изранены.

– Ларен! Где Меррик?! Скорее, Ларен! Ларен бросилась к Таби, упала на колени перед малышом, крепко ухватила его за обе руки.

– Что случилось, Таби? Ты что-то натворил? Он так запыхался, что не сразу сумел ей ответить, Ларен прижала брата к груди, пытаясь его успокоить, и ее собственное сердце тоже забилось неровными частыми толчками.