Пока он говорил, я гладила его волосы, и заметила, что они уже не такие густые, как прежде. Возраст собирал свою дань с каждого из нас. К тому времени, когда Артур кончил рассказывать, уже начался день. Внизу в деревне насвистывал работник, отправляясь на пастбище доить коров, а в амбаре хрипло запел петух. Стая голубей вылетела из голубятни, потревоженная суетой в конюшнях. До нас долетали звуки голосов. Когда Бедивер забарабанил в дверь, у меня возникло неприятное предчувствие, что случилась еще какая-то беда.

– Пришел Гавейн, – вырвалось у рыцаря, как только Артур впустил его. – Он внизу с головой Моргаузы в корзине.

– Что-о-о? – одновременно воскликнули мы. Бедивер посмотрел на меня.

– Всадники, которых мы вчера встретили на дороге, были оркнейские братья, ехавшие повидаться с матерью. Но она, похоже, не ждала их, и они застали ее в постели с Ламораком. Похотливой суке понадобился тот самый парень, чей отец убил ее мужа, – ворчал Бедивер, опускаясь на стул. – Гавейн начал орать, когда увидел это, а Агравейн выхватил меч и, то ли случайно, то ли нарочно, отрубил матери голову.

Артур громко застонал, а я уставилась в окно. Это была страшная смерть, но женщина, которая так часто использовала страсть других людей против них самих, заслуживала ее.

– В начавшейся суматохе Ламорак удрал из шатра, но забыл свои штаны. Когда Агравейн понял, что, наделал, ум его помутился. Он сидел на полу, обхватив голову матери руками, напевал ей что-то и разговаривал с ней. Я думаю, что сейчас Гахерис увозит его на север в надежде, что разум вернется к нему, когда он снова окажется на Оркнеях. Гавейн провел ночь, копая могилу и хороня тело матери, а сейчас просит разрешения уехать, чтобы отвезти ее голову в единственное место, где она была счастлива – в Эдинбург, где они с Лотом провели первые дни после женитьбы. Ты не возражаешь?

– Нет, – устало ответил Артур, в голосе его слышалось не только сожаление, но и облегчение.

Все молчали, в комнате царило гнетущее настроение. Агравейну всю оставшуюся жизнь суждено называться матереубийцей, злобному, неуравновешенному Агравейну, чья жестокость была вскормлена злобой самой Моргаузы. И теперь, даже мертвая, она будет властвовать над жизнью сына.

Я ахнула от неожиданной мысли о Мордреде.

– А Мордред? С ним все в порядке?

Мужчины озадаченно смотрели на меня, как будто это имя ничего им не говорило.

– Думаю, что он с Гавейном, – медленно ответил Бедивер. – Наверное, он вернется на Оркнеи. Если, конечно… – Тут рыцарь повернулся к Артуру. – …ты не захочешь, чтобы он остался при дворе.

– О боги, что я буду с ним делать? – закричал Пендрагон.

На некоторое время этот вопрос повис в воздухе.

Перед моими глазами мелькали картины моей будущей жизни – то ли остаться с Артуром и быть королевой, то ли уехать с любимым Лансом. Мордред оказался посредине.

Игрейна говорила, что за любовь платишь тем, что дети лишаются матери…

Разве не из-за этого у дочерей Горлойса такая ненависть к нам? Теперь существовала угроза, что это может повториться снова, но уже в следующем поколении.

На этот раз этого не случится, молча поклялась я. На этот раз этого не случится.

– Мы возьмем его к себе!

Двое мужчин смотрели на меня так, как будто я только что предсказала приближение страшного суда, а не произнесла слова, которые были самым важным законом жизни: прежде всего, заботься о детях.

– Он уже достаточно взрослый, чтобы стать пажом, ведь именно для этого его и привезли сюда. Мы возьмем его к себе, у него будет семья, которой он никогда не имел на Оркнеях. О его происхождении никто не должен знать, а позднее ты решишь, признавать ли его своим сыном, или нет.

Артур медленно качал головой.

– Ты уверена, что хочешь сделать это?

Картины возможной жизни с Лансом вставали передо мной, ясные, как отражение молодой луны в озере, а потом рассеялись, когда тишину нарушил мой голос.

– Конечно. Ты же знаешь, мне всегда хотелось иметь сына. – Мои слова, беспечные и веселые, произнесены были легко, как бы не задевая моей собственной боли. Так водяной жук скользит по поверхности пруда. – А теперь у нас он есть. Я не имела возможности растить его с рождения, но ребенок есть ребенок, и неважно, кто его родители. А мальчик нуждается в утешении и добром отношений, особенно после того, что случилось с его матерью.

Неохотно и нерешительно мужчины согласились со мной, и мне предстояло из хаоса своих мыслей выстроить для себя какое-то определенное будущее.

Нимю, однако, не проявила особой радости и, поймав меня, когда я шла за мальчиком, попыталась отговорить меня от моего решения.

– Гвен, в нем змеиное жало, берегись, – говорила она, стараясь убедить меня не принимать на себя тяжкую обязанность.

– Но ведь он всего лишь ребенок, – резко возразила я. – Ему нужна семья, свой дом. Может быть, он сын, которого нам с Артуром предназначено воспитывать судьбой.

Колдунья проворчала, что это принесет бедствие всем нам. Не знаю, к добру или к несчастью, но я так не думала, поэтому весело побежала вниз по лестнице искать своего пасынка.

Я нашла его в кухне, где он стоял с опущенными глазами, прижавшись к стене.

Занятые делом люди не обращали на него внимания, что удивило меня, пока я не сообразила: они не знают, что он сын Артура. Кроме того, до них дошли какие-то разговоры о смерти его матери, и поэтому они старались держаться от него подальше.

– Мордред, – позвала я, не подходя к нему слишком близко.

Можно представить, в каком он был горе, и мне не хотелось давить на мальчика. Он молча смотрел на меня. Этот спокойный взгляд, так похожий на взгляд его отца, не подпускал меня ближе.

– Ты знаешь, кто я? – спросила я, пытаясь заставить его разговориться.

– Да, твоя светлость укрыла нас от грозы, ты жена верховного короля.

Его ответ был достаточно любезен, но чувствовалось, что он готов постоять за себя.

– Можешь называть меня просто госпожой, если хочешь, – предложила я, подходя на шаг-другой ближе. Мне приходилось говорить, смотря на его макушку. – Ну ладно, – сказала я, взяв его за руку, – пойдем, посидим на скамейке и познакомимся поближе.

Его карие глаза сумрачно разглядывали меня, пока я вела его к столу.

– Есть хочешь? – спросила я.

Он покачал головой, ни на минуту не отводя глаз от моего лица.

– Когда ты ел в последний раз? – я уселась на скамью и жестом пригласила его сесть рядом.

Он неопределенно пожал плечами, как будто еда не имела для него никакого значения, но, тем не менее, сел.

В солнечном свете раннего утра я могла получше рассмотреть ребенка. Он был худеньким и бледным, со слабым телом, делающим его похожим на подвижную, напоминающую лису Моргану. Но по взгляду безошибочно можно было определить, что это Артуров отпрыск. Меня удивило, что другие не замечали этого.

– Чего бы тебе хотелось больше всего? – настаивала я.

– Узнать, что случилось с моей матерью. – Слова были сказаны ровным голосом, в котором не было ни надежды, ни страха, и я оцепенело уставилась на него, не зная, что же ему ответить.

– Как ты думаешь, что случилось? – Я уклонилась от прямого ответа, потому что мне хотелось выяснить, что ему известно.

– Прошлой ночью мне снились страшные сны… кошмары, мои братья ссорились и кричали над лужей… какой-то черной лужей. А потом утром Гавейн привез меня сюда. Но он не захотел разговаривать со мной, не объяснил, почему мамы нет с нами и где она. – Он всматривался в мое лицо с неожиданной надеждой и тревогой в глазах. – Ты не знаешь, где она сейчас?

У меня стоял комок в горле, мне не хотелось врать ему, но и возложить всю тяжесть происшедшего на эти худые плечики я тоже не имела права.

– Гавейн отвезет твою мать обратно в Эдинбург. – Я осторожно подбирала слова. – Он поручил мне заботиться о тебе. Она привезла тебя сюда, чтобы представить верховному королю. Ведь ты уже достаточно большой, чтобы служить при дворе, правда?

Мордред опасливо кивнул; вероятно, ему точно так же не хотелось узнать правду, как мне не хотелось выкладывать се.

– Я знаю, скоро у тебя день рождения, – продолжала я, надеясь перевести разговор на менее опасную тему. – Тебе будет одиннадцать… ты достаточно вырос, чтобы стать пажом.

Последовал еще один кивок головы, и на его лице промелькнула слабая улыбка. Линнет вынимала из печи горячие ячменные лепешки, я кивнула ей и показала на наш стол.

– Чем бы тебе хотелось заниматься теперь, когда ты служишь при дворе верховного короля?

Если бы мне удалось выполнить его потаенную мечту, это заполнило бы пустоту от отсутствия его матери.

– Я хочу быть воином! – без колебаний ответил мальчик. Голос его очень напомнил мне голос Гавейна в молодости. – Род короля Лота известен своими воинами, и я хочу стать самым лучшим из них.

Было похоже, что Мордред своим отцом считал Лота. Сейчас был явно не тот момент, чтобы обсуждать, кто был его отцом, поэтому я просто улыбнулась его словам.

– А вот свежие лепешки для будущего рыцаря Круглого Стола, – проказливо поклонилась Линнет, ставя перед нами тарелку. Ее юное лицо было полно озорства. – Может быть, для молодого господина я найду и немного масла.

Глаза Мордреда широко открылись, то ли потому, что его назвали «господином», то ли оттого, что масло в конце зимы было редким угощением.

– В честь твоего дня рождения, – вставила я, подхватывая тон, заданный Линнет. – Возможно, мы найдем для тебя и лошадь. Ты, конечно, умеешь ездить верхом?

– Немного.

Он помолчал и задумчиво смотрел на меня, пока я разламывала лепешку и откусывала кусок. Я старалась не давить на него.

Незнакомые дети похожи на незнакомых собак: если смутить их взглядом, они съеживаются от страха, но, если ты делаешь вид, что равнодушна к ним и даешь им возможность обнюхать тебя, они, возможно, решат, что могут стать твоими друзьями.