Трое мальчиков под строгим взглядом новой их нянюшки вели себя вполне прилично, а малыш Никки радужно улыбался мне, невзирая на возвышенную и атмосферу православной церкви.

Новую няню Полесовым пришлось подыскивать, потому что Катя уволилась. Она вернулась уже в больницу, и я даже успела навестить ее вчера. Видимо, благодаря заоте той медсестры – поистине своего ангела-хранителя – она уверенно шла на поправку и могла уже немного говорить. Катя сказала, что Полесов заезжал к ней на днях и признался, кем он ей приходится. А девушка выслушала его и ответила, что увольняется.

Я не виделась больше с Катюшей с того дня, зато знала, что позже она по-настоящему подружилась с Мари. Все-таки мало что так сближает в жизни, как общий отец.

В церкви Мари стояла с краю, у самого прохода. Неожиданно тихая и совсем на себя непохожая. И я догадывалась, что не только объяснение с Алексом и его срочный отъезд тому виной. Она сомневалась – до сих пор сомневалась, что выбрала правильно, когда отдала револьвер мне, а не своему деду.

И это тоже называется взрослая жизнь.


***

На следующий день мы с Евгением были в Петербурге. Двуколка остановилась на Малой Морской улице напротив двухэтажного особняка в духе позднего классицизма. Тяжелого, серокаменного, давящего на меня так, что я, стоя на тротуаре, оробела, с трудом представляя, как смогу быть хозяйкой здесь…

Однако не успела я и вздохнуть по этому поводу, как Ильицкий подхватил меня на руки и решительно направился к дверям, пока прохожие не начали оглядываться.

– Традиция такая есть, – пояснил он.

– Мне все-таки нравятся твои традиции, – рассмеялась я – страха как не бывало.

Перенеся через порог, Ильицкий поставил меня на пол и теперь только поинтересовался:

– Ну, как тебе?

Я немного замешкалась с ответом. Окинула взглядом обивку диванов, которая была модной разве что в прошлом десятилетии, пыльные окна, потемневшие подсвечники и пол, немытый, кажется, с тех же времен, когда модною была обивка… Словом, дом уже не пугал меня – я смотрела на это все и лишь оценивала масштабы работ.

Мне стало даже понятно, отчего матушка Евгения наотрез отказалась погостить у сына в Петербурге, несмотря на наши уговоры.

– Мило… – выдавила все же я, – горничных у тебя, должно быть, нет? – уточнила я, разглядывая и свою перчатку, которая стала грязной от того лишь, что я попыталась отодвинуть портьеру.

– За горничную у меня Никитка, – хмыкнул Ильицкий. – Он же за прачку и за садовника. Так что ты теперь здесь хозяйка – сама нанимай и горничных, и всех остальных…

Он прервался, потому что из-за двери послышался топот – это спешил к нам рослый и расторопный мужчина. Тот самый Никитка, должно быть.

– А я и не ждал сегодня… – заговорил он, сходу принимаясь стягивать с хозяина пальто, – что ж вы не написали, барин, что приезжаете? Я бы и коляску на вокзал отправил, и прибрался б чуток… а то даме вашей и присесть негде.

С последними словами Никитка несколько раз настороженно и даже ревниво глянул на меня и, кажется, хотел добавить еще что-то, но Ильицкий его грубо оборвал:

– Эта дама – барыня Ильицкая отныне, – сказал он, – величать Лидией Гавриловной.

– Э-э-э… – протянул растерянно Никитка.

Но Ильицкий его не слушал:

– Это было первое, – по-деловому продолжил он, – второе – там где-то, – кивнул он на входную дверь, – бегает рыжее лохматое чудовище породы собака. Отмыть, накормить и постелить где-нибудь подальше. И третье… – он со вздохом повернулся уже ко мне и заговорил куда мягче: – за кулинара у меня тоже Никитка, так что обедать лучше вне дома.

– Э-э-э… – снова протянул Никитка, – так я мигом куру зажарю. К тому ж куда вы, барин, ежели гости у нас?

– Какие еще гости? Мы никого не звали!

– Ты даже своей дорогой кузине не рад, Женечка?

Я вздрогнула, услышав этот голос, и тотчас повернулась – в холле, у перил на втором этаже застыла, Натали, княгиня Орлова. Не сдержав радости, я дернулась было к ней – но остановилась, вспомнив, как плохо мы расстались в последний раз. Позади нее на лестницу выходил ее муж, князь Михаил, с рыжим вихрастым мальчиком лет двух на руках.

– Ну, разве что кузине… – тяжело вздохнул Ильицкий.

Натали разговаривала с Ильицким, но смотрела при этом на меня – во все глаза и несколько тревожно. И я боялась думать, что она скажет дальше.

Но Натали так ничего и не сказала. Помедлив еще мгновение, она вдруг вихрем спустилась с лестницы и бросилась мне на шею.

апрель 2014 г.