Анастасия Логинова - Гувернантка

– А ты не думай о том, что это живой человек – это цель. Противник. И он выстрелит в тебя, не задумываясь.

Без сил я снова покачала головой. Происходящее казалось нереальным – никогда не думала, что мне придется считать человека лишь целью или мишенью. Да, я желала когда-то смерти Сорокину, но малодушно полагала, что лишать его жизни самой мне не придется. Да и о чем я вообще – Сорокин нужен нам живым!

Поняв, что едва ли мне придется воспользоваться оружием, я немного успокоилась.

– Да, чуть не забыл, – продолжил Ильицкий, понижая голос еще более, – если все же кого-нибудь застрелишь, то тотчас бросай револьвер на месте и уходи. Не вздумай уносить его с собой.

Я чуть оживилась, отмахнувшись от горьких мыслей, и собралась было поразить Ильицкого своими знаниями:

– Между прочим, – ехидно начала я, – здесь выгравированы цифры, по которым все равно можно вычислить…

Однако я покрутила оружие в руках, пытаясь найти гравировку, но – обнаружила, что цифры заботливо спилены с законного места…

Ильицкий, приподняв бровь, внимательно слушал и ждал продолжения.

– Ладно, не важно, – смешалась я, отвернулась и торопливо убрала револьвер в свой ридикюль.

Потом бросила взгляд на окно – было уже почти светло. Как не хотелось мне расставаться, но Ильицкого нужно было отпустить.

– У нас встают только в шесть, я провожу тебя, – сказала я, поспешно накидывая сорочку и шаль на голые плечи.

– Кстати, – окликнул меня Евгений, кивнув на стоящую возле стула банку с цветами, которую прежде я отчего-то не заметила. – Понятия не имею что это, но это стояло под твоей дверью, когда я входил…

Я еще раз посмотрела на банку – это были ярко-алые бегонии, именно такие, заботливо взращенные Аннушкой, я каждый день видела в горшках на первом этаже нашей парадной. Полагаю, больше я их там не увижу…

– От поклонников, должно быть, – не сдержав улыбку, ответила я.

Цветы, разумеется, были от мальчиков – больше их принести под дверь было некому. Мне стало так невообразимо тепло на душе, что и вчерашний эпизод с тараканами казался уже милой шуткой. Я бережно поставила банку с бегониями на комод, после чего все же вывела Ильицкого по черной лестнице во двор.

На прощание я сама дотянулась до его губ и поцеловала. Потом задержалась взглядом на его глазах, будто впитывая каждую черточку, и едва совладала с собой, чтобы не сказать все-таки…

– Что? – Ильицкий насторожился, поняв, кажется, что я недоговариваю.

– Ничего. Иди, уже совсем светло – тебя увидят.

А потом, больше не взглянув на него, поскорее скользнула за дверь и закрыла за собой.

Все дело в том, что план по поимке Сорокина мы со Степаном Егоровичем все же несколько подкорректировали. И оба сошлись, что Ильицкому об этом знать не обязательно.

К половине восьмого я как обычно была готова начать новый день. Детей в честь выходного будили позже, поэтому я никак не ожидала их увидеть, но – выйдя в общий коридор, застала Мари, закрывающую за собой дверь библиотеки. Одно то, что она не сбежала вчера в Березовое, уже было хорошо, но я совершенно не знала как вести себя с нею после вчерашнего и к чему готовиться.

И она меня тотчас заметила. Тоже замешкалась, а потом, прижимая к себе взятую книжку, присела в книксене:

– Bonjour, m-lle Тальянова.

– Bonjour, Мари, – отозвалась я, осторожно приближаясь.

Уходить она не торопилась, но смотрела в пол и переминалась с ноги на ногу. И, не поднимая глаз, вдруг выпалила на одном дыхании:

– M-lle Тальянова, простите меня за вчерашнее… я вовсе не ненавижу вас – это я в сердцах сказала.

И потом только она подняла на меня робкий взгляд.

Столь неожиданным для меня было слышать слова извинения от Мари, что я не сразу нашлась, что ответить. Но постаралась быть искренней:

– Мари, мне очень жаль, что вам не удалось поехать в Березовое, но поверьте – на это есть причины.

Взгляд ее сделался настороженным – кажется, Мари силилась разгадать, что скрываю я за этими словами:

– Вы очень странная гувернантка, – произнесла она, наконец, с сомнением, – иногда я вас совсем не понимаю. Но это уже не важно – важно, что в Березовое я не попаду и, судя по всему, Алекс женится на m-lle Волошиной. Но, знаете, я проснулась сегодня и поняла, что, кажется, меня это совсем не трогает, – она вновь отвела взгляд, и я отметила, как судорожно она вцепилась пальцами в книгу, будто пытаясь удержаться. Но говорила с прежней же уверенностью: – Может, я и не влюблена вовсе в Алекса, а просто по-детски приревновала.

Если честно, последних слов Мари я не почти не слышала, потому что моим вниманием целиком завладела книга, что была у нее в руках. А точнее ее бордовая обложка с тесненным рисунком. Но, делая над собой усилие, я перевела взгляд с обложки на лицо Мари и мыслями вернулась к ней.

Все же девочка выросла. Человек перестает быть ребенком, когда совершает поступки – самостоятельные, продиктованные лишь его волей. Однако взрослым этот человек становится только когда начинает нести за эти поступки ответственность. Вспылить, наговорить гадостей может каждый – увы, но даже самый мудрый и деликатный человек от этого не убережен. И осознать, что был неправ, тоже может практический любой индивид. А вот найти в себе силы подойти и извиниться – для этого действительно нужно быть взрослым.

Не удержавшись, я сделала еще один шаг к Мари и несколько неловко обняла ее, сжавшуюся вместе со своей книжкой. И тотчас почувствовала, как она высвободила одну руку и неловко приобняла меня в ответ. Не хватало только расплакаться сейчас…

Разомкнув руки, я моргнула несколько раз, пытаясь согнать набежавшие все же слезинки, а после уже увереннее перевела взгляд на обложку книги, что держала Мари.

На ней золотом было оттеснено изображение могучей мужеподобной женщины, у ног которой ощетинилась то ли огромная собака, то ли волк. Но более меня заинтересовали не они, а птица, что сидела на посохе женщины. Птица была очень уж похожа на сороку. Или же у меня началось помешательство, и сороки мерещатся мне везде…

Я чуть помедлила, но все же спросила:

– Мари, что это за книга? – Название ее было закрыто рукой.

– Это для Сержа, – пожала печами моя воспитанница, – он уже неделю запоем читает эти книжки. Германо-скандинавские мифы. Эта – про Хельхейм, страну мертвых.

Я не так много знала о скандинавских мифах, но все же знакомилась с некоторыми из них еще в библиотеке Смольного. А это название – Хельхейм… я даже вздрогнула, когда его услышала. Тотчас в памяти всплыл список, что показывал мне Кошкин – список имен британских офицеров, которым было пожаловано наградное оружие. Среди этих фамилий определенно была Хельхейм. Да это ведь и не фамилия вовсе, это еще один псевдоним, выбранный Щербининым-Сорокиным!

– Мари, позвольте… позвольте на минуточку… – я практически вырвала из ее рук увесистую старую книгу.

И на первой же под обложкой страннице увидела надпись, сделанную убористым почерком: «Serge Shcherbinin, Omsk, 1850». Книга принадлежала когда-то Сергею Васильевичу Щербинину – в этом не было сомнений. И, вероятно, не одна она. Отодвинув Мари, я шагнула в кабинет, к стеллажам с книгами, хотя и без того помнила, что мифов – толстых фолиантов, как на русском, так и на немецком – здесь имелось не меньше десяти томов. Щербинин очень увлекался, судя по всему, скандинавской мифологией. Отсюда и псевдонимы – Хельхейм, Сорокин. Сорока – ручная птица богини Смерти Хель, ее посланница. Иногда, как говорят мифы, богиня Хель сама обращается в сороку.

Ильицкий был прав – этот псевдоним действительно не наобум выбран… Оставалось выяснить одно:

– Мари, эти книги… кто надоумил Сержа их прочесть?

Хотя ответ я уже знала.

– Денис Ионович, – пожала плечами Мари. – Помните, он сравнил меня как-то с Фрейей? Вы потом ушли, а Денис Ионович целую лекцию про эту Фрейю прочитал – он в этом и впрямь разбирается. Серж заинтересовался, а Денис Ионович вспомнил, что в нашей библиотеке целая полка под скандинавские мифы отведена. Наш дедушка, оказывается, тоже увлекался мифами…

Последнюю фразу Мари произнесла крайне задумчиво. Что уж говорить про меня: сердце мое билось оглушительно громко, а разум предчувствовал скорую отгадку. Да что там – кажется, отгадка уже найдена!

Теперь уж я думала лишь о том, чтобы поскорее отделаться от Мари – у меня была уйма дел. Однако не успела я и рта раскрыть, как в распахнутую дверь библиотеки заглянула Аннушка:

– А я вас ищу по всему дому, Лидия Гавриловна, – она помахала в воздухе бумажкой, – телеграмма вам, только что доставили.

Несколько робея, я взяла листок. Это было от Кошкина – мы условились об этом виде связи. В зашифрованном послании он сообщил, что Алекс и Стенин исчезли из Березового сегодня ночью. Оба. С поправкой на время, за которое почтальоны доставляли телеграмму, это означало, что исчезли они достаточно давно – и вполне уже могли добраться до Москвы.

Короткое это послание взбудоражило меня не на шутку. Все шло совершенно не по плану! По плану было бы задержать Стенина прямо в Березовом – об этом мы как раз договаривались со Степаном Егоровичем вечером накануне! Потому, собственно, я с детьми и осталась дома… Да, доказательств против Стенина по-прежнему не было, но Кошкин рассчитывал, что они появятся в тот момент, когда Полесов меня выдаст. Один из наших подозреваемых просто обязан будет предпринять что-то – видимо, предпринял именно Стенин.

Но почему пропал Алекс? Этого мы совершенно не ждали: Степан Егорович, должно быть, отвлекся на его поиски и потому упустил Стенина – другого объяснения я не находила.

Я подняла взгляд на Мари, но так и не смогла сказать ей ничего. Чтобы побыть наедине со своими мыслями, я скорее покинула библиотеку и без цели прошла по коридору. Остановилась у парадной лестницы и, облокотившись о перила, сжала пальцами виски.